Булат - Кириллов Кирилл Валерьевич - Страница 6

Опять шорох. Афанасий схватил палку и швырнул в кусты. Она ударилась во что-то живое, и в ответ раздался рык. Густой, низкий. Страх пригвоздил купца к месту, заставив вибрировать каждую клеточку его организма.

Трясущейся рукой тверич вынул кинжал и направил его острие в сторону, откуда пришел звук. В кустах завозилось что-то тяжелое. Листья затрепетали, захрустели ветки. Купец стал медленно пятиться. Нога его зацепилась за что-то, поехала.

Земля поддалась, открывая огромную яму. Он потерял равновесие, взмахнул руками, выронив кинжал, и опрокинулся в пустоту.

Ткань рубахи натянулась, затрещала, принимая на себя немалый вес купца. Его ударило спиной обо что-то деревянное и швырнуло лицом вниз. Удар о землю выбил из него дух. Голову и плечи засыпала подсохшая трава и обломки веток. Прежде чем последняя успела упасть на его голову, Афанасий вскочил, сжимая кулаки, и замер в изумлении.

Он стоял на дне большой ямы-ловушки, глубиной в три человеческих роста. В дно были воткнуты заостренные деревянные колья, один из которых, зацепившись за рукав рубахи, смягчил падение. Стены были гладкие, будто специально отполированные. Над головой зияло отверстие со следами порушенной им маскировки.

– Господи, на кого ж такую поставили? – вслух спросил Афанасий, оглядывая огромное сооружение. – На слона, что ль? Так они тут вроде не ходят. На того, кто в кустах шебуршал? Наверное, но тогда каких же он размеров?

Сверху раздалось… Нет, не рычание. Какое-то утробное мурчание. Навроде кошачьего, но басовитое, с хрипотцой. На краю ямы что-то заворочалось, вниз посыпались куски маскировки. Афанасий отпрыгнул подальше, больно ударился спиной о кол. Прижался к нему спиной, выставив клинок навстречу неведомой угрозе.

Над краем появилась огромная морда, отдаленно напоминающая кошачью, да не совсем. Черный нос, маленькие, прижатые к черепу уши, пронзительный взгляд желтых глаз под нависшими бровями, тяжелая нижняя челюсть. Длиннющие белые усы и черные полоски на рыжей шкуре.

Зверь приоткрыл пасть, обнажив желтые, кривые, огромные как сабли клыки, и снова издал то самое мурчание. Облизнул длиннющим розовым языком черные губы, оглянулся на что-то невидимое, опять посмотрел на купца и снова замурчал утробно. У Афанасия волосы на загривке встали дыбом.

– Поди! – заорал он и взмахнул кинжалом.

Хищник мягко поднялся на лапы и прошелся по краю, не отрывая от русича голодных глаз. Протянул огромную лапу, выпустив кривые острые когти. Так же пристально глядя на купца, прошелся в другую сторону, явив взгляду впалые полосатые бока.

Тигр?!

Афанасий слышал легенды об этих огромных страшных зверях, за один присест способных сожрать целую деревню. Или перепрыгнуть саженный забор с коровой в зубах. или разворошить крышу дома и, спрыгнув внутрь, добраться до прячущихся.

А яму-то, наверное, как раз для него и отрыли – глубокую да гладкую сделали, чтоб не вылез. Все же кошка, хоть и большая. И колья вкопали с большим промежутком, на счастье купца, эвон какая туша. Может, и хорошо, что он сюда сверзился, а то настиг бы его тигр в лесу, порвал бы точно, кинжалом от такого не отобьешься.

Хотя, оборвал тверич поток страшных мыслей, рычит-то он страшно, конечно, но ежели по размерам сравнивать, так против нашего мишки бурого, похоже, не устоит. А на бурого люди и с одной рогатиной хаживали. Не все возвращались, то правда, но ведь бороли изредка. А ежели против белого, что из земель северных, где вечные снега, так и вообще кошка это драная.

Однако что делать-то? Ждать, когда зверь уйдет, и пробовать вылезти? Забраться на кол, как мужики на ярмарке за сапогами, да прыгнуть с него на край, пальцами зацепиться. Даже здоровый, в молодые годы, с трудом он смог бы совершить такое, а уж теперь-то… Остается только ждать. Вдруг охотники какие придут проверить, не попался ли полосатый? Да этого гада заодно прогонят, а то и застрелят? Или сам он уйдет, решив пообедать кем-нибудь более доступным?

Афанасий зло посмотрел на тигра. Тот улегся на краю, положив на лапы большую голову. На купца он глядел пристально, но как-то грустно, – вот, мол, еда-то, но видит око, да зуб неймет.

Меж тем смеркалось. Вопреки ожиданиям, тигр не ушел, просто прикрыл глаза. Но уши его все время двигались, чутко ловя любой шорох вокруг. Ноздри раздувались, втягивая в себя разнообразные запахи ночного леса. Судя по седым шерстинкам на морде, зверь был немолод. Тяжело ему уже было гоняться за зайцами и кабанами, вот он и решил выждать, когда менее подвижная добыча сама полезет в пасть.

Словно в подтверждение этой мысли, тигр рыгнул и завозился, удобнее устраивая голову на лапах. Тяжелый кошачий дух достиг ноздрей купца. Ну нет, брат, дырку ты от бублика получишь, а не Афанасия, подумал купец и удивился тому, как желчно звучат его мысли, аж во рту горько. За время путешествия он очерствел, стал жестоким. В мыслях и словах его часто проскакивали ругательства, чего раньше за ним не водилось. Он чувствовал постоянное раздражение и злость на всех окружающих, неважно, виновны они в чем или нет. Ведь, казалось бы, наоборот, столько всего интересного повидал, столько узнал полезного, сокровища, считай, добыл на безбедную старость, радоваться надо, ан нет. Может, история с Лакшми виновата? Тоже вряд ли. Дело пусть и недавнее, но прошлое, потерянного не вернешь, чего переживать-то? Наверное, это старость. Заканчивать надо с беготней, драками и прочим. Домой бы вернуться.

Меж тем, стемнело. Все растворилось в сумраке и только верхушки деревьев чернели на фоне звездного неба. Морило в сон.

Убедившись, что тигр прыгать в яму не собирается, Афанасий решил устраиваться на ночлег. Место выбрал подальше от края, над которым улегся зверь. Тот иногда шевелился в темноте, распространяя неприятный, острый запах, но попыток достать купца не делал. Умный, враг, понимал, что деваться Афанасию некуда. Ну да и черт с ним.

Купец нашел место посуше, свернулся калачиком. Прижал одной рукой ноющий бок, подложил кулак под голову. Закрыл глаза. Начал читать молитву. По памяти и пропуская половину слов. Добраться смог только до середины – провалился в тяжелый, без сновидений, сон.

Утро застало его в той же позе. Проникающие на дно ямы лучи солнца погладили лицо, трели перепархивающих с ветки на ветку птиц разбудили, отогревшиеся от ночной прохлады гады зашуршали вокруг. Афанасий протер глаза, сплюнул накопившуюся за ночь во рту горечь. Посмотрел на тигра.

Старый зверь так и лежал на краю ямы, положив голову на лапы. Не сдох ли часом, мелькнула надежда. Нет, увы. Вон, ушами шевелит, прислушивается. Неужели даже воды попить не отлучался? Афанасий почесал в затылке.

Вот об этом-то он и не подумал. Места тут водой были обильные, что ни шаг, то ручеек, потому водой он не запасался. А пить уже хотелось. До вечера он еще как-то выдержит, а потом что делать? А потеешь на этой жаре сильно. Надо что-то придумывать.

Он попытался зачерпнуть горсть земли, чтоб швырнуть в зверя, но та рассыпалась на мелкие комки. Подступился к колу, чтоб вырезать из него длинную палку и заточить на манер копья, а может, и кинжал на конец привязать. Попробовал сделать несколько зарубок. Кол оказался выстроган из крепкого, обожженного на костре дерева. С таким возиться до следующей ночи, а толку может и не быть. А если попытаться вырезать якорь и, распустив веревку, на которой подвешены мешочки, попытаться забросить на ближайшее дерево? Коротковата. Да и как вылезать? Подставить беззащитные руки и голову под зубы большой кошки, которая только того и дожидается? На, мол, жри с потрохами? Представив себе эту картину, Афанасий поежился. Так ничего и не придумав, он уселся на дно ямы, обхватив голову руками.

Странный шум привлек его внимание. То ли скрип, то ли лязг. Что-то в нем было, но знакомое. Раз он тот звук услышал, то тигр и подавно. Зверь повел ухом, поднял голову, втянул ноздрями воздух, зашипел, как облитый водой банный камень, и, пружинисто вскочив на все четыре лапы, исчез из виду. У Афанасия от радости захватило дух. Это был звук катившейся телеги, да не одной. Купец хотел закричать, но из пересохшего горла вырвался лишь задушенный хрип. Он поворочал языком, набирая немного слюны, облизнул губы. Приложил ладони трубочкой ко рту и заорал по-русски.