Деревянный Меч - Раткевич Элеонора Генриховна - Страница 151

Если Бикки был худ, то мачеха выглядела почти прозрачной – не столько от худобы, сколько от болезни. Дышала она хрипло и прерывисто. Появление Кенета было встречено новым взрывом проклятий. Сначала Кенет подумал, что она увидела его, но незрячий блеск ее остекленевших глаз убедил его в обратном.

– Кени, – прошептала вдруг мачеха. Кенет подошел и наклонился над ней.

– Кени! – улыбнулась потрескавшимися губами мачеха. – Пригляди за малышом, пока я отцу завтрак на поле отнесу, ладно?

– Хорошо, матушка, – тихо и убедительно ответил Кенет. Мачеха закрыла глаза; пальцы ее заскребли по одеялу.

– Я же говорил, она тебя зовет иногда, – промолвил Бикки еле слышно и добавил, помолчав: – А Кайрина никогда не зовет.

Кенет, не отвечая, сел на край постели и положил левую руку на сухой горячий лоб мачехи. Другой, свободной, рукой он взял мачеху за правую руку и слегка сжал ее. Теперь он отлично знал, отчего само его присутствие приносило больным облегчение. Теперь в его действиях не было ничего случайного. Прошло совсем немного времени, и под его рукой по лбу мачехи заструился спасительный пот. Кенет прикрыл глаза и сосредоточился. Еще несколько минут – и он с облегчением вздохнул и убрал руку. Лицо мачехи блестело от пота, волосы промокли – хоть выжимай, но дыхание ее выровнялось, и пальцы не скребли судорожно по одеялу.

– Утром все будет в порядке, – прошептал Кенет. – Пойдем отсюда. Да не шуми так, разбудишь.

Бикки покорно последовал за Кенетом на кухню.

– А матушка… не умрет до утра? – спросил он.

– К утру она здорова будет, – шепотом ответил Кенет. – Давай поедим пока. Я, пока ее лечил, так проголодался – никаких сил нет.

Кенет слегка лукавил. Вовсе не так ему хотелось есть, как он говорил. Но как иначе заставить Бикки съесть хоть крошку из его собственных дорожных припасов? Один он есть посовестится, а вместе с проголодавшимся братом за стол сядет.

– Здорово! – невнятно восхитился Бикки, уписывая лепешку.

На вкус Кенета, лепешка изрядно зачерствела, но восторг Бикки был неподдельным. Кенет едва не подавился куском такой же черствой лепешки. Каждая мелочь на каждом шагу напоминала ему о бедности и голоде. Не успел Кенет управиться со своей лепешкой, а Бикки уже умял все подчистую.

– А теперь – приказ по армии, – объявил Кенет голосом массаоны Рокая. Бикки радостно пискнул.

– Спать до утра, – тем же голосом скомандовал Кенет.

– А почему спать? – огорчился Бикки.

– Не возражать старшим по званию, – нормальным голосом произнес Кенет и засмеялся. – Завтра у нас работы невпроворот. Если ты до полудня будешь носом клевать, мне одному нипочем не справиться.

– А ты мне завтра про драконов расскажешь? – Стоило Бикки добраться до кровати, и голос у него сразу сделался сонный-пресонный.

– Расскажу, – обещал Кенет. – Спи.

Когда Бикки перестал ворочаться и ровно засопел, Кенет вышел из дому и тихо притворил за собой дверь.

Проснулся Кенет еще затемно. Предстояло сбегать к дядюшке Юкету и попросить его найти для Бикки какую ни на есть замену, а потом сварить пойманную ночью рыбу в походном котелке: готовить еду на кухне представлялось Кенету решительно невозможным, а чистить котлы – занятие долгое и шумное. Но, несмотря ни на что, Кенет чувствовал себя отдохнувшим и выспавшимся.

Когда Кенет внес котелок с горячей рыбной похлебкой в дом, Бикки шумно потянул носом, не просыпаясь, и выскочил из постели. Глаза он открыл, уже сев за стол, и они расширились от удивления и восторга. Кенет засмеялся.

– Ешь скорей, – велел он. – Матушка проснется – накормишь. Потом пойдешь во двор мусор жечь, я там костерок запалил.

– А ты? – спросил Бикки, не сводя глаз с похлебки, но все же не решаясь приняться за еду.

– А я уже поел, – ответил Кенет.

– Бикки! – раздался из комнаты слабый голос мачехи. – Кто там пришел?

Кенет молча хлопнул Бикки по плечу и вышел.

Рассвет застал Кенета уже в поле. До полудня он работал, предаваясь своим мыслям и почти не обращая внимания ни на что вокруг. Незадолго до того, как солнце приблизилось к зениту, ход его размышлений был нарушен.

– Э-э… добрый день, Кенет, – неуверенно окликнул его староста.

– Добрый, – покладисто согласился Кенет. Староста шумно вздохнул; на лице его изобразилось явное облегчение.

– Я что спросить хотел… – прокашлялся староста, – тебе помощь какая не нужна?

Кенет выпрямился и внимательно посмотрел на него. Под его взглядом староста побледнел, съежился и словно бы усох.

– Отчего же нет? – со сдержанным добродушием кивнул Кенет. – Может, и понадобится.

– Так ты только скажи, – выдавил староста и опрометью бросился через поля прочь, не разбирая, где чья земля.

Вслед за старостой появились и другие желающие непременно поздороваться с Кенетом, а то и помощь предложить. Чуть не полсела промаршировало мимо молодого воина. Кенет учтиво отвечал на приветствия и от предложенной помощи не отказывался, хотя и не уточнял, в какой именно помощи он нуждается. Когда же сумеречная прохлада начала слизывать дневной пот, Кенет решил, что хватит с него на сегодня и работы, и приветствий. Он отправился на реку, поплавал немного в свое удовольствие и поймал руками несколько рыб – отчасти для тренировки, отчасти – потому что дома есть нечего, и самую малость – чтобы порисоваться немного перед глазеющими на берегу мальчишками и не обмануть их ожиданий. Собственная проказливая выходка развеселила его. Раньше он изо всех сил старался выглядеть взрослым и не позволял себе ничего, что выдавало бы его крайнюю молодость. Теперь же в этом просто не было нужды. Потешаясь над самим собой, Кенет облачился в хайю, аккуратно затянул пояс, тщательно расчесал мокрые волосы, собрал пойманную рыбу на кукан и отправился домой.

Мусора во дворе не осталось. Ай да Бикки! И ведь давно управился: присыпанное землей кострище уже остыло. Кенет усмехнулся и вошел в дом.

Очаг и котлы по-прежнему были покрыты липкой черной сажей: не только Бикки, но и ослабевшей после болезни мачехе подобная работа не под силу. Во всем остальном дом переменился разительно. Пыль исчезла бесследно. Пол и стены только что не сверкали. Бикки увлеченно надраивал стол. Посреди комнаты стояла мачеха в своем старом праздничном платье. В последний раз Кенет видел ее в этом наряде в день ее свадьбы с отцом. С тех пор мачеха сильно похудела, но платье сидело на ней ладно, не топорщилось нигде, не свисало мешком. Волосы ее были причесаны с особым тщанием. Все как и полагается по торжественным случаям – все, кроме изжелта-бледного лица со скорбно поджатыми губами и остановившимся взглядом.