Нелегкий флирт с удачей - Разумовский Феликс - Страница 26

— Давай-ка, мать, я тебе кофе сварю. — Разговоры эти Жене явно не нравились, и она резко поднялась из-за стола. — Ты свое носи с собой, оно не всем интересно.

— Жека, не будь сукой. — Вика вдруг обняла ее, уткнулась головой в живот и совершенно беззвучно, как в немом кино, разревелась. — Тебе хорошо говорить. А тут отхарят втроем да и кинут на бабки. Или попадется извращенец какой, он себя членом резиновым трахает, а ты ему перед мордой голой жопой крути. И ведь не «ламбаду», гад, требует, «калинку-малинку» ему подавай, такую мать…

Несмотря на экспрессию, ревела она вполне профессионально, не касаясь руками глаз, и потому, потеряв лицо, легко сохранила макияж.

В общем, вечер закончился так себе: напоив Вику кофе, Женя вызвала ей такси, с грехом пополам свалила грязную посуду в мойку и, посмотрев на Тормоза, зевнула:

— Засыпаю после коньяка. Иди, котик, ложись, я сейчас, — и не слишко твердо направилась в ванную.

«А вот она, вот она, на хрену намотана. — Ощущая подъем во всех членах, Серега влетел в спальню, мигом скинул одежды и, зачем-то оглянувшись, сунул под подушку презервативы. — У меня не залежитесь». Выключил свет, улегся на водяной матрас и затаился в темноте, словно ягуар, поджидающий свою жертву. Наконец дверь ванной хлопнула, раздались легкие шаги, и в комнату скользнула Женя — с полотенцем на плече, благоухающая «Люксом», «Колгейтом» и «Ахтамаром». Она скинула халат, нырнула под одеяло и страшно удивилась, обнаружив про-хоровские пальцы на самых своих интимных местах:

— Эй, Сергей Иванович, а где твой меч?

— Меч, говоришь? — Хмыкнув, Тормоз разжал объятья и с готовностью откинул одеяло. — Вот он, любуйся!

— Дурачок, ты не понял, — Женины пальцы обхватили его мужскую гордость и превратились в упругое кольцо. — В Средние века был такой обычай. Чтобы доказать силу своих чувств, рыцарь, возлежа с избранницей, клал посередине ложа меч и перелезть через него мог только с разрешения дамы. А нынче дама, — она зевнула и сильнее сжала пальцы, — пьяна, устала и хочет баиньки. Впрочем, так и быть, подсоблю по-соседски. — И, держа полотенце наготове, Женя принялась ритмично работать ручкой. Весьма умело, между прочим. А едва Прохоров кончил — мощно, обильно, правда, по-сиротски, в тряпочку, она чмокнула его в щеку — бай-бай, касатик, — отвернулась к стенке и тут же заснула.

«Ни хрена себе, телка, — Тормоз перевернулся на бок и, прикоснувшись задом к упругим и холодным на ощупь ягодицам соседки, тяжело вздохнул, — выдрочила, как козла. Или извращенна, или лесбиянка. Впрочем, рука у ней набита как надо, может смело в колхоз дояркой». Мысли его начали путаться, потом их вообще не стало, и, всхрапывая разбитым носом, Прохоров заснул.

— Овсянка, сэр, — разбудил его энергичный голос Жени. Серега встрепенулся и, открыв глаза, зажмурился — комната была залита солнечным светом.

У кровати стоял сервировочный столик, а на нем помимо овсянки — Рысиковой, из «Ясна солнышка», — бутерброды, башня из оладий и яичница.

— Кушать подано, вставайте жрать. — Женя взгромоздила ему на колени поднос, аккуратно налила чаю и уселась в ногах, с отвращением косясь на завтрак. — Давай, дорогой, не .стесняйся, у тебя была тяжелая ночь.

Выглядела она не очень, страдальчески морщась, держалась рукой за голову и цедила рассол из большого граненого стакана — проклятье тебе, зеленый змий!

— Что, головка болит? — Тормоз осторожно выбрался из-под подноса и, потянувшись так, что хрустнули суставы, погладил Женю по плечу. — Ты б еще утку принесла. Мерси за заботу!

Сходил по нужде, помылся и, усевшись со страдалицей рядом, плотно навалился на яичницу — на аппетит он никогда не жаловался, было бы чего.

Глазунья оказалась сыровата — сплошные сопли, бутерброды без масла, а оладьи отдавали содой, однако Прохоров довольно жмурился — очень, очень вкусно! Души прекрасные порывы необходимо ценить.

— Тронут. — доев, он галантно поклонился и потащил поднос на кухню, но Женя бурно воспротивилась:

— Да ладно тебе, не такая уж я умирающая.

С рассола ей действительно полегчало, лицо порозовело, глаза ожили, и в них появилось прежнее загадочное выражение — этакая донна Литта с похмелья.

— Я рад за вас. — Заглянув в разрез ее халата, Тормоз сразу вспомнил ночные безумства и, засопев, принялся собираться. — Ты мои трусы не видала?

— А не выехать ли нам на природу? — Вопросом на вопрос, как в Одессе, ответила Женя и, пока Серега соображал, потянулась к телефонной трубке. — Алло, Юля? Привет, как дела? Клиент пошел? Да, жарко. А воду дали? Вот уроды, они дождутся, что заведение прикроют. Слушай, у меня тут критический день, выручай, подруга. А завтра я за тебя — всех приму на грудь. Договорились? Вот и ладненько. Ну, о'кей, двигай попой дальше.

Вздохнув с облегчением, она повесила трубку и, увидев вытянувшуюся физиономию Тормоза, неожиданно громко, до слез, расхохоталась:

— Господи, какие мы серьезные! С кем связались! — Насмешливо склонив голову, она ткнула Прохорова кулаком в живот. — Что, никак западло общаться с падшими женщинами? Или, может, страшно? — Словно маленького, она погладила Серегу по головке и, сняв халат, повернулась к шкафу. — Не переживай, проститутки из меня не получилось. Торгую тем, что осталось от Вагановского, несу прекрасное в массы. Тем, у кого масса за центнер. Есть центр такой оздоровительный, «Три толстяка», не слыхал?

— Бог миловал. — Прохоров вдруг почувствовал себя как на ринге, когда противник сильнее и опытнее. Как ни старайся, все равно получишь по морде. Может, вообще они с Женей в разных весовых категориях? Красива, умна, при деньгах. Ночью не дала, а утром тащит завтрак в постель, это с бодуна-то! Хрен ее поймешь. Да и нечего ломать голову, свинтить сейчас с концами и все, телок, что ли, мало?

Вот именно, телок, — он посмотрел, как Женя надевает джинсы, по-мужски, стоя на одной ноге, и понял, что никуда он свинчивать не станет, тем более что и дел особых нет. Заруба начнется только вечером, к матери сегодня не пускают, а у Рысика печени — обожраться. Вжикнув молнией, Серега застегнул рубаху и непроизвольно обнял Женю за плечи: