Вторая мировая война. Ад на земле - Хейстингс Макс - Страница 13

Красная армия до нелепости плохо подготовилась к зимней кампании: к примеру, в 44-й дивизии рядовым раздали инструкцию по передвижению на лыжах, но не выдали лыж. В первые недели боев советские танки даже не додумались покрасить в белый цвет. Финны же высылали лыжные патрули, чаще всего ночью, и перерезали пути сообщения между советским авангардом и обозом. Во главе одного из егерских полков финнов стоял полковник Ялмар Сииласвуо. Юрист по мирной профессии, невысокий, светловолосый, крепкий, он вдохнул новую жизнь в затянувшуюся оборону деревни Суомуссалми и в итоге был назначен дивизионным командиром. Русские начали опасаться меткости финских снайперов, которых они прозвали «кукушками». Начальник штаба Девятой армии (командовал ею генерал Василий Чуйков) проанализировал допущенные советским командованием ошибки и пришел к выводу, что продвижение Красной армии было излишне привязано к проезжим дорогам: «Наши соединения, оснащенные большим количеством техники (в особенности артиллерией и средствами транспорта), оказались неспособны к маневру и успешным действиям на такой территории». Солдаты, по его словам, «боялись леса и не умели ходить на лыжах»18.

Финнов советская манера вести войну приводила в изумление и негодование. Один советский генерал вздумал проложить путь по минному полю, погнав перед собой табун лошадей: финны, нежно любящие животных, пришли в ужас от этой бойни. Правда, и кто-то из финнов, глядя на груды вражеских трупов, валяющихся в северном секторе, промолвил: «Этой зимой волки наедятся». Карл Миданс, фотограф из американского журнала Life, описывал вид заснеженного и промороженного поля боя: «Сражение почти закончилось, когда мы прошли по тропе между сугробами от дороги к реке. На ледяной корке лежали погибшие русские. Одинокие, исковерканные тела в тяжелых шинелях и бесформенных валенках. Лица пожелтели, только веки белеют на морозе. По ту сторону ледяного русла весь лес был усеян оружием, фотографиями, письмами, сосисками, хлебом, обувью. Там и сям – туши подбитых танков с разорванными гусеницами, разбитые повозки, мертвые лошади, мертвые люди грудами перегораживали дорогу и пятнали снег под высокими черными соснами»19.

Советская агрессия вызывала повсюду недоумение, в том числе и потому, что у финнов свастика была знаком удачи. Большинство сочувствовало жертвам нападения, даже в фашистской Италии проходили демонстрации в поддержку финнов. Англичане и французы рассматривали действия Сталина как еще одно проявление хищнического союза Германии и России – только что эти двое разделили Польшу. Однако на самом деле Берлин к этому был непричастен. Кое-кто в среде союзников порывался послать в Финляндию военную помощь. Французский генерал Максим Вейган обратился с таким предложением к Гамелену. Помимо всего прочего, это решило бы главную в глазах французов задачу: увести войну подальше от Франции. Он писал: «Я считаю необходимым сломить хребет Советского Союза в Финляндии и повсюду»20. Совместная англо-французская экспедиция в Финляндию напряженно обсуждалась на протяжении нескольких месяцев, но слишком велики были практические препятствия. Будь Уинстон Черчилль в ту пору премьер-министром Британии, он бы, наверное, начал крестовый поход против русских, но в правительстве Чемберлена лорд Черчилль, министр военно-морского флота, отстаивавший активный курс, оставался в меньшинстве, а все остальные не решались выступить против Советского Союза, пока не завершился конфликт с Германией.

Маршал Маннергейм установил себе строгий режим дня на все время кампании: в 7:00 он просыпался в штаб-квартире в отеле Seurahuone в Миккели, примерно в 65 км за линией фронта; часом позже, безупречно одетый, выходил к завтраку, затем проезжал несколько сотен метров до своего штаба, оборудованного в здании школы. Он велел читать ему вслух список потерь – каждое имя. Финский народ очень немногочислен, и все знают всех. В первые недели войны, сознавая, как слаба его армия, Маннергейм решительно противился желанию подчиненных перейти в атаку, развить успех, но 23 декабря на Карельском перешейке финны все же бросились в наступление. Пехота неслась с криками: «Hakkaa paale!» («Руби сверху!»), – но, без поддержки артиллерии и авиации, принуждена была отступить с большими потерями.

