Вторая Академия - Азимов Айзек - Страница 27

– Я не могу иначе.

Дарелл недоуменно пожал плечами, вышел и поднялся по лестнице на верхний этаж. Будучи заранее предупреждена, Аркадия успела спрятать приемник и послушно последовала за отцом. Это было первое в ее жизни электроэнцефалографическое исследование – исключая то, что было проведено в раннем детстве для идентификации и регистрации.

– А посмотреть можно? – спросила она, показывая на ленту бумаги.

– Ты все равно ничего не поймешь, Аркадия. И потом, тебе спать пора.

– Да, пора, – притворно зевая, произнесла она. – Всем доброй ночи.

Она стрелой взбежала по лестнице и, наспех раздевшись, забралась в кровать. Прильнув к собранному руками несчастного Алинтуса приемнику, она чувствовала себя героиней шпионского библиофильма. Азарт игры все больше овладевал ею.

Первые после возвращения слова, услышанные ею, принадлежали Автору, который сказал:

– Результаты всех исследований, джентльмены, удовлетворительны. И у девочки тоже.

– У девочки! – зло передразнила его Аркадия и мысленно плюнула ему в физиономию.

Наконец Антор раскрыл свой портфель и вынул оттуда несколько листков с результатами электроэнцефалографических исследований. Это были, естественно, копии, и закрывался портфель не совсем обычным способом. Попади ключ от него в чужие руки, все листки внутри портфеля моментально превратились бы в горстку пепла. В том случае, если ключ поворачивал владелец портфеля, его содержимое сохранялось в течение получаса, а потом окислялось и превращалось в пепел, как и в первом случае.

Ну а пока все было цело и невредимо, Антор поторопился начать объяснения:

– Здесь у меня электроэнцефалограммы отдельных второстепенных лиц из администрации Анакреона. А вот это – электроэнцефалограмма психолога из Локрийского Университета, а вот это – промышленника из Сивенны. Ну и еще кое-кого.

Все сгрудились вокруг стола. Для всех, кроме Дарелла, электроэнцефалограммы выглядели всего лишь странными, замысловатыми закорючками. Для него это были крики миллионов внятных голосов.

Антор тихо проговорил:

– Обратите внимание, доктор Дарелл, на вот этот участок утолщения во вторичном Тау-ритме лобной доли – он имеется на всех записях. Не желаете воспользоваться Аналитическим Правилом, чтобы проверить результаты, сэр?

Аналитическое Правило можно отдаленно сравнить – примерно, как небоскреб с хижиной – с той детской игрушкой, что называется Правилом логарифмического скольжения. Дарелл прекрасно знал это Правило и пользовался им давным-давно. Он быстро набросал на листке ряд цифр, и оказалось, как и утверждал Антор, что вместо четких колебаний ритма, которые должны были наблюдаться в норме на этом участке энцефалограммы, действительно имело место явное выравнивание ломаной линии.

– Как бы вы это объяснили, доктор Дарелл?

– Не уверен… Теоретически – просто не представляю себе возможности такой картины. Даже в случаях амнезии наблюдается лишь частичное подавление колебаний, но никак не полное их исчезновение. Грубое хирургическое вмешательство, может быть?

– Ну, конечно, словно что-то вырезано! – нетерпеливо вскричал Антор. – Однако отнюдь не в физическом смысле. Знаете, такое было бы под силу Мулу. Он мог бы подавить полностью способность к проявлению какой-то определенной эмоции, и в результате образовалось бы вот такое Плато. Или…

– Или это дело рук Второй Академии. Так? – медленно улыбаясь, проговорил Турбор.

Вопрос был риторический.

– И что же навело вас на подозрения, м-мистер Антор? – спросил Мунн.

– Не меня. Доктора Кляйзе. Он собирал энцефалограммы, как полиция собирает отпечатки пальцев, но по другому принципу. Те коллекционируют преступников, а он собирал энцефалограммы деятелей науки, правительственных шишек и бизнесменов. Видите ли, это ведь совершенно очевидно: если Вторая Академия управляет течением истории Галактики – нашей с вами истории, – они должны это делать осторожно, с минимумом внешних проявлений. Если они воздействуют на умы, а они должны это делать, – то они прежде всего воздействуют на умы людей, имеющих влияние – в науке, промышленности, политике. Именно на таких людей и обратил внимание доктор Кляйзе.

