Вторая мировая война. Ад на земле - Хейстингс Макс - Страница 19

В английской литературе незаслуженно много внимания уделяется действиям небольшого по численности британского контингента и его эвакуации из Дюнкерка. Очевидно, что основной задачей немцев было разгромить французскую армию, которая представляла для них куда более серьезную угрозу. Британцы в этой ситуации играли второстепенную роль, особенно в первые дни, когда Британский экспедиционный корпус сковывал лишь незначительную часть немецких воздушных и наземных сил. Неверно утверждение, будто французы связывали все надежды исключительно с укрепленной линией Мажино: основное назначение этих бункеров и пулеметных гнезд заключалось именно в том, чтобы высвободить как можно больше людей для операций севернее линии Мажино. Воспоминания о чудовищных разрушениях и жертвах, которые принесла им война 1914–1918 гг., побуждали французов перенести сражение куда угодно, лишь бы подальше от родной земли. Гамелен планировал провести решающее сражение в Бельгии, вот только у немцев имелись иные планы. Главной ошибкой французского командования весной 1940 г. стало перемещение Седьмой армии на левый фланг в расчете на дальнейшее продвижение в Бельгию.

Французский авангард пересек границу с Голландией и обнаружил, что голландская армия уже отступила так далеко на северо-восток, что соединиться с ней и развернуться единым фронтом не представлялось возможным, а бельгийская армия и вовсе бежала в беспорядке. Армия Гамелена тем не менее проявила немалую отвагу в последовавших битвах за Бельгию. Зениток и противотанковых орудий французам не хватало, но у них имелись хорошие танки, в частности Somua S35. В затянувшейся схватке под Анню с 12 по 14 мая немцы потеряли 165 танков, а французы – 105. Французский фронт на Диле не был прорван, но защитникам этой линии обороны пришлось отступить, потому что развернулся их правый фланг, немцы же, завладев полем боя под Анню, получили возможность восстановить свои силы и бόльшую часть поврежденной бронетехники.

В первые два дня этой кампании французское командование не вполне сознавало уровень угрозы. Очевидец описывал беспечное поведение Гамелена, прогуливавшегося по коридору форта с довольным и боевитым видом. Другой наблюдатель отмечал «отличную форму и широкую улыбку главнокомандующего»12. Гамелену исполнилось 67 лет; в 1914 г. он возглавлял штаб армии при Жоффре и считался главным виновником победы Франции при Марне. Главнокомандующий осознавал себя в первую очередь культурным человеком, любил дискутировать об искусстве и философии и всерьез интересовался политикой; он пользовался значительно большей популярностью, чем его предшественник желчный Максим Вейган. Губительной слабостью Гамелена оказалась его страсть к компромиссам: он любой ценой избегал трудных решений. И он сам, и его соратники настроились на «une guerre de longue durée»[5] и на затяжную конфронтацию у границ Франции, а события в мае 1940 г. разворачивались с непостижимой для них стремительностью.

Немцы отрядили 17 дивизий угрожать линии Мажино с юга, 29 дивизий – захватить Голландию и северную Бельгию и 45, в том числе 7 танковых, – для атаки по центру, а затем они должны были двинуться на северо-запад к Ла-Маншу, перейти по пути реку Маас и отрезать французские войска в Бельгии от английских. Лишь половина немецких солдат прошла полную подготовку, более четверти составляли резервисты в возрасте за сорок. Основной силой в борьбе против французской армии стали 140 000 танкистов и солдат из механизированных дивизионов – именно они одним броском форсировали Маас. Передовые отряды немцев добрались до реки 12 мая к 14:00, не встретив по пути ни одного французского солдата с тех пор, как выбрались из Арденнского леса, – это была не атака, а скорее, марш по чужой стране. Линию Мааса удерживали резервисты Второй армии под командованием Шарля Хюнтцигера. Утром 13 мая обороняющиеся подверглись массированной атаке с воздуха – более тысячи бомбардировщиков налетали волнами, сменяя друг друга. То был первый для этих людей опыт боевых действий; особых потерь французы не понесли, но духом пали. Один солдат писал: «Страшны даже грохот моторов и этот чудовищный вой пикирующего самолета, раздирающий нервы в клочья. И – град бомб. Снова и снова! Нигде не видать французских, английских самолетов. Куда они на хрен подевались? Рядом со мной плачет мальчишка-солдат»13.