Финское правительство не питало иллюзий, будто сможет нанести решительное поражение СССР, но надеялось, что Сталин сам отступится, если понесет слишком большие потери. Увы, подобная стратегия не могла сработать в борьбе против врага, не считавшегося с человеческими жертвами. Унизительные декабрьские неудачи побудили Сталина лишь сменить часть военного руководства, одного дивизионного командира расстреляли, другого отправили в ГУЛАГ, а на Финский фронт прислали большое подкрепление. Начали строить ледовые дороги, способные выдержать вес танков: на утоптанный снег выкладывали бревна, затем поливали их водой и давали замерзнуть. Финны вступили в войну с запасом артиллерийских снарядов на три недели, а топлива и пуль – на два месяца. К концу января эти ресурсы были практически исчерпаны.

Мир, затаив дыхание, следил за первоначальными успехами финнов. Маннергейм сделался героем Европы, французский премьер-министр сулил финнам к концу февраля 100 самолетов и 50 000 солдат, но пальцем не пошевелил, чтобы исполнить свое обещание. Писатель Артур Кестлер, в эмиграции, в Париже, презрительно отзывался по поводу французского ликования из-за финских побед: «Так любитель подглядывать удовлетворяет свою страсть, наблюдая за другими людьми». В Британии еженедельный орган левых Tribune поначалу нерешительно поддерживал Москву, но затем резко сменил позиции и встал на сторону финнов.

В глазах Черчилля действия Советского Союза ничем не отличались от нацистской агрессии. Первый лорд Адмиралтейства радовался каждой неудаче Сталина и 20 января заявил по радио: «Финляндия, не сдающаяся, более того, торжествующая в самых челюстях чудовища, показала нам, на что способен свободный человек. Эта страна оказала величайшую услугу человечеству. Перед всем миром Финляндия обнажила слабость Красной армии и ее военно-воздушного флота. Множество иллюзий относительно Советской России рассеялись в эти краткие жестокие недели боев за Полярным кругом. Всем стало очевидно, как развращает коммунизм душу нации, так что в мирное время она голодна и беспокойна, а в военное – низменна и жестока».

Эта риторика ободряла и финнов. Член парламента от консерваторов Гарольд Макмиллан рассказывал, как во время его визита в Хельсинки кондуктор сказала ему: «Женщины Финляндии будут сражаться до конца, ведь они знают, что вы придете на помощь»21. Принять участие в сражениях изъявили желание 8000 шведов, 800 норвежцев и датчан, немногочисленные гражданские американцы и англичане. Скольким-то удалось добраться до зоны боевых действий, но особого проку от них не было. Британии не хватало оружия для собственной армии, она мало что могла уделить народу, который сражался пусть и храбро, но не с тем врагом, против кого сражалась в тот момент сама Британия. Отправили 30 бипланов Gloster Gladiator, из которых 18 были подбиты в первые же десять дней. Финнов заставили уплатить за этот «подарок» – со временем точно такую же политику нейтралитета по отношению к Британии изберет и Америка.

Сочувствие к финнам было в Британии искренним и сильным, однако не предпринималось никаких попыток перевести это чувство в практическую плоскость, разве что подготавливали экспедицию в Нарвик, нейтральный порт в незамерзающих водах Норвегии. Союзников привлекала идея высадиться под видом помощи финнам в Норвегии и перерезать на зиму путь между Германией и шведскими железными рудниками – все тот же цинизм, которым была окрашена и политика союзников во время польской катастрофы. В начале 1940 г. Лондон и Париж все еще уговаривали финнов сражаться – ведь сдайся они, и исчезнет удобный предлог для экспедиции в Норвегию. На сумасбродную затею французов снарядить Экспедиционный корпус в Петсамо на северном побережье британцы наложили вето: они все же не хотели напрямую сталкиваться с русскими.