Верное сердце - Кононов Александр Терентьевич - Страница 73

Петр Васильевич шел не торопясь, зорко поглядывая по сторонам. Одет он был в короткое полупальто с барашковым воротником; плюшевая щегольская шляпа сидела на его голове плотно, надвинутая на самые брови.

Все равно, и шляпа не помешала — Гриша сразу его узнал.

— Петр Васильевич! — закричал он обрадованно.

Сметков, не останавливаясь, быстро метнул взглядом в сторону Гриши и проговорил спокойно:

— Ошибка, молодой человек.

— Да помните же, вы были у нас… Три дня пробыли… Вы Сметков!

Взгляд у Петра Васильевича стал настороженным, жестким. Этим взглядом он точно отодвинул Гришу с дороги, которую тот загородил.

— Говорю: ошибка. Я не Сметков.

Гриша оторопел и шагнул в сторону. И долго потом глядел вслед ушедшему… А может быть, и в самом деле это был не Сметков?

Через несколько дней у Оттомара Редаля снова собрались друзья. Двое из них были Грише незнакомы.

Гришу с Яном на этот раз почему-то долго не отсылали из комнаты.

Собравшиеся говорили вполголоса, и всё — о вещах обыкновенных, посторонних… Словно ждали чего-то.

Вдруг, не стучась, в комнату вошел тот, кого Гриша принял за Сметкова.

Он снял шляпу и тряхнул длинными, зачесанными назад волосами. Они мало походили на ту жесткую щетину, что торчала на стриженой голове Сметкова полтора года назад.

— Вот и Кудинов! — приветливо воскликнул Редаль. — Теперь все в сборе.

Гриша с Яном, не дожидаясь, когда им велят, оделись и пошли к воротам — сторожить.

— А ты знаешь этого… Кудинова? — спросил Гриша Яна.

— Нет, не знаю. Слыхал только от дяди, что он из Риги приехал. И скоро опять уедет.

Гриша не стал больше расспрашивать, пошел в свой, уже обычный для него, обход — кругом дома. Ходил и думал про Кудинова-Сметкова.

Говорят, и Иван-солдат живет теперь под другой фамилией: ему Кейнин выправил новый паспорт на том бланке, что принес в лес Шпаковский…

Да и сам Кейнин теперь уже не Кейнин.

Это понятно: революционеры скрываются от своих врагов. Потому и вид у них самый обыкновенный, чтоб никто не догадался, кто они такие.

Посмотришь на Кудинова, на Редаля, на Никонова — и никак не подумаешь, что они революционеры.

Революционеры! Холодок восторга пробежал по Гришиной спине. Он охраняет их!

Григорий Шумов с Яном Редалем не пропустят врагов.

Он так увлекся этими мыслями, что забыл сменить продрогшего у ворот Яна, — все шагал и шагал вокруг дома без конца.

А «пирушка» у Оттомара Редаля затянулась надолго.

Когда открылась наконец форточка и в сумрак полился лихой перезвон гитары, мальчики бегом кинулись домой.

Опять бутылки стояли на столе; за столом, облокотясь, сидел Кудинов, длинная прядь волос упала ему на крутой лоб: совсем не похож на Сметкова!

Никонов, сидя у окна, бренчал на гитаре.

Двое гостей уже одевались.

— Застыли, ребятки? — спросил Кудинов и улыбнулся чуть усталой улыбкой, сразу осветившей его смуглое лицо.

— Ничуть! — ответил Гриша, отстегивая закоченевшими пальцами пуговицы пальто.

Кудинов поднялся из-за стола:

— Ну, простимся, товарищи. Завтра я исчезаю. Помните: с доставкой литературы становится все трудней. А надо, чтобы на каждом предприятии рабочие знали, как оценивает обстановку наш комитет.

Он каждому пожал руку. Как обычно, все начали расходиться по одиночке, по двое.

Пришел черед и Кудинова.

Надев свое полупальто, надвинув на глаза шляпу, он вдруг взял Гришу за плечо:

— Как живет Иван Иванович?

— Ничего, — сдержанно ответил Гриша.

— Все там же работает?

— Нет. Он теперь в имении Шадурских. Главным садовником.

— Ага. Знаю я эти места. Еще не снес Шадурский еврейского местечка с лица земли?

— Нет еще.

Кудинов-Сметков повернулся к Оттомару:

— Вот тебе, Редаль, живой пример того, о чем мы толковали: людей с малыми детьми хотят согнать с земли потому только, что из окон современного рабовладельца вид получился не очень веселый.