– Но, – возразил Мунн, – есть ли ка-акая-то взаимосвязь? Как ведут себя эти люди – те, у которых на-аблюдается вот такое, как вы сказали, Плато? Может быть, это совершенно но-ормальное явление?

Он отчаянно искал поддержки в глазах остальных, но, увы, не нашел.

– Давайте послушаем доктора Дарелла, – предложил Антор. – Спросите у него, сколько раз он встречался с этим явлением при проведении собственных исследований и в научной литературе. А потом спросите его, какова вероятность обнаружения этого феномена на тысячу случаев в той популяции, которую выделил доктор Кляйзе.

– Полагаю, нет никаких оснований сомневаться, что тут мы имеем дело с внедрением искусственного менталитета, – задумчиво проговорил Дарелл. – Эти люди «обработаны». Должен сознаться, я это, в некотором роде, подозревал.

– Я знаю, доктор Дарелл, – неожиданно резко сказал Антор. – Я знаю, что вы когда-то сотрудничали с доктором Кляйзе. И мне хотелось бы узнать, почему вы прервали сотрудничество с ним.

Казалось бы, никакой особой враждебности в этом вопросе не прозвучало, тем не менее после него наступила тягостная пауза.

Дарелл, обведя взглядом всех присутствующих, ответил:

– Прервал, потому что понял, что борьба, которую затеял Кляйзе, бесполезна. Он пытался вступить в единоборство с соперником, который был ему не по силам, Он обнаружил то, что мы оба ожидали обнаружить – что мы сами себе не хозяева. Это было то, чего мне знать не хотелось! У меня, в конце концов, было чувство собственного достоинства. Мне было приятно сознавать, что наша Академия – хозяин некоей собственной общей души, что наши праотцы прожили жизнь не зря. Я думал, что самое легкое – просто отвернуться и уйти и ждать, пока я сам не уверюсь во всем. Мое положение в научном мире меня не беспокоило – жизнь моя была материально устроена. Та пенсия, которую правительство назначило нашей семье в честь заслуг моей покойной матери, вполне обеспечивала безбедное существование, тем более что мои запросы всегда были невелики. Чтобы не страдать от безделья, у меня была домашняя лаборатория, и в один прекрасный день жизнь моя подошла бы к концу, так я думал, а потом… потом Кляйзе умер.

Семик неловко улыбнулся и проговорил:

– Кстати – о Кляйзе. Я про него ничего не знаю. Как он умер?

Вмешался Антор:

– Он умер. Он знал, что умрет. За полгода до смерти он сказал мне, что подошел вплотную к…

– А теперь вплотную к этому подошли мы, – проговорил Мунн. У него пересохло в горле от волнения.

– Да! – отрезал Антор. – Собственно, в этом нет ничего нового. Мы все были к этому слишком близко. Я – ученик доктора Кляйзе, доктор Дарелл – его бывший коллега. Джоуль Турбор объявил во всеуслышание по всем каналам телевидения об опасности нашей слепой веры в спасительную десницу Второй Академии и делал это не раз, пока правительство не заткнуло ему рот – кстати сказать, не без активного участия организации, субсидируемой мощным финансистом, на электроэнцефалограмме которого отчетливо прослеживается «Плато обработки». Хомир Мунн – обладатель крупнейшей домашней коллекции «Мулианы» – позволю себе так назвать всю литературу, посвященную Мулу. Вы, уважаемый Мунн опубликовали ряд статей, содержащих ваши мысли о природе и действиях Второй Академии. Доктор Семик внес уникальный вклад в математическое обоснование электроэнцефалографических исследований, хотя, скорее всего, и не полагал, что его данные могут быть интерпретированы таким образом.

Семик вытаращил глаза и выдохнул:

– Нет, нет, молодой человек, вы ошибаетесь! Я занимался анализом интрануклеарной кинетики – проблемой n-телец, если точнее. В энцефалографии я полный профан!

– И тем не менее ваши данные используются в электроневрологии, и весьма успешно. Таким образом, наше положение нам должно быть ясно. Правительство, разумеется, ничего сделать не может. Я не в курсе относительно того, насколько мэр и остальные представители администрации осознают серьезность проблемы. Но зато я знаю другое: нам, пятерым, нечего терять, а обрести мы можем многое. Всякие новые знания будут помогать нам двигаться в нужном направлении, Сейчас – только начало, как вы, надеюсь, понимаете.