Ученье – свет, а богов тьма - Жукова Юлия Борисовна - Страница 7

Я пялюсь в экран стеклянными глазами. Да. Давно надо было поговорить с Унгуцем. Очень давно. Он действительно все поставил на свои места. И мне бы, конечно, в голову не пришло, что у Кира такие идеи. На Земле даже приемные дети считают себя центром Вселенной и твердо знают, что им все должны. Я просто никогда бы не подумала, что ребенок может считать себя недостойным чьего-то внимания. Это ненормально и болезненно. Чертов Муданг.

– Лиза-хян? Ау, ты здесь? – с усмешкой окликает меня Унгуц.

Я возвращаюсь в реальность.

– Угу… Старейшина, но что же мне теперь делать?

– А вот это хороший вопрос, – грустнеет Унгуц. – Хорошо бы попытаться поговорить с мальчиком. Объяснить, что он все не так понял. Но это будет тяжело, даже если с тобой он в принципе согласен разговаривать. Азамата лучше пока вообще не тормоши.

– Но я же должна ему сказать, что его внешность тут ни при чем!

– Вряд ли он поверит, – вздыхает Унгуц. – Боюсь, что тебе придется потерпеть его кислую физиономию до тех пор, пока Кир сам ему все не объяснит.

– Это может быть еще через полгода! – ужасаюсь я.

– Может, – кивает Унгуц. – Но если ты сейчас попытаешься все объяснить Азамату, он только усвоит, что сам виноват в несчастьях ребенка. Ты этого хочешь?

Я живо себе представляю, как Азамат кидается вымаливать прощения за свою нечувствительность и запугивает ребенка так, что тот пешком уходит обратно в приют. И правда, пожалуй, нужно начинать с другого конца.

– Чем я еще могу тебе помочь, доченька? – ласково улыбается Унгуц, следя за моими гримасами.

– Наверное, пока ничем. Попробую поговорить с Киром, если он явится к ужину, конечно. Спасибо вам, Старейшина, – с душой добавляю я. – Никогда больше не пренебрегу вашим советом.

– Да-а, – отмахивается Унгуц. – Ничего я тебе особенного не присоветовал. Азамат мог бы все то же сказать, если бы свое детство вспомнил. Я ведь по нему сужу. Он хоть и не безродный, но у Аравата под палкой привык чувствовать себя виноватым во всех невзгодах. Ладно, иди, перебирай свою крупу, авось какая каша сварится…

Азамат на кухне за пиалой с перченым чаем ковыряет упражнение на первое лицо глаголов.

– Какой-то у тебя странный язык, – говорит. – По законам все складывается, а в словаре написано, что так не бывает…

– Что, например?

– Да вот, тут слова-исключения. Как это может быть, что нельзя сказать «я победю»? Что это за пессимизм такой?

Я начинаю смеяться.

– Надо просто как-нибудь в обход сказать, типа «одержу победу».

Азамат пожимает плечами.

– Или вот еще. «Сосать» – «сосу», так почему не «пылесосу», а «пылесошу»?

– Потому что не «пылесосать», а «пылесосить», – хохочу я.

– Странный язык. – Азамат качает головой, глядя, как я угораю. – Но я рад, что тебя повеселил.

– Где тут у тебя завтрак? Или обед… Я готова к принятию пищи, – говорю, отдышавшись.

– На плите суп-пюре… только в большой кастрюле, а в маленькой – это обед Алэка остывает. – Азамат вдруг как-то мрачнеет и добавляет: – Кир отказался помогать его варить.

Я поджимаю губы. В принципе логично, если он добивается, чтобы мы его вытурили.

– Я говорила с Унгуцем, – сообщаю. Азамат смотрит на меня с надеждой. – Он кое-чего предположил. Все-таки Кир не думает о тебе так, как сказал. Он просто хотел тебя позлить.

Азамат склоняет голову и не отвечает.

– Послушай, – продолжаю. – Расскажи-ка мне поподробнее, из-за чего у вас вчера начался скандал?

– Да на пустом месте, говорю же. – Азамат нехотя отрывается от экрана. – Он плелся за мной еле-еле, я его раз подогнал, два подогнал, а он все сзади тащится. Я сбавил скорость, чтобы с ним поравняться, так он еще сбавил. Я говорю, у меня нет столько времени, чтобы с твоей скоростью ползти до Желтых Камней, а он развернулся – и назад галопом.

Задумчиво киваю. Очень похоже на то, что говорил Унгуц. Азамат снова утыкается в свои упражнения.

