Клинки Ойкумены - Олди Генри Лайон - Страница 18

Как же ему осточертели взрывы!

…Больно. Очень больно! Мне разворотило живот, понял Мигель. Немеющими пальцами он нащупал за пазухой коммуникатор. Хвала Создателю, плоская коробочка уцелела. Номер Диего всплыл из памяти уникома. Боль, умница, таяла. Перед глазами, сгущаясь, плясали тени. «Господи, еще две минуты! – взмолился Ибарра. – Ну что тебе, жалко? Я успею…»

Сигнал вызова. Ответ. Есть ответ!

– Мигель! Мигель, это ты?!

– Сьерра-Трампа… Челнок сядет в Сьерра-Трампа…

– Мигель! Отзовись! – надрывался уником голосом Диего. – Где ты?!

Он меня не слышит, понял Ибарра. Слишком тихо. Я едва шепчу. Собравшись с силами, контрабандист закричал так громко, как только мог:

– Сьерра-Трампа…

Крик его был вздохом умирающего.

– Мигель!..

Имя покойника еще долго продолжало нестись из коммуникатора, выпавшего из холодной руки. Через пять минут после того, как Диего Пераль, отчаявшись, прервал сеанс связи, умное устройство выключилось само, сберегая заряд аккумулятора.

Господь был милостив к непутевому Мигелю Ибарре. Захлебываясь собственной кровью и не чувствуя этого, контрабандист видел челнок, взмывающий в небеса – и дальше, за небеса, в черную тьму космоса; челнок и пилота в нем, славного парня, падкого на лишний грош, и Диего Пераля с его девчонкой, удирающих с неприветливой Террафимы куда-то, где текут медовые реки меж пряничных берегов. Я успел, думал Мигель. Я успел, черт меня дери. Я сдержал слово. У меня, как в борделе: кто платит, того и любят!

Он будет думать об этом вечность напролет. Когда кладбище Святого Выбора, где похоронят Мигеля, много лет спустя решением городского совета превратят в парк, молодой бульдозерист разроет могилу контрабандиста, сломав прогнивший гроб, выберется из кабины и встанет над мертвецом.

– Он улыбается! – воскликнет бульдозерист, глядя на череп.

Пожилой сторож лишь плечами пожмет:

– Они все улыбаются. Точно тебе говорю.

– Кто?

– Жмуры. Если они долго лежат, они улыбаются.

– Вы без шпаги, дон Диего.

– А вы без секундантов, дон Васко.

– Это не ваше дело. Почему вы без шпаги?

– Ответьте первым. Где ваши секунданты?

– Вы тоже без секундантов.

– Мне некого пригласить. Я надеялся на вас.

– В смысле?

– Кого бы вы ни пригласили секундировать, я полностью доверяю этим людям.

– Где ваша шпага? Что это за ящик, черт возьми?!

– Это пистолетный ящик.

– Ерунда! Это какой-то гроб для младенца.

– Извините, другого нет. Я недостаточно богат для палисандра и бронзы.

– Зачем вы взяли пистолеты?

– Кровь Господня! Гвозди ими буду заколачивать!

– Вы что, хотите стреляться?

– Хочу.

Лес был реальным. Дубы, клены, заросли шиповника. Монастырь Сан-Педральбес-ла-Пенья был реальным. Стены, крыши, колокольня. Люди были реальными: двое сердитых мужчин. Настоящее солнце, уходя на закат, цеплялось краем за подлинные верхушки деревьев. Но ситуация чем дальше, тем больше напоминала скверную пьесу. Слово за слово, диалог превращал в декорации все вокруг. Лес из разрисованной мешковины. Монастырь из картона и гипса. Солнце-фонарь на щетине войлочных крон. Двое сердитых мужчин – маски, амплуа, актеры; еще-не-муж, еще-не-любовник.

Комедия положений: белки в колесе.

– Это невозможно!

– Почему?

– Я повторяю: это невозможно!

– Утром вы вызвали меня на дуэль. Согласно дуэльному кодексу право выбора оружия и рода дуэли – за мной. Я выбираю пистолеты.

– Сейчас вечер!

– Ничего. Еще светло, мы прекрасно разглядим друг друга.

– Это оскорбительно, дон Диего!

– Отчего же, дон Васко?

