Сокол Ясный - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 34

Как березонька бела,

Как солнышко румяна!

То невеста моя,

Поцелует меня!

Когда девушки пропели эти слова, Вышезар приблизился к Веснавке, переложил венок со своей головы на ее и поцеловал девушку. И тут, вблизи, Младина приметила, что венок, пожалуй, не тот – слишком свежий на вид, не помятый, не бывавший в воде, да и свит неказисто. Нет, не Веснава его плела! Видать, не достался Вышезару ее венок, вот и сделал другой, чтобы «с пустой головой» в круг не выходить. Парни, кому не досталось девичьих венков, делают их сами, чтобы поучаствовать в игре, хотя почету в этом меньше.

Вышезар встал в круг рядом с Веснавой, вместо него вышел Данемил, и песня началась с начала. Сколько ни вглядывалась Младина, в трепещущем свете костра не могла разглядеть, что у него за венок. Но когда Данемил, как и ожидалось, подошел к ней и передал венок, она сразу поняла: тоже не тот! Она послушно подставила сперва голову, чтобы жених возложил венок, потом лицо для поцелуя, но самого поцелуя почти не заметила, думая: где же ее венок? Неужели Данята кому-то уступил? Да нет, не может быть, он не из таких: хоть утопить супротивника, а отбить! Уже двигаясь в кругу, она все искала свой венок, но не находила. Бывало, что одну девку выбирает несколько парней, и она ждала, не подойдет ли к ней еще кто-то, но нет – ее венка так и не обнаружилось.

Не нашлось и венка Веснояры. Когда дошла очередь до Травеня «ходить голубем», он чин-чином подошел к Ледане, которая назначалась ему, как старшая из «отдашных девок» рода Домобожичей. Ледана была и рада, и смущена: венок-то он принес не ее! Но и не Веснавкин – тоже слишком свежий и не мокрый. Что за чудеса?

– Разорвали ведь они Веснавкин венок! – шепнула Младине Домашка. – Ты не видала? Пополам разодрали, прямо в воде, да чуть один другого не утопили. Видишь, у Вышени рубаха рваная! Нагорит от матери! Тоже, жених – пошел по невесту, вернулся ободранный!

Наконец все венки были розданы: парней было больше, чем девок, поэтому некоторым невестам досталось по два и по три венка. Младине их принесли аж четыре: кроме Данемила, и Вьял с Груденем не растерялись, и еще один парень, из Домобожичей, по прозвищу Лось – крупный, с грубоватым лицом, молчаливый. Младина не помнила, чтобы он хоть раз сказал ей слово, только улыбался издалека. На голове четыре венка держать невозможно, поэтому она спустила их на грудь, но ее собственного венка, сплетенного из трав, которые сами ей отзывались, ни у кого не обнаружилось.

Круг рассыпался, затеяли играть в «ручеек», в «золотой вьюн», в «просо сеяли». А Младина все думала о своем венке – пока он не вернулся, ей казалось, что она осталась «без судьбы». Полученные она пока повесила на березу, чтобы не мешали.

– Не знаю я, куда он делся! – сказал ей Данемил, сам раздосадованный этим обстоятельством. – Вроде перед глазами был, только руку протяни – протянул, а там одна пустая вода! Уж я этих дубинушек тряс-тряс, и у них нету! Видать, утонул он, пока мы вокруг топтались!

– Мой веночек потонул, меня милый вспомянул! – шутливо пропела Младина.

Ей было и страшно, и радостно. Когда венок тонет, это плохая примета – водяной забрал, а это если не утонуть, то уж точно еще год в девках просидеть. Но она была рада, что венок, приготовленный для Перуна, не достался Даняте и тем более его шустрым младшим братьям. Данята всем хорош – и собой красив, и боек, и умен, и роду доброго, богатого, жить бы с таким да радоваться. Но когда Младина смотрела на него, ничто в ней не отзывалось ему, и хотя он держал ее за руку, казался таким далеким, будто их разделяют горы и долы. Он казался каким-то… маленьким, хоть она и доставала ему затылком только до плеча. Он весь был здесь, земля крепко держала его, а ее сердце стремилось в небесную даль, где жил тот, от кого всякий добрый молодец получает силу и удаль.

