Возвращение ярла - Мазин Александр Владимирович - Страница 26

Но далеко не всегда прогрессивная фармакология, которой напоили Санька, поднимала на свет правильные воспоминания. Сто поколений пращуров, переживших смертельно опасную болезнь, голод или отсидевшихся в укрытии во время вражеского набега, вполне могли заслонить одного-двух предков, героически победивших врага в бою. И среднестатистическому ученику мастера Скаура приходилось вылущивать пару-тройку успешных поединков из огромной кучи бесполезного материала, когда выживание обеспечивалось именно слабостью, покорностью и готовностью пресмыкаться.

Вот в этом-то и состояла врожденная удача Санька. В его родовом древе воинов оказалось достаточно. Хотя и «овечьего» опыта – выше крыши. И опыт этот, сказал Мертвый Дед, мы будем последовательно и беспощадно изживать, потому что слабость и трусость – это свойства овцы. А у воина они называются – экономное расходование сил и разумная предосторожность. Что и требуется настоящему игроку.

Объяснение мастера оружия звучало логично… И все же Санёк если и поверил Мертвому Деду, то не до конца. Что-то в этом пазле не складывалось… Но разбираться было некогда. Времени оставалось – всего ничего.

Глава семнадцатая

Игровая зона «Мидгард». Тьюториал «Возвращение ярла». О перемене качества или о том, как чужое становится своим

Фёдрыч ее не звал – сама пришла. И на ощупь оказалась ничуть не хуже, чем на погляд. Лакомая, ласковая…

И тем не менее – бревно-бревно. Как ни старался Фёдрыч – нуль эффекта. Лежала тихонько, с закрытыми глазками, вздыхала, разок-другой губку прикусила… Но точно не от страсти. Обидно, однако. Если женщина нравилась Фёдрычу, то, как правило, Фёдрыч тоже нравился ей. Хороший секс – это такое дело… Обоюдное.

Наконец Фёдрыч не выдержал и спросил в лоб: зачем пришла?

– А как же иначе, Никитушка? – Глаза распахнулись широко-широко. В каждом черном зрачке – мерцающий огонек, отсвет лампадки. – Я – добыча твоя. Ты меня мечом взял… Ужель не люба?

– Люба, люба, успокойся, – проворчал Фёдрыч. – Только я привык, чтоб и баба хотела малехо, а ты ж не хочешь меня. Так, терпишь.

– Терплю, – покорно согласилась Крашена. – Раба я. Участь моя – терпеть да угождать. – И, с тревогой: – Ты меня бить не будешь?

– За что бить-то?

– Так ведь не угодила!

Вот же дура! Прогнать ее, что ли? Никогда Фёдрыч женщин силком не брал и брать не будет. Эта сама пришла, но ведь не от желания – от страха.

Но прогнать – значит обидеть. Баб у Фёдрыча в жизни, кочевой и насыщенной, было немало. Случались и такие, что запросто оргазм имитировали. Причем не проститутки, а вполне приличные. Эта хоть не придуривается. Да и с чего весь сыр-бор? Жениться Фёдрыч на ней не собирается. А для временного совместного проживания и фригидная сойдет.

– Спать иди, – скомандовал Фёдрыч. – Всё хорошо. Бить не буду. А кто тронет – сам порву.

Успокоенная Крашена перебралась на соседнюю лавку – поближе к люльке с ребенком и тотчас уснула.

А майор еще долго ворочался. Думал. О том, откуда взялись все эти люди. Видно, что не актеры. Ни один актер не согласится, чтоб его убивали.

Другие игроки? Нет, не похожи были братья-покойники на любителей экстремального отдыха.

В жизни, конечно, всякое бывает. В России в последнее время до хрена развелось всяких «этнических» туркомплексов, где за пару сотен долларов можно и корову подоить, и огород прополоть, и прялку покрутить… Идентичную натуральной. А уж найти девок, готовых за хорошие деньги поизображать рабынь, еще проще, чем эту самую прялку.

Но Фёдрыч готов был поставить оставшиеся патроны против ржавого гвоздя, что Крашена не изображала. А это ж какой нужен охренительный талант, чтобы он, Фёдрыч, поверил в этакое актерство? Ни одна самая элитнейшая проститутка с подобным не справится. Значит – что? Значит, либо он угодил в какой-то другой мир (что уже из области американского кинематографа), либо кто-то с большими деньгами и еще большей фантазией устроил на данном острове некий исторический заповедник. Причем достаточно давно, чтобы его обитатели успели вырасти и принять условия игры как единственную реальность.

А что? Допустим, еще во времена СССР захотелось пресыщенной коммунистической элите какой-нибудь этакой экзотики. И – устроили. Они ж тогда всевластные были, а технически организовать несложно. А теперь вот СССР – нет, а заповедник для престарелых членов Политбюро – остался. И даже развился в новых бандитско-капиталистических условиях.

Придуманная схема Фёдрычу понравилась. Всё логично, и всё укладывается. Смущало только одно: чувствовалась во всем происходящем этакая… чертовщинка.

Разбудил Фёдрыча крик петуха. Вероятно, не первый, потому что за окошком уже светало.

Коллективный сынишка покойных Уве и Скалли дрых в персональной люльке. На редкость спокойный бутуз. Мамка его отсутствовала.

Фёдрыч насторожился… И успокоился, услыхав снаружи Крашенин голос. То есть сначала, как услы шал, еще больше напрягся, а потом сообразил, что женщина общается с коровенкой, а не с охотниками за майорской головой.

Фёдрыч натянул штаны и вышел во двор… А Крашена уже тут как тут.

– Как почивалось, Никитушка? Вот водичка, умоетесь?

– Полей, – велел майор.

Команда была выполнена после секундной заминки.

– У вас что же, по-другому умываются? – спросил Фёдрыч, вытирая лицо чистой холстиной и думая о том, что неплохо бы побриться. Вопрос – чем?

– У нас тоже текучей водой умываются, – сообщила Крашена. – А здешние – из таза или миски предпочитают. Ты погоди, Никитушка, я на стол соберу. Покушаем.

Кушали коллективно. Втроем. Мукушка тоже питался. Сосал размоченный в козьем молоке кусочек лепешки. Очень обстоятельный парень.

– Хозяева мои его в род приняли, – рассказывала Крашена, любуясь сыном. – Сказали: ежели не помрет к третьему году или еще одного рожу, волю мне дадут. Буду с ними наложницей жить.

– А какая разница?

– А такая, что, будь я свободна, могла бы сейчас с Мукушкой своим домом жить, если хёвдинг разрешит. А велел бы под опеку старшего в роду пойти, так я бы уже не рабой, а матерью Мукушкиной пошла. И без воли моей над жизнью его никто был бы не властен. А так заберут его у меня. Обряд проведут – и будет у него другая мать, жена дядьки хозяев моих, тобой убитых. А ей Мукушка мой не нужен совсем, – Крашена вздохнула, запечалившись. – У нее свои дети есть. Умрет сыночек мой – им и достанется хозяйство наше. – И попросила, нежно в глаза заглядывая: – Забери нас отсюда, Никитушка! Служить тебе буду, спины не разгибая. Я – работящая и умею много. Вон гляди! – сунула Фёдрычу полотенце. – Я вышивала!

Вышивка, верно, была очень даже ничего. Красные дерущиеся петухи.

– Поглядим, – пробормотал Фёдрыч. – А ты скажи мне вот что: нельзя ли тебя попросту выкупить?

– Можно, отчего ж нельзя. За полторы марки серебром. – И, с надеждой: – Есть у тебя?

– А это много? – поинтересовался майор.

Крашена удивилась: мужчина – и денежных мер не знает? Но ответила:

– Если по весу: примерно как эта чашка.

Глиняная чашка весила граммов триста – четыреста. Прилично.

Нет, столько серебра у Фёдрыча не было. В кошелях братьев – от силы граммов пятьдесят. А может, где-то в доме еще припрятано?

Оказалось – нет.

– Ты не думай, Никитушка, что я от тебя прячу. Не было у них ничего. Не от лихости они на тебя напали – от нужды.

Да уж! Если здесь такие нуждающиеся, с хутором, скотиной и рабыней, то каков тогда средний класс?

– А скажи мне, Крашена, есть ли в ваших краях кто-нибудь, у кого этого серебра – много?

– Ярл! – не раздумывая, ответила женщина. – И хольды его. Это дружинники старшие. У них серебра – что меда в улье. Даже золото есть. Особенно когда из вика возвращаются.

– И когда такое случится?

– Через три дня! – уверенно ответила Крашена. – Уве говорил, что гонец от ярла морем прибежал. Мол, ждите, готовьте пир. Хочешь, что ли, к ярлу в дружину пойти? Так он без хорошего оружия не возьмет. Или заставит с кем-нибудь из людей своих драться. А у него в дружине воины такие, что на каждого – по четыре таких, как были Уве со Скалли, надобно. Справишься?