Ларе-и-т`аэ - Раткевич Элеонора Генриховна - Страница 43

– Я бы сказал, что это весьма тупой юмор, – вздохнул Эннеари. – И что меч в моих руках гораздо острее… в чем и предлагаю шутнику убедиться незамедлительно. Но… разве это ожерелье настолько важно? Ведь это не корона и не алтарь.

– Это храмовая святыня, – дрогнувшим голосом ответил Аккарф. – Ему около восьмисот лет… хотя эльфа древностью не проймешь.

– Я гораздо младше этого ожерелья, – учтиво ответил Эннеари, – и я знаю, сколько лет принято жить у людей. Десятков примерно семь, верно?

– Верно, – против воли усмехнулся король. – Обычай такой.

– Так что же ожерелье? – настаивал эльф.

– Восемьсот лет назад – это еще до Поречного Союза, – пояснил Аккарф, – у Окандо и Риэрна были совсем другие границы. Тогда страны правобережья еще воевали между собой. В тот раз Риэрн едва не одержал победу. Столица пала, держался только Храмовый холм… довольно было захватить его, и судьба Окандо решена. После захвата храмов и осквернения святынь… – Голос его пресекся.

– Понимаю, – тихо произнес Эннеари.

Арнет подняла на него удивленный взгляд. Нет, эльф не лукавил. Странно. Ей то и дело казалось, что он не понимал самых обыденных, повседневных вещей – но то, чем жители Окандо отличались от всех остальных, он понял без труда.

– Защитников Холма оставалось не так уж и много, – продолжил после недолгого молчания Аккарф. – Им предложили почетную сдачу. Но они ответили, что покойники не сдаются, а они уже все равно что мертвецы. Бой возобновился… к той минуте, когда подоспела помощь, многие из них и в самом деле были мертвы, но храмы отстоять удалось. Это был поворотный день войны. Вскоре риэрнцев выбили из Окандо раз и навсегда. А в память о защитниках Храмового холма было сделано это ожерелье. Из траурных камней ровно по числу бойцов. Камни покрупнее означают павших в бою за храмы. Это коронная и храмовая святыня Окандо. Не скажу, что это – сердце нашей земли… скорее, это ее дух.

– Но… – еле выдавил из себя потрясенный Эннеари, – зачем тогда брать его с собой?

– Это ожерелье, – пояснил король, – часть полного орната. В нем коронуются. В нем объявляют войну и заключают мир. В нем подписывают самые важные договоры. Священные и нерушимые. Можно обойтись малой короной и даже забыть про скипетр – но ожерелье должно входить в орнат обязательно.

– Понимаю, – вторично промолвил эльф. – Раз уж объявлен Совет Королей, без ожерелья на него не явишься. – Он с силой хрустнул пальцами. – Я так надеялся, что это просто шутка…

– Такими вещами не шутят, – кивнула Арнет. – Страшно даже подумать, чем могла обернуться для всех нас пропажа ожерелья.

– Навряд ли эти оболтусы собирались топить его в пруду, – возразил Эннеари. – Оно туда угодило по чистой случайности. Вопрос в том, что с ним собирались делать и кто за этим стоит.

– Наверняка сам Иргитер, – в сердцах воскликнул Аккарф.

– Но этого мы никогда не докажем, – покачала головой Арнет.

– Как знать, – задумчиво произнес Эннеари. – Все когда-нибудь становится явным. Если это и впрямь королевский приказ… чего Иргитер добивался? Вернуть утерянное ожерелье в расчете на поддержку из благодарности или придержать его у себя ради шантажа? А если учесть, что Риэрн уже пытался когда-то воевать с Окандо, и не знать о смысле ожерелья риэрнцы не могли… совсем скверная история получается.

– На что бы он ни рассчитывал, – резко заметил Аккарф, – получит он прямо противоположное. Спасибо за ожерелье… и за предупреждение.

– Не за что, – улыбнулся Эннеари. – Это была просто счастливая случайность. Мне повезло оказаться на нужном месте в нужное время.

– Это привилегия знамений, – усмехнулся Аккарф. – Оказываться там, где они нужнее всего в единственно важное мгновение.

– Тогда мне самая пора оказаться где-нибудь еще, – снова улыбнулся эльф. – Теперь, когда главное сказано, я здесь определенно лишний – а для знамения это непозволительная неблаговоспитанность.

На сей раз Арнет тоже фыркнула от смеха. Благовоспитанное знамение… вот так и видишь воочию, как юные знамения отвечают урок или сбегают поутру от строгих наставников, чтобы поиграть в шарики.

– Да, кстати, – окликнул Аккарф эльфа, уже стоящего возле открытого окна.

– Да? – обернулся эльф.

– Касательно того человеческого ритуала, который именуется политикой, – невинным тоном произнес король. – Ты зря прибеднялся. Я был неправ. Все-таки для знамения ты в нем разбираешься очень даже неплохо. Если когда-нибудь в Окандо возведут храм политики, ты займешь в нем место Верховного предстоятеля. Обещаю.

Эльф содрогнулся.

– Свет и Тьма сохрани! – выпалил он с неподдельной искренностью, перескочил через подоконник и исчез в вечерних сумерках.

Шеррин не могла бы с уверенностью сказать, спит она или нет. Не сон и уж тем более не бодрствование – ясные волны забытья, высокий прибой, уносящий все ее мысли, будто лодку… лодка может покориться волне или противоборствовать – но не отказаться от волны, не взлететь вверх и, размахивая веслами, устремиться к берегу… а кому он нужен, этот берег?

Уснуть не получалось, толком проснуться – тоже. И припомнить нынешний день, поймать минувшие мгновения… нет, как ни старайся, а все равно они остаются неуловимыми – трепещут на ветру, шелестят, а в руки не даются, осыпаясь осенними листьями, легкие, яркие, разноцветные… и каждый лист – это карта мира… совсем какого-то другого мира, поймай листок, поймай только, вглядись пристальнее – и войдешь… их много, этих миров, и каждый шелестит-шепчет что-то свое… и Шеррин летит по ветру вместе с ними, вместе с дымом костра, вместе со смехом, вместе с непонятными ей словами эльфийской речи… и другими, человеческими, понятными… вот только звучали они как-то совсем иначе, нежели она привыкла – будто несли в себе другой, потайной смысл, и этой тайны она не знала… а в то же самое время незнаемая тайна была внятна Шеррин, как ее собственные мысли – а может, это и были ее собственные мысли?

Все слова те же – и не те же… ведь ее и прежде спрашивали, нравится ли ей Найлисс – так почему же она ответила сегодня совсем по-другому? Потому что ее никогда не спрашивали об этом, уплетая в компании эльфов охотничьи колбаски с пылу, с жару?

– Вам нравится Найлисс? – осведомился Лерметт, дуя на горячую колбаску.

– Очень, – твердо ответила Шеррин и добавила неожиданно для самой себя, – Он не пахнет розами.

Если кому ее ответ и показался странным, виду никто не подал.

– Найлисс пахнет жасмином, – улыбнулся Лерметт.

– Летом – наверняка, – мечтательно вздохнул один из эльфов. – Хотел бы я приехать сюда летом. Вот бы, наверное, странно – вроде как уехал из Долины, а вроде как и нет. Места кругом незнакомые, а жасмин цветет, как дома…

– Осень в Найлиссе пахнет яблоками, – сказала эльфийка, сидевшая рядом с королем.

– Не только, – усмехнулся самый младший с виду эльф с такими веселыми глазами, что на сердце невесть почему делалось легко. Звали его Лэккеан, и его имя запомнилось Шеррин сразу – может, оттого, что он чем-то неуловимо напоминал принца Орвье, а его она от души жалела. – Осень людей пахнет сеном.

Шеррин не поняла, отчего эльфы засмеялись, а та, что сидела возле короля, прикусила губу. Вроде Лэккеан ничего такого не сказал?

– Еще как сказал, – пояснил Лоайре, предварительно выдав Лэккеану дружеского тычка в бок. – У нас сено постилают новобрачным.

Ниест, самый молчаливый их всех, и теперь ничего не примолвил – только глаза его чуть приметно затуманились на мгновение.

– В краю вечного лета сену взяться неоткуда, – улыбнулась одна из девушек. – Для нас это редкость – запах сена, свежескошенной травы…

– И весенних почек, когда листья только-только проклюнулись, – тоном знатока заявил неугомонный Лэккеан.

Запах весенних листьев, талой воды, только что срезанного лозняка… сладость и горечь аромата палых листьев… а дорожная пыль, оказывается, пахнет ванилью – чуть-чуть, еле заметно, совсем едва – но если остановиться посреди дороги и замереть на мгновение… у Шеррин кружилась голова, как если бы все это половодье запахов и в самом деле обрушилось на нее разом, мощное и бестелесное, и ее собственное тело словно позабыло собственную тяжесть, и она летела вместе со всеми, смеясь и удивляясь, как и они.