Аленький цветочек - Разумовский Феликс - Страница 31

– Анапский! Прелесть какая!.. – присмотревшись к бутылке, радостно изумилась молодая женщина. И тем, что называется, выдала себя окончательно. «Да тебе, милая, только портвейн от политуры положено отличать. А ты?..»

Иван налил бархатно-красное вино в чисто отмытые стопки:

– Ну что ж… будем знакомы…

– Ой! – спохватилась Рита. – Вот именно. Маргарита Даниловна.

– Иван Степанович.

Чокнулись. Выпили.

Существует целая наука о том, какое вино с какой едой следует подавать. Надо прислушиваться к рекомендациям и советам этой науки, чтобы не осрамиться перед гостями, выставив под селёдку ликёр…

Но.

Следует также помнить, что главное во вкусе вина – это не кислота, не терпкость, не сладость и подавно не градусы, а трудно описываемое словами, однако безошибочно ощущаемое БЛАГОРОДСТВО. И если таковое имеет место быть, вино с равной лёгкостью уживается и с салатом «оливье», и с шашлыками, и со сладким десертом…

– Прелесть какая. – Рита поставила стопку и запустила чайную ложечку в свой кусок торта, состоявший, как выяснилось, на добрую треть из взбитых сливок. Иван тоже отпробовал торта, нашёл его отменно съедобным и приготовился к новой фазе интересного разговора. Чёрт возьми: ему начинало казаться, будто он сотворил не совсем уж махровую глупость, притащившись сюда… Тут в кухонное окно шарахнул такой залп ветра со снежной шрапнелью, что стёкла вздрогнули и затрещали. Рита оглянулась, зябко поёжившись. Южное солнечное тепло только успело достигнуть желудка, а вот ноги мгновенно заледенило промчавшимся по полу сквозняком. Она решила не рисковать.

– Я сейчас! – и опять убежала.

– Дело хорошее, – одобрил Иван, когда она вернулась в толстых, домашней вязки носках. А Рита, вновь усевшись за стол, съела ещё ложку торта и, словно прочитав мысли гостя, негромко ответила на его невысказанный вопрос:

– Я вообще-то в разводе…

– А я вдовец.

В Ритиных глазах отразилась цепочка мгновенных сопоставлений. Насколько мог судить Иван, совершенно правильных.

– Царствие Небесное… – Её пальцы коснулись и сжали его руку, лежавшую на столе. Рита вновь наполнила рюмки благородным кагором:

– Земля пухом… Давайте помянем…

Выпили. Помянули. Помолчали. Потом Рита спросила:

– Она… ТАМ работала? Иван пожал плечами.

– Там даже тел не нашли. Одна копоть по стенкам. – Он говорил самым будничным тоном, без желваков на щеках и трагического надрыва, но после месяца на цветочном посту Рита хорошо понимала, какова цена была его спокойствию. А он вздохнул и добавил:

– Ребёнка мне обещала.

– Господи!.. – ахнула Рита. И… отчаянно, неконтролируемо разревелась.

Её собственная, очень давнишняя, первая и единственная беременность завершилась абортом. Дело было на первом курсе; отцу ребёнка, Ритиному ровеснику, «проблема» оказалась без надобности. («Всё правильно, – хмуро подумал Иван. – Уложить девчонку в постель, позабыв от восторга натянуть элементарный презерватив, – это мы мигом. А взять на себя мужскую ответственность за будущего ребёнка и за ту, что сделала тебя, сопляка, мужчиной, – это нет, это нам ещё рано, это мы ещё маленькие…») Саму Риту… о нет, мать не тащила её насильно в больницу, не угрожала выгнать из дому. Хотя лучше бы угрожала. Тогда Риту, может, спасли бы природные упрямство и гордость. А так… Постоянная промывка мозгов – тихие материнские слезы под лозунгом «я для тебя… я на трёх работах… чтоб выучилась… а ты!» – возымела должное действие. Плюс косые взгляды соседок, которым, конечно, до всего было дело: «Яблочко от яблоньки…» Соседки помнили Ритину мать точно в таком же положении; Ритин отец, проходивший под кодовым названием «Данила-мастер», тоже предпочёл кануть в безвестности. И наступил день, когда на вопрос равнодушного врача в женской консультации:

«Аборт делать будешь?» – Рита тихо выговорила: «Да…» И жизнь пошла дальше своим чередом. Учёба, работа, замужество. Когда выяснилось, что детей иметь Рита категорически больше не может, супруг оформил развод. Матери, жившей в Луге, она с тех пор звонила реже и реже…

Всё это она вывалила Скудину задыхаясь, всхлипывая и икая. То есть в «мирной жизни» Рита, конечно, давно своё горе пережила. Не падала в обморок при виде играющих на улице ребятишек, не глядела с тоской вслед молодым мамашам с колясками. Коллеги (далеко не по рынку) прозвали её «железной леди», и было за что. Но… вот случается же. Синдром попутчика в поезде, которого не увидишь назавтра и которому именно оттого изливаешь всё самое сокровенное. А если он ещё и сознаётся в сходной беде?! И вот коротнуло. И вот прорвало. И понесло…

– Училась-то где? – спросил Иван. Он передвинул свою табуретку и обнимал плачущую женщину, гладя по голове. Рита, переставшая притворяться Поганкой, была очень даже симпатична ему. Нежное, не испорченное «боевой раскраской» лицо, ухоженная фигурка… И под футболкой на ней совсем ничего не было надето. «Интересно, чем же это у нас с ней кончится?..»

Рита честно ответила:

– В ЛИАПе…[20]

Вот это было не совсем в точку: Кудеяр ждал, что она упомянет филфак или скорее даже журфак. А впрочем… чем только наши технари нынче не занимаются. От бескормицы-то.

– Ты, – посоветовал Иван, – на базаре своём поосторожней смотри. За деньги они… маму родную, не то что тебя.

Рита в последний раз утёрла платочком слезы, и сопли и собралась было отстраниться, но возле Ивана Степановича было до того тепло и надёжно, что отстраняться расхотелось, и она осталась сидеть как сидела. Только спросила:

– А сам-то чем занимаешься? Иван усмехнулся.

– А я этот их институт охраняю.

Звук, раздавшийся со стороны коридора, он услышал гораздо раньше Риты. Это было тяжёлое, полновесное шлёпанье водяных капель. И. производили его вовсе не талые хлопья, исступлённо молотившие по отливам с той стороны. Нет! Не атакующая автоматная дробь, а этакие шаги Командора. Неторопливые и неотвратимые.

Кап… Кап. КАП.

И раздавались они изнутри квартиры, из маленькой комнаты.

– У тебя там что, фрамуга открыта? – насторожился Иван.