Прокаженный - Разумовский Феликс - Страница 16

— А ничего у тебя получается, — Наталья Пазловна внезапно покраснела и звонко расхохоталась. — Тебя бы в мужской стриптиз.

Похоже, все происходящее ей очень нравилось…

— Глаза мне завяжи. — Юра указал подбородком на ветхую от времени полоску замши. — Потуже.

— Как скажете, кудесник. — Научная сотрудница подошла вплотную и ловко закрепила повязку:

— Ну ты, Юрка, и хорош теперь.

Титов ее уже не слышал. Он вдруг понял, что начинает чувствовать неясный пока ритм, пение его сделалось пронзительным, а звуки, казалось, рождались не в горле, а выходили прямо из живота. Несмотря на завязанные глаза, он увидел разливающийся вокруг свет. В этом свете он все видел иначе — стеллажи, экспонаты, Наталью Павловну. Ухмыльнувшись, он вдруг заметил, что она беременна. Тем временем далекие удары камлата в чьих-то могучих руках приблизились, и, двигаясь сообразно с ними, Юра ощутил, как на него с бешеной скоростью надвигаются бескрайние, сверкающие под солнцем просторы тундры, над которой великий Айеке-Тиермес гонится за огромным золоторогим оленем Мяндашем. Подобный вихрю танец неожиданно прервался, и, обессилев, аспирант неподвижно вытянулся на грязном полу, чувствуя, как он стремительно переносится сквозь прозрачные воды Сеид-озера куда-то глубоко под землю. Он не слышал, как вскрикнула научная сотрудница, как, громко стуча каблучками, побежала звать на помощь. Он беззвучно двигался по Ябме-Акка-абимо — стране Матери-Смерти, где праведно живут души добрых людей. Быстро миновав рай саамов, он очутился возле мрачного спуска, окруженного остроконечными черными базальтовыми скалами, и, мгновенно оказавшись в еще более глубинном царстве смертоносного Рото-Абимо, своими глазами узрел невыносимые муки тех, кто прожил свою жизнь во зле. Грешники медленно замерзали в студеных водах бездонных адских озер, страшный оборотень Тал огромными когтями сдирал кожу с их голов, ужасные упыри-равки грызли железными зубами их кости, и постепенно их сердца превращались в осколки льда. От созерцания чужих страданий аспиранта оторвал громоподобный, похожий на звук водопада голос. Обернувшись, он увидел горящие кровавым огнем глаза самого Рото-Абимо.

— Ты услышал звук моего камлата, — подобно сходящей с гор лавине произнес владыка ада. — Я научил тебя своей волшебной песне, и теперь мы будем всегда вместе — ты и я. — На Титова надвинулось темное облако, на мгновение он ощутил свое сердце прозрачной звенящей льдинкой, плавающей в черных водах озера Смерти, и его закатившиеся глаза открылись.

Прямо перед собой он увидел взволнованное лицо научной сотрудницы.

— Ну как он там, Наталья Павловна? — В дверях послышался козлитон директора. — «Скорая» уже едет.

Аспирант поднялся на ноги так стремительно, что его спасители отшатнулись. Во всем его теле ощущалась небывалая легкость, оно было просто переполнено энергией, а в голове слышался далекий звук камлания Рото-Абимо: «Голод, голод, голод…» Мгновенно что-то темное и вязкое обволокло мозг Титова, ощущая, что движется в такт с могучей, всеразрушающей силой, он подскочил к козлобородому музейщику и одним движением порвал дряблое старческое горло. Наталья Павловна дико завизжала от ужаса, но когда аспирант рывком содрал с нее платье, она вдруг замолкла и судорожным движением прикрыла грудь.

— Юра, ну что ты делаешь, Юра… Не надо…

Рассмеявшись, Титов скинул с себя мешавшую ему парку и схватил научную сотрудницу за волосы. В мгновение ока он разорвал на ней трусики и, не обращая внимания на крики, швырнул ягодицами кверху на ворох истлевшего барахла. Мощным движением он глубоко вошел в податливое женское тело и не останавливался до тех пор, пока глаза его не закатились и из груди не вырвался торжествующий крик обладания. Где-то далеко-далеко в его сознании по-прежнему звучали ритмы камлата. Брезгливо глянув на ставшее ненужным, потерявшее всю свою привлекательность тело Натальи Павловны, аспирант ухмыльнулся и сломал ей шейные позвонки. Научная сотрудница, коротко вскрикнув, неподвижно вытянулась, а из коридора уже слышался голос:

— Сюда носилки давайте.

