Бизнес как экспедиция. Честные истории для героев и волшебниц - Кравцов Александр - Страница 44

Оранжевые кони запарковались у «Сан отеля» — самого фешенебельного в городе на тот момент, и обрадованные водители заказали баню, поскольку несколько суток до этого мы двигались без перерыва. По-моему, они даже успели завести шашни с местными девчонками, а я и Оксана Капустина пошли в бар и мгновением позже уже сидели в доброжелательном кругу Павла Скороходова, его друзей и топ-менеджеров.

Естественно, что в таких случаях люди хотят найти область взаимных интересов, чтобы на площадках этих интересов попробовать что-нибудь сделать вместе, хотя само их знакомство и живое общение часто оказываются дороже всего.

Группа «Новая реальность» лидировала в дистрибьюции сигарет на территории Восточной Сибири, в развитии туризма на Байкале, в области жилищного строительства в Иркутске. Но главный проект, которым тогда был увлечен Паша, — это постройка завода, производящего автомобильные аккумуляторы, и развитие бренда, под которым эти аккумуляторы должны были стать № 1 в России. Помимо этого, они прокопали путь на одну из второстепенных американских бирж и, сидя у себя в Иркутске, долгими зимними вечерами планировали операцию по покупке (на кредитные деньги) американской компании, производящей аккумуляторы, с одновременным своим выходом на биржу, что сразу сделало бы их производителями аккумуляторов № 1 в мире.

Одним из бизнесов в туристической области у «Новой реальности» была постройка юрт-лагерей на берегу Байкала и туроператорская деятельность по сдаче в аренду мест в этих юртах туристам в высокий летний байкальский сезон. А мы были когда-то (как, впрочем, остаемся и сейчас) единственным в России производителем чумов — это жилище коренных народов Севера, в котором в отличие от палаток можно стоять в полный рост, разводить огонь, сушить вещи. И я, решив его тут же продемонстрировать, позвонил своим товарищам. Распаренные, они только что вышли из сауны, на улице было минус тридцать.

— А куда вбивать колья, чтобы установить чум? — с невинным видом спросили меня товарищи.

— В асфальт на парковке, — ответил я.

Лед Байкала и местные духи

Через двадцать минут чум стоял, ровно гудел огонь в печке, мы сидели на ковриках. Беседа приобрела самый неформальный характер.

На следующее утро мы двинулись дальше в сторону Байкала. Все нервничали, поскольку достоверных данных о том, как ведет себя байкальский лед в подобных ситуациях, в Москве раздобыть не удалось.

Байкал мы переезжали под руководством ледового капитана Сан Саныча Бурмейстера, уважаемого в тех краях путешественника, фотографа, общественного деятеля и — немножко шамана. Дело в том, что на Байкале очень сильны традиции, которым следует не только коренное население, т. е. буряты, но и русские, живущие там. Местные, начиная любой трудный путь или попадая в опасное место, либо брызгают водку на ветер (на мотор, на колеса, на лед), либо крошат сигареты, в общем, имеют свой язык общения с байкальскими духами, которые особенно сильны в районе острова Ольхон.

Много лет спустя отец Дмитрий Смирнов на исповеди обнаружил в списке моих грехов пункт «общение с духами».

— А это что такое?! — спросил он.

— Ну как что, — ответил я, — мне как практикующему путешественнику на каждой новой территории в целях безопасности нужно быть адекватным местным правилам, традициям и людям. Например, когда едешь с православными мужиками по льду Байкала, брызгаешь водку на ветер, на лед.

— А что же, когда в Израиль поедешь, обрежешься и мацу будешь есть? — сурово спросил меня отец Дмитрий.

Я помотал головой, и исповедь продолжилась.

Пересечение льда прошло удачно. И в следующий раз с Павлом Скороходовым мы увиделись уже в мае 2004 года на нашей поляне на реке Полометь, где, собственно говоря, и познакомились по-настоящему.

