Деревянный Меч - Раткевич Элеонора Генриховна - Страница 9

Кенет довольно долго шел предместьями. Сначала он с любопытством оглядывал поселения под названием Кротовые норы, где приходилось внимательно смотреть под ноги, чтобы не провалиться в одну из бесчисленных землянок. Кенет даже и представить себе раньше не мог, что человеческое жилище может выглядеть подобным образом. Затем настал черед Ласточкиных гнезд, где крохотные мазанки лепились к городской стене и друг к другу. И только потом ошеломленный увиденным Кенет отыскал наконец ворота в опоясывающей город стене.

Он едва ли заметил, что его кафтан и почти все деньги перекочевали в руки стражников: въездная пошлина была по городским меркам не особо высока, но и денег у Кенета было по тем же меркам очень и очень немного. Он уплатил без единого слова возражения, жадно вглядываясь в невероятное зрелище, видное в проеме ворот. Конечно, городской шум и толчея способны сильно подействовать на воображение вчерашнего сельского жителя, но все же не настолько. Нет, картина, открывшаяся взору Кенета, могла заворожить любого. Сад Мостов был городом единственным в своем роде.

Дорога, по которой Кенет пришел в Сад Мостов, в свое время была руслом одного из бесчисленных небольших рукавов протекавшей здесь могучей реки. Город подымался из воды, как камыш. Его улицами были мосты, мостики, мосточки. Иногда их наводили не прямо над водой, а между краями крыш. Потом, после Великого Землетрясения, оставившего в руинах полстраны и чудом не затронувшего Сад Мостов, путь реке преградили обломки гор. Не в силах ни обойти, ни перепрыгнуть гигантский каменный порог, река размыла мягкий лесс и покатила свои помутневшие воды совсем в другую сторону. Тут бы и научиться жителям города ходить по суше. Однако из переплетения каменных радуг соткался столь неповторимый облик города, что его жители не захотели от него отказаться. Да и кто поручится, что когда-нибудь река не вернется столь же внезапно, как и ушла? Мосты переплетались все теснее, под ними царила приятная прохлада в самую удушливую летнюю жару. Конечно, зимой обитателям Сада Мостов явно недоставало и без того скудного солнечного света, зато холодные сумерки не сопровождались обычной для большинства городов духотой. Даже в столице на большинстве улиц два экипажа могли разъехаться с трудом, а здесь вода раздвинула ряды домов далеко друг от друга, и когда она ушла, на просторных улицах дышалось легко и свободно.

Кенет никогда не видел ничего подобного. Каменные радуги, вознесенные в небеса, отбрасывали на землю синие радуги теней. Мостики врастали один в другой, переплетались, сцеплялись, словно пальцы рук в нежном пожатии. Кое-где между окнами верхних этажей были перекинуты не мостики даже, а временные дощатые переходы, и, забегая за парой луковиц к соседу, люди втаскивали эти импровизированные мостики за собой в гостеприимно распахнутое окно.

На улицах дети играли в “чертиков”. Впрочем, знакомая Кенету с детства игра приобрела в этом городе несколько иной вид. Солнечный свет золотил небольшие островки среди густой синевы теней. Следовало перепрыгнуть с одного островка на другой. Тот, кому это не удавалось, становился “чертиком” и начинал гоняться за остальными, мешая им прыгать. Если он успевал помешать кому-нибудь допрыгнуть до волшебного островка, он переставал быть “чертиком”, и уже новый “чертик” начинал бегать, вопить, размахивать руками и толкать играющих. Кенет попытался было спросить у детей, как ему найти постоялый двор или трактир: он ничего не ел со вчерашнего вечера и был бы не прочь перекусить. Запыхавшийся “чертик” остановился и охотно объяснил незнакомцу: “Выйдете на улицу Плотников, потом подыметесь по Гончарному мосту, перейдете на мост Полнолуния…”

Дальше Кенет уже не слушал. Бесполезно. Он вежливо поблагодарил “чертика” и пошел куда глаза глядят, положась на удачу. Удача дремала час-другой, потом внезапно пробудилась, и Кенет наткнулся наконец после долгих блужданий на вполне подходящий трактир под названием “Перевернутый мост”. Кормили там сытно, и посетитель мог не опасаться окончить жизнь, держась за живот над миской какой-нибудь тухлятины. Да и запрашивали там недорого – то есть по городским понятиям недорого. Кенет вышел из “Перевернутого моста” сытый, но без единого гроша.

Относительная дороговизна объяснялась очень просто. Когда-то Сад Мостов был столицей. Когда из города ушла река, покинул его и императорский двор. Однако столичные замашки у жителей Сада Мостов сохранились. Новую столицу они и в грош не ставили: ее казенное великолепие меркло перед неповторимым своеобразием столицы прежней. Княжеский род, с незапамятных времен властвовавший над Садом Мостов, был неколебимо уверен, что город возвратит себе былую славу; простые обыватели веровали в это с не меньшей истовостью, а пока в ожидании сладостного часа возрождения жили по-столичному широко. Однако столичный размах и в столице обходится недешево, а вне ее – и подавно. К тому же пресловутое своеобразие обходилось городу в изрядную сумму: если оставленная заботой улица всего лишь неприглядна, то полуразрушенный мост опасен для жизни. Город не мог позволить себе прийти в упадок – ни в переносном смысле, ни в прямом. Не одно поколение императоров изнывало от бессильной ненависти к Саду Мостов, ибо львиная доля собранных налогов уходила на внутригородское благоустройство (благодаря чему обитатели города платили налог с охотой), императору же перепадали жалкие крохи. Увеличить налог императорам никак не удавалось: всесокрушающая в столице волна императорского гнева отзывалась в сем отдаленном краю жалким слабеньким плеском, а княжеская власть была сильна и крепка. Преданность князю подогревалась ставшей традиционной за восемь веков ненавистью к новой столице. Императоры присылали одного наместника за другим, но пришельцам быстро указывали, где их место на самом деле. Не желавшие знать свое место вскоре находили его в роскошном склепе на городском кладбище, и император присылал нового чиновника. Судьба строптивого предшественника служила ему хорошим уроком, он смиренно позволял привести себя к покорности, передавал свою номинальную власть в руки властей реальных и мирно доживал свой век под сенью княжеского дома, ни во что не вмешиваясь.