Нелегкий флирт с удачей - Разумовский Феликс - Страница 68

ДЕЛА ДАВНО МИНУВШИХ ДНЕЙ Год 1911-й

Только что ушел в небытие год тысяча девятьсот десятый. Нелегким он был для России, полным мрака и печали. Погибла в муках от черной оспы божественная Комиссаржевская, скончался, пребывая не в себе, неподражаемый Куинджи, осиротил отечество своею смертью великий Лев Толстой. Казалось, сумрачная туча нависла над Россией, уж Мережковский скорбно зашептал о скорой катастрофе, и Федор Сологуб завел волынку о тлене и судном дне, и Бенуа заговорил о «часе зверства». Однако как-то обошлось — жизнь продолжалась.

Входили в моду струящиеся платья, зеленоватые, лиловые, с отделкой талашкинскими кружевами, особым шиком считались шляпы со страусовыми перьями, огромные, словно колеса экипажа, из драгоценностей в фаворе были большие аметистовые броши. Блистал талант звучноголосого Шаляпина, гранд-приме Павловой рукоплескал Париж, Бальмонт и Северянин бисировали на литературных вечерах, поклонницы их травились ядом от неразделенных чувств. Таксомоторы потихоньку вытесняли лихачей, в кинематографе аншлагом шла фильма «Пред ликом зверя», в быту сделались популярны тройные самоубийства — жена, муж, любовник. Декаданс считался хорошим тоном, супруги скрывали верность, девицы — невинность. Обострен и преувеличен был интерес ко всему темному, загадочному, оккультному, как грибы после дождя появлялись эзотерические кружки и религиозно-философские общества. В салонах только и разговоров было, что о мадам Блаватской, докторе Папюсе и о проклятых жидомасонах, так и дожидающихся момента, чтобы захватить мировое господство. Россия походила на роскошную, но утлую ладью, влекомую ветрами, — кормчий без царя в голове, гребцы без креста, мачты без парусов, весла без уключин. А рифы близко…

Холодным январским вечером действительный статский советник известный художник Николай Рерих устраивал у себя на Галерной спиритический сеанс. В качестве медиума был приглашен Ян Гузик, крупнейший специалист по вызыванию духов, — он прибыл со своим антрепренерем, известным оккультистом графом Чеславом фон Чинским, Генеральным делегатом Великой ложи Франции. Вечер прошел блестяще. Маэстро с помощью флюидов вызвал тени Мицкевича и Наполеона, задавал им вопросы, вещал утробными, нечеловеческими голосами. Наконец отгремели аплодисменты, большинство гостей разъехалось, и остались только свои, близкие друзья — скульптор Сергей Меркуров, его двоюродный брат мистик Гурджиев, монгольский путешественник Хаян Хирва, востоковед Сергей Ольденбург и известный оккультист, автор фантастических романов Александр Барченко. С наслаждением закурив — кто трубку, кто асмоловскую папиросу, кто сигару, — расположились поудобнее в креслах, в предвкушении ужина завели неторопливую, полную обстоятельности беседу. Свет радужно дробился в хрусталиках люстр, добротная дубовая мебель отражалась в зеркале паркета, пышная зелень густо обвивала модные резные жардиньерки. Посмотреть со стороны — старые друзья убивают время, коротают вечерок в приятном, необременительном ничегонеделанье. Buvons, chantons et aimons[35] . Однако первое впечатление обманчиво — на квартире у Рериха собрались единомышленники, люди, объединенные общностью взглядов на природу вещей во Вселенной.

— Итак, господа, ваши впечатления? — Хозяин дома, благообразный, рано облысевший господин непроизвольно тронул жидкую, отмеченную сединой бороду, придвинув малахитовую пепельницу, принялся выбивать трубку. — По-моему, senza dubbio[36] , в этом что-то есть.

Потомственный масон, он, будучи еще «волчонком» [37] , получил эзотерическое имя Фуяма и от природы был умен, упорен и ничего не принимал на веру. Может быть, именно поэтому он уже в тридцать пять лет стал генералом, академиком и занимал посты председателя объединения «Мир искусства» и секретаря общества поощрения художеств. Более того, он сумел пройти путь от профана до масона тридцать третьего градуса и сейчас имел большой авторитет среди рыцарей креста и розы — розенкрейцеров.

— Фарс, дешевка, — мистик Гурджиев покачал головой, пронзительные глаза его светились скепсисом и презрением, — жалкое подражание. Мелкие осколки истины.

По-русски он говорил плохо, с сильным кавказским акцентом, и на первый взгляд казался ряженым — индийский раджа, зачем-то напяливший приличную пиджачную пару и белоснежную сорочку. Он много путешествовал, видел йогов, факиров, вертящихся дервишей мевлеви, и сейчас смуглое лицо его выражало отвращение — все эти представления для салонных дураков.

— Как точно, друг мой, вы изволили выразиться. Вот именно, мелкие осколки истины. — Улыбнувшись, Александр Васильевич Барченко, широкоскулый, в очках, с блестящими, близко посаженными глазами, закинул ногу на ногу и одобрительно кивнул Гурджиеву. — Нет сомнений, что существовала некая альма матер, протоцивилизация, владевшая знанием, об уровне которого мы можем только догадываться. Осколки этой культуры передаются из поколения в поколение тайными обществами, и наверняка еще где-то существуют некие очаги этого секретного гнозиса, так сказать, ареал обитания квинтэссенции истины.

Не в силах усидеть, он вскочил на ноги, поскрипывая остроносыми, высокошнурованными ботинками, сделал круг по комнате.

— Я имею в виду, господа, обиталище посвященных — махатм, тайную страну Шамбалу-Агарти, может быть, последний оплот великой культуры севера, то есть гиперборейской. Отзвуки этого великого знания во всем, начиная от оккультных практик и кончая различными конфессиями, которые по сути своей есть солярные культы. Вот где сокрыта мудрость. — Барченко уселся в кресло, стекла его очков таинственно сверкнули в электрических лучах. — Ведь именно благодаря солнцу атмосфера, нас окружающая, насыщена теплом, светом, электричеством, химической, «нервной» и радиолучистостью. Я твердо уверен, что солярная активность влияет буквально на все процессы на нашей планете, не исключая и событий общественной жизни. Буквально, бог — это солнце.