Ночной разговор в условиях предельной опасности

Шел второй или третий вечер в лагере. На поляне собралось около 150 человек, но была одна группа из 6 человек, жившая отдельно, своим маленьким лагерем. В нее входили будущие эксперты, экзаменаторы, идеологи проекта, который впоследствии получил название «Академия предпринимательства „Экспедиция“». Среди них был и Павел.

Помнится, в основном лагере себя ярко проявила одна барышня, учившаяся в МГИМО. Мы были заинтересованы вовлечь ее в наш круг, но она все не могла принять решение и заявляла, что ей нужно еще полгодика подумать. И вот, когда уже темнело, я подошел к костру, у которого она сидела, и сказал:

— Послушай, зачем тебе думать полгода? Вот бешенная горная речка Полометь, полный порогов участок в 14 километров. Все ее проходили днем, я сам — раз двадцать. Но никто никогда не проходил ее ночью. Садись со мной в двухместный катамаран — и через три-четыре часа тебе уже станет абсолютно понятно: хочешь ты у нас работать или нет.

Барышня отказалась. На тот случай мимо костра проходил Павел Скороходов. Я ему говорю:

— Паша, что за мир: все вершины покорены, все реки пройдены, почти ничего неизведанного не осталось. А вот реку Полометь ночью в период паводка не проходил никто и никогда. Не составишь мне компанию?

Оказалось, что Павел совсем не искушен водным туризмом по горным рекам, но он задал лишь один вопрос:

— Это опасность предельная или запредельная?

Несмотря на серьезный опыт хождения по горным рекам, я тоже никогда не ходил по ним ночью. Поэтому я не очень уверенно ответил:

— Ближе к предельной.

Мы решили, что через час трогаемся в путь.

Не реагируя на хмурое молчание товарищей, мы надели гидрокостюмы, спасательные жилеты, каски, упаковали в герметичный мешок бутылку водки, немного печеного картофеля и, нацепив на каски налобные фонарики, отчалили.

Температура воздуха была чуть выше нуля, над водой стоял плотный туман.

Свет от фонариков, отражаясь от тумана, нас же и слепил. К счастью, фонари вскоре разбило ветками, на которые мы неосторожно наехали в темноте. До начала порогов воцарились полная темнота и тишина. Звучали только наши голоса.

Мы были друг другу крайне интересны и очень интенсивно разговаривали. Особую прелесть нашему общению придавало еще и то, что Павел ничего не знал о моей жизни, я ничего не знал о его. Мы были из разных кругов, и было понятно, что эти круги никогда не пересекутся. Поэтому мы могли говорить откровеннее, чем обычно позволяют себе люди. С одной стороны, как случайные попутчики в поезде, с другой — мы действительно были очень похожи.

Речка становилась все быстрее, а воздух все холоднее, поэтому водка в бутылке быстро убывала.

Ночью река совсем не та, что днем. Девяносто процентов того, что днем на реке внушает страх, ты просто не видишь, десять процентов — осязаешь.

В какой-то момент катамаран резко прижало боком к упавшему в воду дереву, я успел выскочить из упоров (это некое подобие стремян, в которых коленями держится человек, сидящий в катамаране), а Павел не успел. Дерево уперлось ему в позвоночник, течение давило с невероятной силой, и под его натиском позвоночник трещал, собираясь вот-вот сломаться.

Мне пришлось перепрыгнуть обратно на борт. Гондола притопилась под весом второго тела, и Павел пролез под деревом, а я — поверх дерева.

Нас тут же развернуло, вынесло опять на струю, и только мы выдохнули — раздался сокрушительный удар, который сложил нас вдвое. Мы налетели на камень, а бревно, лежавшее на нем, шибануло обоим в грудь на скорости 15 километров в час.

Неудивительно, что разговор наш после этого стал менее интенсивным, да и водка в литровой бутылке стала убывать еще быстрее. В общей сложности наше путешествие заняло 6 часов, и к его концу мы замерзли и устали настолько, что сами не смогли слезть с катамарана, когда дошли до лагеря.

Товарищи отнесли нас в баню, уложили и с двойным усердием (или это мне показалось?) обласкали вениками — ведь мы заставили их волноваться за нас всю ночь.