Нелегкий флирт с удачей - Разумовский Феликс - Страница 51

С мукой во взоре она свернулась в клубок, судорожно зевнула и натянула одеяло на голову. Прохоров вздохнул, глянул на часы и принялся одеваться — пора было отваливать с отвальной. Праздник закончился, начинались серые будни.

Натурально серые — небо за окном было заволочено низкой облачностью, вроде бы сочился мелкий и, как пить дать, холодный дождь. Природа увядала, но не пышно — в судорогах. «Нет, на хрен, пьянству — бой». Прохоров, зевая, прошел на кухню, жадно приложился к чайнику и, не посмотрев даже ни на салат, ни на «шубу», сделал Жене царский подарок: выдраил шашлычницу и вымыл посуду. Потом сплюнул в раковину, горестно вздохнул и решительно, подрагивая всеми членами, с головой окунулся в осеннюю сырость. Странно, но сразу стало легче — ветер выдул из башки мрачные мысли, дождь сполоснул лицо, ноги сами собой заработали в темпе вальса, дабы согреть организм. А когда Прохоров завернул на рынок и схрумкал, сколько влезло в горсть, квашеной капусты, маринованного чеснока и пару огурцов, то и сам сделался как огурчик — настроение поднялось, муть перед глазами рассеялась, а главное, перестало тошнить. Захотелось жить. А значит, есть…

«Сейчас залезу в ванну, потом пельмени поварю и спать, спать…» Подгоняемый дождем и желудочными соками, Тормоз бодро пошагал в родные пенаты, однако дома аппетит ему в момент испортил Прохоров-старший. Едва Серега зашел, он высунулся из своей комнаты и похоронным голосом сообщил:

— Слышал новость? Горюнова взяли, шпион он, резидент. Я вчера в понятые ходил. Вместе с Писсуковым… Ну с этим, отставным старшиной… Вот такое, блин, кино. Ну да, «Ошибка резидента».

— Что? — Прохоров сразу же забыл про пельмени, стремительно — куда там Рысику! — метнулся по лестнице, позвонил в квартиру Горюновых. Засады там не было…

Открыл ему сам хозяин дома, тихий, задумчивый, пропахший парашей. А вообще-то воздух в жилище отдавал бедой, безнадежностью и горелым хлебом. Это оттого, что Володя с супругой в горестном молчании сушили сухари. Собственно, основание для столь скорбного действа было не такое уж и веское — всего-то подписка о невыезде, однако, как говорится, от сумы и от тюрьмы… А все дело было в том, что с неделю назад Горюнову наконец-то выдали зарплату, правда, не вожделенными дензнаками, а какой-то особо сложной, полученной от смежников по бартеру электроникой. Не мудрствуя лукаво, Володя разобрал приборы по частям, уложил составляющие в чемоданчик и отправился, по совету Прохорова, на ярмарку «Юнона» — делать свой маленький бизнес. Оплатил торговое место, осмотрелся и только принялся выкладывать товар, как бизнес был сделан! Невесть откуда вынырнувший мужчина еврейской национальности предложил продать все оптом за восемьдесят долларов. Господи, за восемьдесят долларов! Гип-гип-гип-гип ура! Таких денег Володя не держал в руках сроду! Он тут же согласился, долго, ликуя, рассматривал портреты Гранта, Джексона и Гамильтона, в ближайшем валютнике слил десять баксов и, накупив еды, решил устроить пир. Чтоб на весь мир — с пельменями «Останкинскими», колбасой «Телячьей» и молдавским, полунатуральным, восхитительнейшим томатным соком. Только спокойно переварить яства ему не дали… Ни ему, ни жене, ни маленькой дочке… Горюнова взяли сразу после обеда: приехали на трех машинах с сиренами, надели наручники и увезли в дивное серое строение у Невы, такое высокое, что из его подвалов, говорят, отлично видна Колыма…

— Что, гад, продал родину? — спросили у него в просторном кабинете с решетчатыми окнами и железной, вмурованной в бетонный пол табуреткой. — Ну как, будем признаваться или будем запираться?

Запираться Володя не стал. Подробно, как на духу, он рассказал, что до женитьбы занимался онанизмом, в школе был тайно влюблен в Людмилу Гурченко и супруге изменял лишь единожды, да и то частично, петтингом. Суровые дядьки внимательно слушали его, хмурились, переглядывались друг с другом, а потом старший приказал водворить Володю в одиночную камеру:

— Ничего, посиди-ка пока, может, перестанешь у нас валять дурака.

Поздно вечером Горюнова повели на очную ставку с давешним покупателем. Тот оказался злостным шпионом-диверсантом, давно уже мозолившим глаза нашим органам. Ему-то Володя и продал за восемьдесят долларов секретное оружие родины — спин-торсионный психотропный генератор. Но, слава труду, враг далеко не ушел!

В то же самое время на квартире у Горюновых происходил обыск. Понятыми взяли Прохорова-старшего и отставного пожарника-алкаша, пребывающего в маразме, искали на балконе, в местах общего пользования, в коридоре, в чулане, на кухне. В качестве вещдоков забрали семьдесят долларов, спрятанных Володькой на черный день, и старый телевизор его тещи, уже не поддающийся восстановлению и убранный в чулан. Наверное, он был очень похож на спин-торсионный генератор. А выпустили Горюнова под утро, нехотя, ничего не объясняя, под подписку о невыезде. Радуйся, гад, что ребра целы!

— Ясно, понятно, — только-то и сказал Серега, выслушав эмоциональный рассказ, выматерил вслух и демократию, и приватизацию, и всю эту сволочь, мешающую людям жить, а потом взял да и одолжил Горюнову денег. Все, сколько было на кармане. Потому как отлично представлял, какие у наших чекистов холодные головы, горячие сердца и чистые руки.