– Вы специально пришли без шпаги, чтобы унизить меня. Это означает, что вы оцениваете свое умение владеть клинком гораздо выше моего. Это означает, что вы хотите уравнять наши шансы пистолетами. Правы вы или нет в своей оценке, я этого не потерплю. Ваше благородство хуже пощечины.

– Теперь моя очередь. Вы явились сюда без секундантов, потому что не хотите предавать нашу дуэль огласке. В деле замешана женщина, и ее честь – превыше личных амбиций. Хочу заметить, что вы ошибаетесь в своих грязных предположениях.

– Грязных?!

– Простите, сорвалось. Ваше благородство, помноженное на горячность нрава, привело вас к сомнительным выводам…

– Дон Диего!

– Короче, вы ошибаетесь. Если я принесу вам извинения, вы их примете?

– Нет.

«Интрига, – писал Луис Пераль в «Руководстве к сочинению комедий», – королева сцены. Только сюжет, основанный на интриге, способен удержать внимание публики. Кто наш хозяин? Не свод правил, но приказ черни! Впрочем, следует избегать невероятного: предмет искусства – правдоподобное.»

Что может быть невероятней принесенных извинений? И что правдоподобнее отказа принять их?!

– Я так и думал. Значит, будем стреляться?

– Вы загоняете меня в угол. В конце концов, это смешно. Это тема для анекдота: учитель фехтования, опасаясь заколоть противника, предлагает артиллеристу воспользоваться пистолетом. Я чувствую себя не на дуэли, а в театре, участником дурацкого фарса.

– Сколько вам лет, дон Васко?

– Двадцать шесть. Это имеет значение?

– Да. Я старше вас. И уверяю, что вся жизнь – фарс. Как сын комедиографа, замечу, что Смерть – один из главных персонажей фарса. Может быть, вы все-таки примете мои извинения?

– Нет.

– Тогда, если не возражаете, я заряжу пистолеты. Они мне незнакомы, я ни разу не стрелял из этой пары.

– Я вам верю.

– Двадцать шагов вас устроит?

– Да. Барьеры?

– Вы воткнете в землю вашу шпагу, я – сорванную ветку. Стреляем от барьера, в произвольном порядке. Подайте команду сходиться, прошу вас.

– Хорошо.

– Если кто-то из нас будет ранен или убит…

– На окружной дороге, возле съезда к монастырю, ждет мой слуга с повозкой. Тот, кто уцелеет, приведет его сюда. Если же не уцелеет никто… Мануэлю велено явиться на эту поляну ровно через час. Он – верный малый. И умеет держать язык за зубами. Я не раз имел возможность удостовериться в его преданности и молчаливости.

– Я вижу, вы все предусмотрели.

– Все, кроме ваших проклятых пистолетов!

– Кроме моих проклятых, уже заряженных пистолетов. Срубите шпагой вон ту ветку, она чудесно подойдет для барьера. Да, спасибо. Конец я заточу сам, кинжалом. Втыкайте шпагу!

– Готово.

– Один, два, три… десять… двадцать. Второй барьер отмечен. Отойдите к дубу, я же встану у кустов жимолости. Как только вы скомандуете…

– Сходимся!

Несмотря на всю свою любовь к интриге, Луис Пераль, пожалуй, вымарал бы этот эпизод. Да что там! El Monstruo de Naturaleza без жалости вымарал бы всю сцену поединка, несмотря на выигрышность ее в постановке. Зритель любит дуэли. Зритель аплодирует, вскакивает, полон восторга, швыряет шляпу на подмостки. Браво! А драматург за кулисами вздыхает украдкой. Каждый персонаж для него – родной сын. Будь его воля, он даже диалоги писал бы так, чтобы от них не тянуло пороховым дымом.

Но кто тогда заплатит за билет?

– Вы промахнулись, дон Васко.

– Да, вы правы. У вас на шее кровь, дон Диего. Вы ранены?

– Действительно… Ваша пуля оторвала мне мочку уха.

– Я целил в голову. Как ни крути, чистый промах.

– Вы удовлетворены?

– Нет.

– Я…

– Если вы выстрелите в воздух, дон Диего, вы наживете смертельного врага, уверяю вас. Мы будем драться на шпагах. На саблях; на пушках, черт возьми! День за днем, пока один из нас не сойдет в могилу. Мало того, что вы плюнули мне в лицо, явившись на дуэль без шпаги… Проклятье! Святые угодники!..