И вновь тоска по нему, настоящему жениху, охватила ее с такой силой, что не было мочи оставаться на месте. Пользуясь суматохой игры, Младина ускользнула от Данемила и пустилась снова к реке. Она не хотела думать, что будет завтра – вернее, уже на заре, когда ее обручат с Данемилом и судьба будет решена, хочет она того или нет. Казалось, что путь ее судьбы окончится утром, и мысленный взор упирался в это утро, как в глухую стену. Оставалась только эта ночь, чтобы что-то изменить. Но это не так уж мало…

У реки было тихо, ползли над водой белые клочья тумана, будто тени ушедших вил, пучки травы и березовые ветки кое-где застряли между камней на песке. Младина медленно пошла вдоль берега, глядя в воду. Здесь берег на длинном протяжении был почти свободен от камыша, и она шла по самой границе земли и воды, по мокрому песку, внимательно глядя в воду, выискивая не то свой венок, не то тропу туда, где жило ее сердце. Ее била мучительная дрожь – то ли от холода, то ли от невозможности далее выносить свое одиночество. Она почти ощущала прикосновение сильных рук к своим плечам, ощущала объятия, губы приоткрылись, словно в ожидании поцелуя – но никого не было рядом, лишь темная река и небо с красноватой полоской грядущей зари.

Впереди послышались голоса. Младина вздрогнула, очнулась, прислушалась, потом ускорила шаг. Взобралась на мысок, миновала его, пробралась через крохотную рощицу из десятка берез, глянула вниз.

Уже достаточно рассвело, чтобы она узнала людей на отмели: женщину, вернее, девушку, и троих парней. Незнакомый парень сидел в челне, другой помогал перебраться девушке, а третий, с коробом за спиной, стоял на песке, тоже готовый сесть в челн. Младина узнала и девушку, и парня, и даже короб. Чего же не узнать – сама плела.

– Веснавка! – едва помня себя, ахнула она и кинулась с мыса вниз. – Ты куда навострилась!

Девушка в челне резко обернулась; обернулся и Травень, и парни встрепенулись, один даже взял весло наперевес, но, увидев, что это не погоня, а всего лишь одна девка, успокоился.

– Ты что же – бежать задумала? – в ужасе воскликнула Младина, остановившись на песке. – С Травенем?

– Гляди, какая догадливая! – усмехнулся Травень.

– А и бежать! – сердито ответила Веснавка. – Тебя не спросили! Какая мара тебя сюда принесла? Следила, что ли, за мной?

– Очень надо! – было обиделась Младина, но передумала. – Ты ума лишилась, Веснавка. Как же можно так род опозорить! За самого лучшего парня тебя сватают, а ты…

– А я сама знаю, какой парень мне лучше!

– Много ты знаешь! – Младина сделала еще шаг, будто хотела силой вытащить сестру из челна. – Ничего ты не знаешь! Знаешь, что это он межевые березы срубил? – Она кивнула на Травеня.

Веснавка переменилась в лице, и Младина поняла, что об этом сестра не знала. Стало чуть легче на душе, мелькнула надежда, что еще удастся ее отговорить.

– Врет она! – рявкнул Травень и в гневе шагнул к Младине. – Ты с чего взяла, ведунья?

– Мне сами березы межевые и сказали! – в отчаянии крикнула Младина. Было не время таиться. – Сами сказали! И кровь берез я видела на нем еще в тот день, как «волки» из лесу вернулись! Сама подумай: с чего бы Ладина береза тебя по щекам била, когда венки завивали, а потом земля ноги травами опутала, из рощи выйти не дала? Потому что огневались на тебя вилы, ведь из-за тебя их сестер загубили! Почему тебя водяной чуть не уволок? Потому что вилы сказали, что защищать тебя не будут! И еще сказали, нужна им голова человечья, чтобы обиду загладить! Хотели они тебя с собой за небесный край увести, сестра моя милая, только я их и отговорила! Но они сказали, что все равно человечью голову возьмут. И это будет он! – Младина ткнула в Травеня. – Не ходи с ним, сестра! Не будет вам счастья, да и жить ему недолго! Не выпадет долгого веку тому, на кого вилы разгневались! И году ему не прожить, овдовеешь, и будет твоя доля горше горького! Пойдем домой! – взмолилась она, протягивая руки к Веснавке, отделенной от нее полосой воды и просмоленным бортом челна. – Забудь его, как морок злой, иди за Вышеню, будешь жить в чести да в радости!