И в заказник ввалился сержант из охраны в сопровождении пары санитаров.

Мент оказался не дурак. При виде двух трупов и аспиранта с голым торсом, густо измазанным кровью, он не растерялся. Без всяких там «Стой, стрелять буду!» вытянул из кобуры ПМ, дослал патрон и, рявкнув: «На колени, руки на затылок», — нацелил пушку Титову прямо в лоб. «И-и-и!» — раздался звук отрикошетившей пули. Поднырнувший под руку сержанта аспирант порвал ему сонную артерию и молнией метнулся в коридор. Оттуда раздались крики: «Стоять! Стоять!» Раздались резкие хлопки выстрелов, что-то с грохотом упало на пол, и наступила тишина, но ненадолго — скоро распахнулась дверь и заваливший аспиранта старшина втащил его тело в заказник.

Титов был без сознания — два девятимиллиметровых кусочка свинца глубоко засели у него в животе, из аккуратных входных отверстий обильно струилась кровь.

— Смотрите, чтобы не сдох. — Старшина сурово посмотрел на санитаров и побежал звонить своим. — Шкуру спущу.

Вызвав оперативную группу, он поспешил назад и еще в коридоре услышал чью-то громкую, забористую ругань. Он открыл дверь, увидел бледные, перекошенные от изумления лица эскулапов и, следуя за их взглядами, остолбенел: задержанный, загибавшийся пять минут назад, сидел на полу и, громко матерясь, растирал огромный розовый шрам на животе. Подыхать он, похоже, и не собирался.

На кладбище было ветрено. Громко каркало воронье, чернели скелеты тополей. Резкие порывы холодного воздуха заставляли отворачивать лица, трепали ленты на венках, и, когда гроб с телом Петровича опустили в могилу, ветер первым бросил горсть земли на полированное дерево крышки. Народу было много — друзья, ученики, родственники, и у всех на лицах наряду со скорбью застыло выражение недоумения. Как такое могло случиться с человеком, который легко ломал кулаком три сложенные вместе дюймовые доски и раскалывал ногой подвешенный на нитках кирпич?

Наконец могилу засыпали, и все потянулись к автобусу. Сарычеву же вдруг стало плохо. Он едва успел отбежать в сторону, как его вывернуло наизнанку. «Вот она, начинается, — давясь блевотиной, подумал он почему-то опять на удивление спокойно, — болезнь века… Странно, а где же понос?» note 35

Желудок скоро отпустило, но разболелась голова, казалось, что сейчас она разлетится на мелкие кусочки, и, с силой сжав виски, майор повалился на скамейку у чьей-то могилы.

Он услышал вдруг, как бьется крутобокая балтийская волна об истертые скалы, и открыл глаза. Перед ним высился огромный погребальный сруб, сложенный из толстенных сосен. На самом его верху, в окружении всего того, что необходимо в далеком пути до Ирия — чертога Перунова, покоилось тело славного Имярыкаря. С ним было и оружие, омытое кровью врагов, и верный конь, испытанный в битвах, и любимая жена, не пожелавшая оставить его, а в изголовье стояли каменные чаши со священным отваром красного мухомора, пробуждающим в чреве воинов бешеную силу Ярилы-бога.

Моросил мелкий дождь — это могучий Перун заслонил тучею лик лучезарного Даждьбога, и капли влаги мешались с медом в кубках собравшихся на тризну воинов.

Все пришедшие были одеты в кольчатый тельный доспех — одни в пансерах, с кольцами поменьше и плетением более плотным, другие в кольчугах. У каждого воя на поясе висел длинный широкий меч в железных или крытых кожей ножнах, крепился особым крюком короткий поясной нож с обоюдоострым лезвием.

В наступившей тишине Сарычев вышел в центр огромного, образованного столами круга. Он, как все, был в кольчатом доспехе, но отличавшемся от других круглыми бляхами — мишенями — на груди, спине и додоле. Шею закрывал железный воротник, застегивающийся запонами.

— Огня! — крикнул Сарычев яро, и сейчас же подбежали к нему люди и подали горящий факел.

Сарычев поджег кострище с четырех сторон. Зашипела, принимаясь, береста, и вскоре уже вовсю трещали сосновые бревна. Майор глянул в сторону плененных древчан и, положив руку, защищенную зарукавьем, на крыж меча, громко объявил: