Деревянный Меч - Раткевич Элеонора Генриховна - Страница 99

Тама отослала служанку и движением руки пригласила Кенета войти в павильон. Кенет шел за ней, ступая как можно осторожнее. Он чувствовал себя тяжеловесным, неуклюжим, совершенно неуместным здесь, среди изысканных цветов с тонким ароматом и незнакомых причудливых деревьев. В павильоне чувство это только усилилось.

Внутри было темно. То ли из предосторожности, то ли из склонности к возвышенному стилю Тама не стала зажигать в павильоне свет, даже свечи не принесла. Только отсветы фейерверка выхватывали из темноты ее лицо с упрямо закушенной губкой, да шелковое платье смутно белело во мраке.

– Садитесь, господин воин, – прошептала Тама, и Кенет послушно опустился на сиденье. Он по-прежнему молчал. Говорить первому – нет уж, увольте. Сама его сюда затащила – пусть сама теперь и говорит.

– Я не успела поблагодарить вас там, в лавке. – Шепот девушки щекотал шею, и Кенет постарался как можно незаметнее отодвинуться.

– Пустое, – пробормотал он.

– Совсем не пустое, – возразила девушка. – Я так испугалась… всю ночь потом не спала.

“Я тоже”, – мрачно подумал Кенет.

– Я все время думала… о вас.

– По-моему, высокородная барышня, – осторожно заметил ей Кенет, – вы совершаете ошибку.

– Не смейте! – гневно вскрикнула Тама, позабыв про всякую осторожность, и тут же понизила голос. – Только не смейте говорить мне, что я выдумала себе идеал и по-детски влюбилась в него, а теперь примеряю этот идеал на первого встречного. Это неправда, слышите?

“Молва не лгала, – подумал Кенет. – К сожалению, девочка действительно не глупа. И первое из моих возражений она предвидела и высказала вслух сама. Хорошо еще, что я только им не ограничился – хотя это и чистая правда”.

– Конечно, неправда, – спокойно подтвердил Кенет. – Я и в мыслях не имел ничего подобного.

– Тогда что за ошибку я совершаю? – недоверчиво улыбнулась Тама. Раскрасневшаяся от недавнего гнева, с улыбкой на устах, она выглядела очень юной и очень хорошенькой. Слишком хорошенькой. Кенет с трудом отвел глаза.

– Я никогда бы не обидел вас подобным глупым предположением, – горячо заверил ее Кенет. – Нет, вы влюблены не в идеал, а в живого человека. Но как ни горько сознавать, этот человек – не я.

Слова его настолько ошеломили Таму, что заготовленный было ответ замер у нее на устах, и Кенет мог продолжать беспрепятственно. Главное – не давать ей опомниться. На любительницу чувствительных историй, способную наворотить на своей голове целых три “яруса томления”, должно подействовать.

– Истинная любовь возникает в сердце незаметно, – с проникновенной печалью в голосе вещал Кенет. – И расцветает незаметно. Когда приходит срок, она дает о себе знать, и вы внезапно понимаете, что уже давно, очень давно, ваше сердце отдано этому человеку. Но до той минуты ваша любовь таится даже от вас.

Что правда, то правда. За одним только исключением – к барышне Таме она ну никак не относится. Хотя случается подобное нередко – и не только в жизни, но даже и в любимых книжках барышни Тамы. Так что барышня слушала его, приоткрыв рот от изумления, и Кенет без помех продолжал развивать достигнутое тактическое преимущество. Проникновенная печаль в голосе давалась ему легко: необходимость беззастенчиво лгать его и в самом деле печалила.

– Быть того не может, чтобы такая высокородная барышня и в самом деле пленилась незнакомцем. Ни ваш ум, ни ваше чуткое сердце не допустили бы ничего подобного. Нет, вы просто уже любите кого-то неведомо для себя. А я, на свою беду, похож на этого человека. Вот вы и приняли меня за него.

Уверенность, порожденная отчаянием, наполняла голос Кенета. Она заставила бы поколебаться пламенного фанатика – не то что неопытную девушку. Тама была настолько захвачена его рассуждениями, что думать ей было определенно некогда.

– И в кого же я, по-вашему, влюблена? – с простодушным жадным любопытством спросила она. Отблеск фейерверка выхватил из темноты на мгновение ее лицо: полнейшая вера в услышанное, и ничего больше. Она поверила. Кенету стало на мгновение немного грустно. А отчего бы ей и не поверить? Девочка играла с куклами, теперь она выросла и играет в любовь со взрослыми куклами. Какая ей разница, кого одевать в шелка и кормить с ложечки?

– Я его не знаю, – тихо произнес Кенет. – Наверное, это достойный человек и отважный воин. Я уверен, что он где-то подле вас. Постарайтесь вспомнить. Я мог бы воспользоваться вашей ошибкой, но это было бы низостью… тем более когда рядом с вами такой человек. Я желаю ему всяческого счастья… и вам тоже, барышня. Я вас никогда не забуду.

“Уж это точно, – подумал Кенет, стиснув зубы от стыда и кланяясь как можно ниже. – Не забуду. Особенно когда удеру как можно дальше от Каэна. Самое время. Если я сейчас скроюсь, она решит, что я бежал от мук неразделенной любви. И подумает, что и впрямь никогда меня не любила, а я, наглец, навоображал себе невесть чего. И займется кем-нибудь другим. По всей вероятности, на меня похожим. Вот ведь подвалит счастье какому-то бедолаге. Если не зазевается, высокородная семейка живо сплавит барышню с рук – пусть теперь муж заботится о ее поведении.

Ну и наговорил же я! В жизни бы она мне не поверила, будь я для нее реален. Хорошо знакомому поклоннику она бы мигом ответила: “Врешь, любимый!” Но в том-то и дело, что я для нее не существо из плоти и крови, а незнакомый герой. Явился из ниоткуда и ушел в никуда. Я не человек, я образ ее желания, меня как бы и нет вовсе. Не так уж и трудно поверить, что ты не любишь того, чего нет”.

Выйдя, Кенет еще раз оглянулся на павильон. Отблески фейерверка скользили по его окнам гораздо реже. Только раз промелькнуло в окне лицо барышни Тамы – бледное, наивно-восторженное. Губы ее шептали чье-то имя; Кенет сразу понял, что не его, и разбирать не стал.

Чувствуя себя последним мерзавцем, Кенет выбрался из сада за ворота и с облегчением вздохнул. От стены напротив отделилась черная тень и шагнула ему навстречу.

– Иди за мной, – тихо произнесла тень голосом массаоны Рокая.

Кенет повиновался. Он не знал, что именно массаоне от него нужно, – только слышал, что голос Рокая дышал тихой яростью, и не задавался вопросом, чем он мог так прогневать каэнского массаону. В том расположении духа, в котором Кенет пребывал после беседы в павильоне, ему казалось, что всякая живая тварь, всякая букашка имеет право сердиться на него – не только массаона.