Штабной французский офицер, находившийся под Седаном, записывал: «Артиллеристы прекращают огонь и вжимаются в землю, пехота прячется в окопах, напуганная грохотом бомб и воем пикирующих бомбардировщиков. Инстинкт даже не подсказывает им бежать к зениткам, попытаться отстреливаться – нет, им лишь бы голову спрятать. Пять часов такого кошмара – и все они никуда не годятся»14. Солдаты, как и большинство людей, плохо выносили неожиданности. За долгую зиму 1939 г. никто не додумался подготовить французскую армию к подобным испытаниям.

Воздушные налеты повредили телефонную связь между командованием отдельных частей. Вечером 13-го в 5 км к югу от Седана поднялась «танковая паника». Генерал, командующий тамошним подразделением, вышел из штаб-квартиры разобраться, почему с улицы несутся дикие вопли, и застал кромешный хаос среди своих подчиненных: «По шоссе сплошным потоком бежали артиллеристы и пехотинцы, кто на машинах, кто пешком, многие бросили оружие, но прихватили с собой вещмешки, и все неслись по дороге с криками: “Танки в Бюльсоне”. Некоторые, словно обезумев, стреляли в воздух. Генерал Лафонтен и офицеры штаба бросились наперерез дезертирам, пытались их образумить, построить в ряды, распорядились преградить им путь грузовиками. Офицеры смешались с рядовыми. Массовая истерия»15. Около 20 000 обратились в бегство во время «Бюльсонской паники» за шесть часов до того, как немцы перешли Маас. По всей вероятности, напуганные солдаты приняли собственные танки за вражеские, и это спровоцировало бегство.

Первые немецкие отряды, пытавшиеся форсировать Маас, понесли большие потери от огня французских пулеметов, но горсточка храбрецов перебралась на западный берег в лодчонках, а затем прошла через болота и атаковала позиции французов. Сержант Вальтер Рурарт возглавил одиннадцать минеров, которые подрывали один бункер за другим гранатами и ранцевыми зарядами. Погибло шесть немцев, но остальным удалось проделать брешь в обороне противника. Мотопехотинцы промчались по старой дамбе, соединявшей остров с обоими берегами Мааса, и закрепились на западной стороне. В 17:30 немецкие инженеры уже наводили мосты, оборудование подвозили на плотах. Часть французских солдат уже отступала, вернее, бежала. В 23:00 по наведенным понтонам заклацали танки: немецкие саперы поработали так же хорошо, как и атакующие части.

Французы реагировали на удивление пассивно и до глупости самодовольно. Генералу Хюнтцингеру намекали, что немецкое вторжение протекает по тому же сценарию, что и в Польше. Он театрально пожал плечами: «Польша – это Польша, а мы находимся во Франции». Его предупредили, что немцы переправляются через Маас. Он ответил: «Тем больше мы возьмем пленных». Ранее в тот же день штаб Гамелена заявлял: «Все еще не представляется возможным определить район, где противник развернет основную атаку». Но ведь еще ночью генерал Жозеф Жорж, командовавший Северо-Восточным фронтом, звонил Гамелену и предупреждал, что под Седаном наблюдается серьезный прорыв, «un pepin»[6]. 14 мая в 03:00 в штаб-квартире Жоржа разворачивалась запечатленная одним из французских офицеров сцена: «Помещение слабо освещено. Майор Наверо тихим голосом повторяет последние известия по мере их поступления. Генерал Ротон, глава штаба, распластался в кресле. Атмосфера – как в семье, где только что кто-то умер. Жорж мгновенно поднялся… Смертельно бледный: “Наш фронт прорвали под Седаном! Катастрофа”. Он бросился на стул и разразился слезами»16. Другой офицер описывал генерала Жоржа Бланшара, командующего Первой армией, который «застыл в трагической неподвижности, ничего не говоря, ничего не делая – он просто смотрел на развернутую перед нами карту»17.