Бизнес как экспедиция. Честные истории для героев и волшебниц - Кравцов Александр - Страница 4

Открытие охоты

С мыслями об охоте я засыпал и просыпался и вплоть до окончания школы был уверен, что стану только охотником-промысловиком. С семи лет у меня был доступ к оружию и патронам. Я один уходил в лес, зная — если заблужусь, никто не поможет. Писал охотничьи дневники, рисовал уток, различал их по голосам, чертил карты своих охотничьих угодий, давал название каждому озеру, каждой тропе, каждому повороту реки. Это было здорово. Я не хотел быть ни космонавтом, ни моряком. Мечтал: когда стану взрослым, наконец смогу охотиться, сколько захочу…

Охота — это особое время и пространство, своего рода сталкеровская зона, куда берут только мужчин, да и то не всех. Это побег из мира, возможность перестать быть тем, кем ты в нем стал, вернуться к первозданности, к началу времен.

Мне очень нравилось позднее осеннее время, когда на реках оставались только опытные рыбаки и охотники, которые жили по своим законам — очень простым, понятным и человечным. Неоказание помощи на реке невозможно было представить: мотор ли у тебя на лодке заглох, запчасть ли какая вышла из строя или бензин закончился — можно было запросто подъехать к любому рыбаку и взять в долг и запчасть, и бензин. Отсюда, с реки, во мне появилось деление мира не то чтобы «на своих и чужих», а скорее на себе подобных и других людей.

Думаю, тогда и закладывались первые камешки в фундамент будущей идеологии «Руяна».

Я и сейчас люблю бывать в тех местах, где когда-то устраивал себе экзамены на выносливость, плутал и порой обмораживал нос и щеки. Но теперь стреляю реже, приезжаю туда за покоем и тишиной, просто слушаю крик перелетных птиц. Они летят издалека, радостно кричат, и в эти минуты ты будто заново рождаешься. В какой-то момент огромная стая распадается на пары и ее история заканчивается. Все это очень похоже на «Экспедицию», когда мы носимся по миру одной командой, а потом возвращаемся домой — и стая перестает существовать…

Через несколько лет после охоты появилась вторая страсть — шахматы. В их стройном, логичном черно-белом мире я зависал подолгу, и в подростковом возрасте стал чемпионом Тюменской области.

Примерно тогда же я обнаружил в себе еще нечто важное: помимо умения охотиться и играть в шахматы — умение быть адекватным любой среде, быть в ней своим.

Попадая в круг охотников, я старался соответствовать тем, кто был в нем, оказываясь в кругу шахматистов в галстуках, я тоже был в галстуке. Попадая на улицу, общался с дворовыми мальчишками на их языке.

Глава 2

Отец

Самый важный человек

Самым важным авторитетом в жизни для меня был и остается отец. Несмотря на то что его уже восемнадцать лет физически нет, мне нетрудно воссоздавать мысленно его образ и советоваться с ним в трудных ситуациях.

Павел Васильевич Кравцов был Педагогом с большой буквы. И для своих учеников он стал Богом. Дело не в музыке, а в том, что и он видел в них Богов.

Мне кажется, что почти во всех отношениях я пошел дальше, чем отец. Я уверен, что он бы этим гордился. Но есть одна область, в которой отец для меня остается недосягаемым. Будучи выдающимся педагогом, он всегда видел, что выйдет из его подопечных. Но при этом он никогда не делил свои усилия пропорционально талантам учащихся. Всегда одинаково вкладывался во всех.

Много лет спустя, когда отца уже не было, я приезжал в город своего детства и встречался — зачастую случайно — с его учениками. Все они относились ко мне как к родному человеку, потому что я был сыном Павла Васильевича.

Больше всего мы общались, когда бывали вдвоем на охоте. Именно там у меня выработался важный навык: в любом состоянии — неважно, спал я или нет, независимо от того, сколько выпил, — ружье держал на предохранителе и никогда не направлял на человека, даже если оно было не заряжено.

Я могу вспомнить всего два-три случая, когда отец серьезно наказал меня. Причина всегда была одна — неосторожное обращение с оружием.

Кредит доверия как стартовый капитал

Начиная с шестилетнего возраста каждые весну и осень я был в лесу и не расставался с ружьем. Охота стала моим любимым увлечением, моим учителем. Вместе с оружием я получил и груз ответственности за то, что происходило со мной и с теми, кто был рядом.

Тогда же я научился сам планировать свои одиночные походы, быть осторожным и думать о том, как не заблудиться — ведь в тайге никто не найдет даже с вертолетами. С годами я понял, как мне повезло, что меня воспитали на доверии, что отец с самого начала сумел донести до меня простую истину: ты должен отвечать за свои поступки.

Я так никогда и не спросил у отца, что это было для него — отпускать меня, ребенка, одного в лес?

Конечно, не все было гладко. У индусов есть пословица: «Умные родители позволяют детям обжигаться».

Однажды я ушел с товарищами ловить рыбу, обещал вернуться вечером. По дороге было опасное место: там сплавляли лес, и надо было идти по бревнам. Некоторые гнилые могли провалиться — много людей в том месте утонуло, родители знали об этом и волновались за меня. А мне было лет одиннадцать, и мы решили остаться на рыбалке до утра.

Пришел домой в шесть — родители не спали. Мне никто слова не сказал, никто не наказал, но для меня это было самое страшное. Если бы отругали, было бы легче…

Я уже много лет доверяю людям. Понятно, что иногда доверие оказывается обманутым, и тогда я говорю: разве я давал повод так ко мне относиться?

Теперь о недоверии. В школьные годы под кроватью у меня стоял чемодан с охотничьими дневниками, тетрадкой в клетку и порохом. И все дворовые мальчишки часто просили у меня боеприпасы. Я знал, что они хотят поэкспериментировать. Всем в этом возрасте хочется похимичить, но на чемодане лежало табу. Если я начинал колебаться — дать или не дать, то сразу вспоминал страшные случаи о том, как кто-то играл с порохом и ему выбило глаз или оторвало пальцы. Мне хватало секунды, чтобы вспомнить об опасности, и я наотрез отказывал: «Нет! Не обсуждается!»

Ну, еще и про обманутое доверие. Детский охотничий опыт и последующая армейская и походная юность привели меня к следующему выводу: тот, кто предал тебя однажды, предаст и в будущем. Поэтому я, улыбаясь, говорю подчиненным, что выстрелить мне в спину можно, но только один раз.

Русские народные сказки — сплошь экспедиции

Важным занятием в школе было чтение. Однажды в интервью журналу «Русский репортер» меня спросили, какие книги я читал в детстве. Мне очень нравились «Герой нашего времени» Лермонтова, «Поединок» Куприна. До сих пор помню: «Если я попаду под поезд и мои внутренности смешаются с песком и намотаются на колеса, и в этот последний момент меня спросят злорадно: „Что, и теперь жизнь прекрасна?“ — я скажу с благодарным упоением: „Боже, как она прекрасна!“» Если совсем про детство, то мне запомнилась книга «На волне знаменитых капитанов» — там были Гек Финн, Гулливер, Мюнхгаузен, Робинзон Крузо.

— Ну, это герои в духе «Экспедиции», — сказала журналистка.

— Все детские герои в духе «Экспедиции», — ответил я. — Любая история, захватывающая дух, — это экспедиция. Русские народные сказки — сплошь экспедиции.

Судить не мне

Отца не стало после сделанной в Краснодаре операции на сердце. Не стало из-за халатности тюменского хирурга, забывшего за несколько лет до этого, при первой операции, тампон в грудной клетке. Я спокойно и холодно размышлял над тем, как покончу с врачом, убившим моего отца. Причем я был уверен, что о природе этого преступления никто не узнает и что тот врач заслуживает кары. Но спустя несколько дней, немного остыв, я подумал, что негоже человеку решать судьбу другого. Бог сам его накажет.