Петр Васильевич не спеша попрощался, пожал руку Редалю и Шумову и ушел — неторопливый, может быть даже слишком медлительный с виду человек.

На другой день чуть было не схватили приехавшего из Риги разъездного агента большевистской партии Сметкова-Кудинова, за которым давно охотилось жандармское управление.

Жандармы ворвались в номер одноэтажной захолустной гостиницы, где остановился по приезде Кудинов.

Сметков-Кудинов, улыбаясь, неторопливо пошел им навстречу, ударил одного из жандармов ногой в живот, с размаху выбил оконную раму и без шапки выскочил на улицу.

Там он снял с первого попавшегося прохожего фетровую шляпу, надел на себя, сказал зловеще:

— Тихо! — и быстро повернул за угол.

Прохожий со страхом и недоумением остановился посреди улицы, потом, очнувшись, побежал было следом, но тут на него неожиданно сзади навалилась гремящая шпорами груда тел. Двое дюжих жандармов схватили его за локти.

— Врешь, не уйдешь! — хрипел усатый вахмистр.

— Пшепрашем!Я сошел с ума или вы сошли с ума?

— Поговори, поговори еще!

— Моя шляпа! Он унес мою шляпу!

— Не тот, — сказал один из жандармов. — Тот был без бороды.

Вахмистр потеребил человека без шляпы за бороду — нет, не привязанная — и спросил грозно:

— Кто такой?

— Частный поверенный Грабчинский. А лайдак, что сорвал с меня шляпу, побежал вон туда.

Жандармы и вместе с ними пан Грабчинский кинулись в проулок.

Но Сметкова-Кудинова там уже не было.

40

Каких только встреч не бывает на свете!

Пришлось встретиться и большевику Оттомару Редалю с черносотенцем Саношко.

Весной Гриша заболел, простудился. Сам-то он и не посмотрел бы на это — подумаешь, беда какая, охрип немножко, — но дядя От потрогал его горячий лоб и строго велел сидеть дома. А сам зашел в обеденный перерыв с завода в училище: надо, чтобы причину, по которой Григорий Шумов пропустил занятия, сочли уважительной.

Ему удалось встретить самого директора — у дверей канцелярии.

— Нужно свидетельство врача, — сказал Саношко, не дослушав Редаля, и сразу же вынул из кармана золотые часы, посмотрел на них…

Надо понимать: время директора дорого.

— Мне и в голову не пришло звать доктора… Ведь это… как сказать… ну, небольшая простуда. И я думал…

— Вы думали, вам пришло в голову! А я руководствуюсь правилами, и по этим правилам надлежит представить официальное свидетельство.

— Но есть, как я знаю, правило: если свидетельствуют родители или лица, под присмотром которых живут учащиеся…

— Ученик Шумов живет под вашим присмотром?

— Ну да, конечно.

— А разрешение держать на квартире учеников-постояльцев у вас имеется?

— Он не постоялец. Он мне как родной!

— Родной… вот как. Он — Шумов. Значит, русский. А вы? Редаль Оттомар? Так вы себя назвали? Значит, инородец.

Оттомар Редаль вспыхнул. Сдержался. И спокойно сказал:

— Он сын моего товарища. Вернее, товарища моего брата.

— «Товарища»? Это слово пора бы вам забыть!

— Почему? Хорошее слово.

— В девятьсот пятом году оно было «хорошее».

— О нет. Еще раньше. Я читал в одной книге: так назвал Петр Первый своих соратников.

— Ну, знаете ли! То Петр Великий, а то Редаль…

— Редаль малый. Ну что ж, и все-таки у меня есть товарищи. Так вот: сын одного моего… скажем, доброго знакомого живет у меня как родной…

— Ничего к сказанному мною я добавить не могу.

И Саношко, снова взглянув на часы, ушел.

— Как вы стерпели, дядя От? — воскликнул Гриша, услыхав об этом разговоре.

— Слишком мелкий случай для драки, — коротко ответил Оттомар Редаль.

И, отыскав в шкафчике аккуратно завернутую в белую бумагу книжку, начал читать по ней еще лежавшему в постели Грише…

А к вечеру принесли письмо. Гриша узнал крупный отцовский почерк. Обрадовался: вести из дому приходили редко.

На серой бумаге большими, неровными буквами было написано: