Таэ эккейр! - Раткевич Элеонора Генриховна - Страница 61

И Ренган действительно был там. Он сидел на краю постели, уронив лицо в ладони. И при виде изломанной линии его плеч у королевы мигом вылетели из головы все тщательно продуманные, старательно заготовленные слова. Она порывисто шагнула к нему – неслышно, совершенно неслышно, она готова была двадцать раз в том поклясться! – но Ренган услышал ее, как слышал всегда, будь она хоть на другом краю света. Он отнял ладони от лица, посмотрел на жену, словно бы не вполне веря собственным глазам, а потом поднялся ей навстречу – и Иннерите обняла его, обняла без малейшего намека на нежность, крепко до боли, обхватив ладонями его плечи, словно рукоять меча в последнем бою. Лицо Ренгана потерялось в темноте ее волос, и это было правильно. И то, что руки его сжимали ее так же больно, так же крепко, тоже было правильно. Держи меня, любовь моя, сжимай меня крепче, сердце моего сердца, душа моей души, держи меня, не отпускай, крепче обними, еще крепче – как берега обнимают реку… потому что не будет иначе ни реки, ни берегов… потому что река без берега расточится и иссохнет в своем бесплодном разливе – а берег без реки мертв… так разомкни же губы и пей, пей утренние туманы и вечерние росы, и держи меня, мой берег, я твоя река, я теку сквозь тебя, я в тебе, со всеми своими омутами и перекатами, держи меня, крепче держи, тогда я смогу сделать то, что должна, крепче держи, чтобы прохладные ладони течения могли упереться и вывернуть вот этот валун, под которым исподтишка завелась промоина, выпяленный торчком валун, грозящий обвалом – а вот не будет обвала, не будет! – ты только доверься течению, ты только держи меня, берег, держи, сжимай сильнее, еще сильнее, до боли в побелевших пальцах – держи меня, берег мой желанный, любовь моя…

Не разжимая объятий, королева подняла лицо навстречу взгляду мужа.

– Ты должен отменить запрет, – бесстрашно произнесла она то, что боялась сказать бесконечно долгие годы. – И… ты должен попросить прощения.

– Да, – ответил Ренган. И прохладные пальцы реки коснулись, исцеляя, окровавленной пустоты на том месте, где еще мгновением назад был валун, скрывающий потайную промоину.

Глава 33

Попросить прощения! Это, знаете ли, легче сказать, чем сделать. И не потому, что так трудно склонить голову и вымолвить покаянные слова. Напротив, когда Ренган принял решение, казавшееся ему таким немыслимым, на душе у него сразу же прояснилась. Вовсе нет, просто невозможно ведь попросить прощения у отсутствующего – а Эннеари словно в воду канул. Арьена не было ни в одном из его излюбленных мест. Его не было дома. Он не сидел возле умирающих. Его не было ни в компании Аркье, ни с Ниестом, ни с Лэккеаном, ни даже в обществе Илери. Даже возле чудом им найденного Лоайре, и то Арьена не оказалось. Все, что удалось обрести королю взамен невесть где запропавшего сына, так это смутные заверения в том, что Арьен «вот только что был здесь». И что теперь делать прикажете? Не по следу же его искать – здесь, в Долине, где тысячи тысяч следов дрожат и переливаются в воздухе, словно радуги над утренней росой!

Заглянув домой на всякий случай в третий уже раз по счету, Ренган снова не нашел Арьена – однако его присутствие там, по крайней мере, обозначилось. Со стены исчез новый колчан с полным запасом стрел (так вот оно что!) и, как ни странно, оружейный пояс. Странным это Ренгану показалось, ибо Эннеари прежде всегда предпочитал пояса узкие, почти как веревка – а на сей раз он отчего-то остановил свой выбор на широком наборном ремне из тех, какие отродясь не нашивал… где-то Ренган видел похожий пояс, и совсем недавно… что значит – где-то? У Лерметта был почти такой же, только пряжка другая… другая, непохожая на ту, что поблескивает, брошенная в угол торопливой рукой… вот, значит, оно как…

Выбор Арьена говорил сам за себя. Колчан и оружейный пояс не могут понадобиться мальчику в Долине. Значит, он собрался Долину покинуть, причем в самое ближайшее время. И если не поторопиться, если не перехватить его, пока еще не поздно… А где перехватить, догадаться несложно. Все излюбленные уголки Арьена король обыскал, повсюду заглянул – и только в одном он не был. Не посчитал нужным. Он ведь не знал, что Арьен уехать хочет. А раз так, искать его следует там, где он привык седлать коня в тех случаях, когда собирался куда-то верхом. Искать его нужно возле зарослей ив у верхнего течения ручья.

Арьен и в самом деле оказался там. Коротко и резко насвистывая в такт собственным мыслям, он заканчивал седлать Черного Ветра. Заслышав шаги, он обернулся, гневно дернул плечом, но прервал собственное движение на середине, с видимым трудом отвернулся и поправил стремя.

Ренган не стал окликать его издали. Он подошел вплотную. Эннеари обернулся снова, и у короля заныло в груди при виде того, как напряглась, закаменела спина Арьена, хотя мальчик и смолчал – может, именно оттого, что смолчал?

– Прости, – выдохнул Ренган, глядя сыну прямо в глаза. – Прости, если можешь.

Каменная спина медленно обмякла.

– По-настоящему, – хмыкнул Арьен, забрасывая поводья на луку седла, – тебе не у меня прощения бы просить надо. Но ты не волнуйся, я твою просьбу отвезу.

Значит, все-таки…

– И далеко ты собрался? – король постарался принять самый непонимающий вид, на какой только был способен. Может, все-таки удастся удержать…

– За перевал, – невозмутимо ответил Арьен.

– Так ведь он все еще завален, – возразил Ренган. – Ты не пройдешь.

– Правая седловина завалена, – уточнил Арьен. – Да и то по ней уже можно пробраться… пешком, само собой. Но мне ведь правая седловина не нужна.

– Ну как же, – согласился король. – Тебе нужна левая – на которой можно хоть десяток вооруженных засад разместить!

– Я пройду через перевал, – нетерпеливо произнес Арьен – и, повинуясь его нетерпению, жеребец переступил передними ногами. – Ничего со мной не случится. Теперь уже некому меня подкарауливать.

А если все-таки случится, подумал король, если все же подкараулят, то спасать тебя на сей раз тоже будет некому. Подумал – но вслух говорить не стал. Потому что о чем же и речь шла.

Ива колыхнула веткой. Синяя вечерняя тень перечеркнула глаза Арьена, и у короля тоскливо заныло в груди.

– Я пройду, – сказал Арьен.

– Не пройдешь, – отрезал король. – Потому что никуда я тебя не пущу.

Арьен улыбнулся.

– Или ты собрался меня ослушаться? – тихо спросил король.

– Нет, – ответил Эннеари. – Нет, отец. Просто ты меня отпустишь. И сейчас, и впредь. И не только меня. Сам ведь видишь, что получается, если не отпускать. Ты же понимаешь…

– Я – понимаю, – перебил его король. – А вот ты – нет.

Синяя тень мешала говорить, мешала сосредоточиться – тень от ивовой ветки, узкая полоска цвета зажившего шрама.

– Мальчишки… – Король со свистом втянул воздух сквозь зубы. – Мальчишки, щенки… да что вы знаете… что вы можете знать!

Черный Ветер слегка всхрапнул и замотал головой. Эннеари, не оборачиваясь, потрепал его по лоснящейся вороной шее.

– У меня самого друг был из людей… давно, до того еще, как ты родился.

Эннеари показалось, что он понял – и мнимое это понимание наполнило его гневом.

– И что же? Ты теперь всех людей грязью поливать станешь? Если один-единственный человек оказался…

– Не смей! – оборвал сына король с яростью хоть и сдержанной, но бешеной настолько, что листва, словно вода, подернулась рябью. – Ничего ты не понял, ясно? Он был лучшим другом, какого только можно пожелать – эльфу ли, человеку… да хоть кому. Отважным, великодушным, прямым, как стрела…

– И как же звали этого славного рыцаря? – спросил ошеломленный Арьен.

– Рыцаря? – усмехнулся король. – Рыцаря, вот еще. Шутом он был.

– Ка… каким еще шутом?

– Очень талантливым. Думаю, одним из лучших. – Король на мгновение примолк, погрузившись в воспоминания. – Студент… не делай такие глаза, сынок. Студент он был – а шутом подрабатывал. Чтобы было чем за учение платить. Среди людей, знаешь ли, такое случается. А только таких, как он, я никогда не встречал… среди людей – тем более. Люди, сынок, странные создания. Обидчивые. И ведь никогда не поймешь, на что обижаются. От самой невинной шутки пузырями идут. А если держишь себя с ними крепко и лишних слов не говоришь – опять обижаются. Или, мол, эльфы – насмешники, или чванные холодные мерзавцы, которые на всех свысока смотрят… что так, что этак, а все обида. А он совсем другой был. К чужой надменности шуту, сам понимаешь, не привыкать, а по части насмешек… он меня ведь чем купил… ох! На том королевском пиру, куда меня нелегкая занесла, столько рыцарей было – и все такие обиженные, даже и не скажешь, который тут самый обиженный. Вот-вот дело могло скверно обернуться. Все им казалось, что я над ними смеюсь. Я и сам понимал, что единственный выход – это если они надо мной посмеются. Тогда их спесь надутая успокоится.