Я ем в тишине, потом подкармливаю Алэка молочком. Режим летит к чертям. Муж напряженно долбит по клавишам, заполняя пропуски в предложениях. Мне больно на него смотреть. Не знаю, как высижу до тех пор, пока удастся поговорить с Киром.

– Пойду прогуляюсь, – говорю.

Азамат кивает, хотя я не уверена, что он меня услышал.

Я надвигаю высокие меховые сапоги, вставляюсь в короткую шубу и выхожу. На улице свежо, небо подернуто очень тонкой дымкой облаков, даже солнышко просвечивает. Ветра почти нет. Для прогулки хорошая погода. Я обхожу вокруг дома, проверяю, не выглядывают ли мамины растения из-под снега – кто-то из сыновей сторожа должен был их укрыть. Некоторое время торчу на берегу, любуясь Долом, прекрасным во все времена года. Потом разворачиваюсь и топаю по самой широкой тропинке просто потому, что она самая широкая. От нашего дома есть три тропы – на запад по берегу, на северо-восток в лес и на север к стоянке унгуцев, а оттуда в степь. Вот в ту степь я и ползу без особых идей.

Стойла, построенные в углу стоянки еще до войны, открыты, лошадей в них нет. Оглядевшись, замечаю двоих серых слева, под крутым склоном. Они щиплют сухую траву, торчащую между камней. Видимо, их выпустили погулять. На горизонте в степи маячит третий, кажется, со всадником. Вот, значит, где Кир гуляет, когда возвращается домой в ночи. А ну-ка…

Я спускаюсь по склону туда, где топчутся серые кони. Один стоит довольно близко, и я его подзываю. В упор не помню, как подзывать муданжских лошадей, да и имен этих скотов я не уловила, поэтому обхожусь универсальным:

– Пс-ст!

Как ни странно, конь поднимает голову и подходит поближе. Склон достаточно крутой, чтобы я смогла залезть на спину лошади сверху, хотя, конечно, корячилась долго. Хорошо хоть вышла в штанах. Однако серая громадина вытерпела мои издевательства без возражений, и я все-таки уселась верхом. Только теперь вспомнила, что управлять лошадью мне нечем. Мужики как-то их по шее хлопают… Ох, нашла я опять приключений на свой главный мыслительный орган!

– Давай-ка потихонечку во-он туда, за Киром, – негромко предлагаю я коню. Помню, что, если кричать, они ускоряются. – Только медленно, понимаешь, ме-е-едленно.

Конь некоторое время стоит в задумчивости, но я не помню, каким словом его запустить, так чтобы не сразу в галоп. Наконец он трогает шагом в нужном направлении, и я облегченно выдыхаю. Растопыриваю пятки, чтобы не дай бог не пришпорить это исполинское существо. Мне за его ушами цели-то не видно.

Однако конь подвозит меня ровнехонько к Киру. Не знаю, понял ли он мою просьбу или просто пошел к человеку, который может объяснить доступно, что мне нужно от бедного копытного. Кир смотаться не пытается: сидит верхом, повернувшись ко мне боком, и смотрит выжидательно.

– Привет, – говорю осторожно.

– Здравствуйте, – еще осторожнее отвечает Кир.

А вот бы я еще знала, как продолжить этот разговор. Ладно, попробуем в лоб.

– Кир, послушай. Если ты добиваешься, чтобы мы вернули тебя в приют, то зря. Мы никогда этого не сделаем.

Он сдвигает брови.

– Почему?

– Потому что за каждым нашим чихом следит вся планета. Все знают о тебе. Ты существуешь для огромного количества людей. Ты не можешь просто исчезнуть, как будто тебя никогда не было.

– А если я не хочу с вами жить?

– Почему не хочешь?

Кир отворачивается и молчит.

– Нет уж, дорогой. – Я складываю руки на груди. – Если ты хочешь каких-то изменений, будь добр, объяснись.

Ребенок пару раз глубоко вздыхает и наконец выдает:

– Вы мне не нравитесь. Мне было лучше в приюте.

Он настолько откровенно врет, что мне даже становится его немножко жалко. Наверное, ему было очень трудно это сказать.

– Чушь, – отмахиваюсь, и его лицо вытягивается. – Если ты хочешь заслужить расположение отца, никогда не ври.

– Я не хочу! Мне не нужно его расположение!

– Еще как нужно, – возражаю я. – Ты просто отчаялся его получить. А зря. Азамата очень легко обрадовать. Но обидеть – еще легче.