Ученье – свет, а богов тьма - Жукова Юлия Борисовна - Страница 91

– Полагаю, да. Пожалуй, из всех, кого я знаю, он наиболее надежный в этом отношении человек.

– Отлично! – радуется Умукх. – Тогда я прямо сейчас пойду с ним поговорю, пока не забыл!

И, не позволяя слову разойтись с делом, он быстренько сворачивается, сжимается, уменьшается и с тонким жужжанием улетает из кухни.

Азамат провожает его задумчивым взглядом.

– М-да, – резюмирует он. – Придется Унгуцу отзывать тираж биографий богов и править. Не в комара он превращается, как во всех легендах написано, а в ктыря.

Вскорости к нам присоединяются Кир и Ажги-хян, ведущие осторожный разговор об успехах Айши. После эпизода со спасением Сурлуга эти двое гарцуют друг вокруг друга, как в средневековом танце, даже Кир со всей его топорностью и ненавистью к духовникам как-то ухитряется быть тактичным и вежливым. Если это все ради Айши, то, может, Азамат и прав и там действительно не просто дружба.

Ажгдийдимидин в приподнятом настроении и непривычно болтлив – рассказывает такие подробности тренировки духовников, от которых Алтонгирел уже давно бы зашикал и повставлял всем кляпы и беруши.

– С предсказаниями у нее пока что так себе, – излагает духовник. – Активные умения ей лучше даются. Как она повелевает, ты и сам видел, но и гуйхалахи у нее очень могущественные. А вот будущее… Мне кажется, дело больше в том, что она стесняется в чужую жизнь заглядывать. Возможно, ты бы мог на нее повлиять в этом отношении, а то мы с Алтонгирелом в ее представлении слишком значительные люди, чтобы она могла брать с нас пример.

– Хотите сказать, вы не против, если она от меня наглости поднаберется? – ухмыляется Кир.

– Ну, вроде того, – неловко улыбается Ажги-хян.

– Хм. – Кир многообещающе шевелит бровями.

Ажгдийдимидин негромко смеется и вздыхает. Он гораздо симпатичнее, когда улыбается.

– Жаль, Сурлуг не с нами, – комментирует возникший в проеме Унгуц.

Ажгдийдимидин улыбается шире.

– Я ему звонил сегодня с утра, – сообщает он с легкой гордостью – он крайне редко именно звонит, по понятным причинам писать сообщения ему гораздо проще. – Проговорили три часа, как будто не вчера расстались.

Его лицо становится задумчивым и отстраненным, так что мы тактично перестаем на него таращиться и отвлекаемся на какой-то свой разговор. У Азамата пиликает телефон – первые такты одной из модных нынче на Муданге танцевальных мелодий. Он берет трубку, но мотив не обрывается – его продолжает напевать Старейшина, слегка пританцовывая на месте. Кир бросает на меня заговорщицкий взгляд и тайком запускает видеозапись на телефоне.

Умукх возвращается в гостиную очень довольный и с Янкой на локте. Она внимательнейшим образом рассматривает его пальцы, одежду, волосы и даже обнюхивает под мышками. Я немного внутренне морщусь, все-таки и в моем расслабленном понимании с богами следует держать некоторую дистанцию, но Умукха, кажется, все полностью устраивает, так что я не выражаю свои сомнения вслух. Однако при виде этих двоих я начинаю задумываться, что, возможно, у Ирнчина были и другие причины не подпускать Янку к богу – элементарная ревность, например.

– А, Ажгдийдимидин! – радуется Умукх. – Ну как, все нормально?

Духовник слегка кланяется.

– Премного благодарен. Вы сняли с моего сердца огромный груз, и теперь я чувствую себя снова молодым.

– Да ты и есть молодой, – удивляется Умукх. – Но ты сегодня намного лучше выглядишь. Вот бы тебе все время такую штуку носить!

Ажгдийдимидин опускает взгляд.

– Соблазн велик. Но на мне лежит ответственность за всю планету. Я не могу просто так взять и выйти из игры.

Умукх делает печальную рожицу.

– Я спрошу у Ирлика, как тебе самому ее снимать и надевать, – обещает он и добавляет: – Если не забуду, конечно.

– Мы напомним! – радостно сообщает Унгуц. – А вот бы вы еще для Айши такую штучку сделали. Ей-то можно и не снимать, даже лучше было бы.

– Еще чего! – внезапно возмущается Кир. – Нет, на время я могу понять, но чтобы она тоже могла снимать!

– Но, Кир, – вздыхает Ажгдийдимидин, – быть духовником совсем не просто, тем более для девочки. Ты только подумай, ее же не будут воспринимать всерьез. Это очень тяжелая судьба. И если есть возможность ее избежать, то…

– То пусть кто-нибудь другой избегает. – Кир упрямо складывает руки на груди. – Она уже все решила. Она будет первой в мире духовницей, она так хочет. И я уверен, что она справится.

Ажгдийдимидин просительно смотрит на Азамата, мол, урезонь ребенка. Но Азамат качает головой.

– Старейшина, боюсь, я присоединяюсь к Айшиному решению. Да, ей будет трудно, но подумайте вот о чем: она не единственная и не последняя на Муданге девочка с духовными способностями. Раз уж так вышло, что она попала в учение, этим надо пользоваться, чтобы продвигать идею женщины-духовника и сократить количество вынужденных знающих в пользу хорошо обученных духовников. Простите, что говорю, как политик, но вы же понимаете, что следующий раз такой прецедент может произойти еще через сотни лет, а вы не понаслышке знаете, как тяжело женщине отказаться от использования своей силы.

Духовник вскидывает на него шокированный взгляд и быстро оглядывается по сторонам, проверяя, не услышал ли кто лишний намек на его сестру.

– А… кто такая Айша? – вкрадчиво интересуется Умукх в повисшей тишине.

Кир принимается объяснять, пока Азамат с Ажгдийдимидином ведут немой спор взглядами, бровями и наклоном головы. Азамат побеждает, заставив духовника смиренно вздохнуть.

– Прошу меня простить, – откланивается муж. – Мне нужно обсудить одно дело с министром безопасности.

Министр безопасности – это у нас Ирнчин. Я бросаю косой взгляд на Янку, которая немного отлипла от бога и пытается вникнуть в суть разговора про Айшу.

– Лиз, что эти шовинисты опять выдумали? – спрашивает она меня на родном. – И почему этот мужик должен не понаслышке что-то знать про женские чувства?

– У него сестра подхалтуривает колдовством, – поясняю я. – Только это страшный секрет, не вздумай никому говорить, испортишь всю жизнь бедной женщине и всей ее семье.

Янка в томном жесте прикрывает глаза ладонью.

– Этот Муданг! Куда ни плюнь, все жизнь кому-нибудь испортишь!

– Да, социальное положение у нас – хрупкая вещь. Чихнул – и нету.

– У нас? – усмехается Янка. – Ладно, госпожа муданжка, ты вот что скажи, твой муж пошел с моим козлом разговаривать, да? А мы не можем как-нибудь…

Ее прерывает жужжание моего телефона – сообщение от Азамата: «Зная твою любознательность, оставил дверь приоткрытой».

– Можем, – ухмыляюсь я.

Когда мы подкрадываемся к Ирнчиновой двери, там уже вовсю идет разговор.

– А у тебя что, душа под кустом не прячется, когда они в гости заходят? – несколько повышенным тоном вопрошает Ирнчин.

– Было дело поначалу, – соглашается Азамат. – Но я привык со временем. Они действительно не имеют в виду вреда.

– Это игра с огнем! – кипятится Ирнчин. – Имеют, не имеют… Что богу дела до жизни одного человека? Как тебе до муравья! Сегодня он тебе оказывает любезности, а завтра доедает твою семью! Азамат, я не могу себе позволить ее потерять. Она все для меня, понимаешь, она свет в жизни!

Янка корчит рожу и приосанивается, а у меня случается дежавю.

– Я очень хорошо тебя понимаю, – размеренно отвечает Азамат. – Но ты должен осознать две вещи. Во-первых, если ты будешь ограничивать ее свободу, то потеряешь ее обязательно, очень быстро и бесповоротно. С земной женщиной просто нельзя так обращаться, это я тебе как эксперт говорю. А во-вторых, мой опыт общения с богами показывает, что они относятся к людям совсем не так наплевательски, как мы привыкли думать. Даже грознейшие из них, вроде Учок-хона, воспринимают людей скорее как домашних питомцев, чем как букашек. Ирлик-хон – во всех отношениях самый могущественный из богов – глубоко заинтересован в людях как в источнике знаний. Что же касается Умукх-хона, мы сегодня утром с ним беседовали, как раз насчет флейты, и у меня сложилось впечатление, что он искренне дорожит каждой человеческой жизнью, как будто мы ему все родные дети. Я понимаю, что тебе страшно. Мне тоже поначалу было страшно. Но ты не столичная барышня, ты наемник. Ты должен и сквозь страх видеть риски. И риск потерять ее, потому что ты ведешь себя как беспомощный дурак, гораздо выше, чем риск попасть под ноги рассеянному богу.