В Иродовой Бездне (книга 4) - Грачев Юрий Сергеевич - Страница 24

За свою короткую армейскую жизнь в походах Лева сам приучился стирать свое белье. А привычка спать всегда на жестком дала ему возможность чувствовать себя прекрасно даже и тогда, когда, постелив шинель и ею же укрывшись, он спокойно засыпал.

Там, где были большие селения, мотопонтонная бригада приставала и выходила на берег. Здесь приходилось принимать раненых, перевязывать, отправлять дальше, и Лева сознавал, что он попал сюда не напрасно.

Вечером, перед сном, они подолгу беседовали с майором.

— Ну, теперь я верю, — сказал майор, — если где мы попадем в окружение, ты меня не оставишь. Я могу вполне положиться на тебя.

Однажды по какой-то причине у всех красноармейцев части был произведен обыск. У Левы в кармане обнаружили Евангелие. Это, с точки зрения военных властей, была по меньшей мере необычная, запретная и даже «преступная» вещь, так как ее тотчас же передали политруку. Тот пришел, побеседовал с Левой, узнал, что он баптист, и возвратил Леве Евангелие.

— Конечно, — сказал политрук, — в армии служат и верующие и неверующие, все обязаны защищать свою родину, но только для фельдшера быть верующим — это минус.

Позже от своего начальства Лева узнал, что о нем был разговор у полковника, но тот отозвался о баптистах хорошо, сказав, что он встречал их на фронтах войны с фашистской Германией. Как рассказывал полковник, баптисты были верными и некоторые из них отличились.

После этого и политрук стал относиться к Леве по-товарищески, а майор сказал, что все фельдшера — офицеры и что постарается также и Леву аттестовать как офицера.

Медленно плыли мотопонтонные части вверх по Сунгари. Вечерами, после того как Лева заканчивал перевязки и успевал принять всех заболевших, он часто сидел на носу судна и размышлял. На небе загорались звезды, было тихо, тихо, лишь издалека доносились звуки выстрелов. Лева вспоминал Тяглое Озеро, этих простых, дорогих братьев, сестер — колхозников-крестьян земли русской. Ведь в нравственном отношении они на голову стояли выше остального населения села. Они были самыми трудолюбивыми, честными, трезвыми людьми. Почему же их так презирали, не давали собираться даже для молитвы? Почему и в далеком прошлом, когда в Тяглом Озере верующие объединялись, чтобы жить общей жизнью и помогать друг другу, когда они сами содержали и руководили школой, в которой достигали сплошной грамотности среди поголовно неграмотного населения окрестных сел, — почему они в этом деле встречали только одни притеснения?

Ведь, как описывает Юзов (Каблиц), чего только не замышляли против верующих Тяглого Озера! Предполагалось, в частности, «вскрывать письма, адресованные к «общим», и не принимать от них никакой корреспонденции без удостоверения от полиции. Но так как некоторые верующие занимались извозным промыслом, это не могло привести ни к чему. Их школу, «как средство распространения ереси», предлагалось уничтожить, а взамен ее учредить особое полицейское управление для надзора за сектантами и для доставления православному священнику возможности безопасно исполнять миссию обращения заблудших в недра православной церкви».

Почему и в прошлом и в настоящем так не любят последователей Евангелия? Даже тех, которые хотя бы частично стараются жить по Евангелию?

«Не потому ли, — думал Лева, — что учение Христа принадлежит будущему, оно еще не осуществлено, оно гораздо выше всего того, что есть и было на земле? Оно — свет, и потому те, кто прозрел, кто еще во тьме, не любят света». (И.Юзов. Русские диссиденты. СПб. 1881.)

Господи, прости им, ибо не знают, что делают. Ведь если не знают, то что же на них огорчаться? Нужно всем прощать, всех любить, за всех молиться…

Он прилег и начал дремать. Подошел дежурный офицер и заботливо сказал:

— Ложись-ка туда, подальше от борта. А то во сне повернешься и упадешь в воду…

Лева прилег в другое место, ему была приятна эта забота… а какова же забота Отца?!

Глава 25. Дорогие весточки

«Что холодная вода для истомленной жаждой души, то добрая весть из далекой страны».

Притч. 25, 25.

Их часть поднималась все выше и выше по реке Сунгари. Временами делали остановки и выходили на берег. У китайцев покупали овощи — огурцы, помидоры. Питание, в общем, было отличное. Поступали сведения о том, что везде наша армия идет в наступление, настроение у всех было приподнятое. Были и раненые. Один из вездеходов был подбит снарядом и едва не затонул. Кругом была опасность.

Сердце Левы было наполнено мыслями о своих близких. Письма на фронт доставлялись без перебоя, и для него было большим праздником — получать эти письма. Ему аккуратно писала мать, иногда он получал от нее сразу по два письма. Сколько любви, сколько материнской заботы чувствовалось в каждой строчке ее письма! Он знал, что она всегда молится за него. Он знал также, что многие и многие другие близкие родные молятся за него.

Большой радостью было для Левы получать письма от его жены, которая была в армии и находилась в частях, расположенных в Польше. Боевые действия там уже давно закончились и, как писала она, «жизнь ее протекает в полном благополучии». Она писала и ободряла его, что скоро и он и она будут демобилизованы, встретятся и заживут лучшей жизнью после всех этих испытаний.

Читая ее добрые, сердечные письма, Лева особенно радовался, что и его спутница так же, как и он, живет надеждой на Всевышнего и только Он может сохранить и его и ее целыми и невредимыми душой и телом.

Часто офицеры и красноармейцы вели разговоры о своих семьях, о своих женах, и многие потеряли надежду встретить своих жен верными. И когда спрашивали Леву о его жене и он отвечал, что он в разлуке с нею с 1940 года и что она служит в армии, в авиации, — многие усмехались и говорили:

— Ну, не надейся на свою жену! Там никто не устоит. Об этом и разговора быть не может: одна женщина в полку, да еще в авиации…

Но Лева был спокоен. Он уповал только на Всемогущего и знал, что только Он, именно Он, дает и верность, и любовь, и надежду на будущее.

– А у вас дети-то есть? — спросил как-то начальник его санчасти.

– Нет, — ответил Лева.

– Это плохо, — сказал майор. — Когда дети есть, то надежды на верность больше, а так, кто знает, что может получиться. Я вот о своей жене, хотя у нас и ребенок, и то не могу не беспокоиться.

– А вот вы почитайте письмо от нее, — сказал Лева. Майор прочел и, возвращая, сказал:

– Да, видно, жена у тебя особо хорошая.

– Она всегда ободряла меня, — сказал Лева, — и бывало, когда я находился в тех условиях, о которых я рассказывал вам, она всегда с фронта и из-под Сталинграда писала чудесные письма. Бывало, прежде, чем мне вручат письмо от моей Маруси, все мое начальство, не говоря уже о цензуре, прочтет ее письмо, и все восхищались ее письмами.

– Я вижу, что она у тебя верующая, как и ты, — сказал майор. — И в этом у вас большое счастье.

Необыкновенной радостью было для Левы полученное однажды письмо из далекого Чалаевска. Там писали, что все ждут его, все живы и бодры и однажды ночью пели:

«Не расскажет ручей говорливый

никому моей тайны…

По лесам и полям молчаливым

пробежит он холодной струей.

Не расскажут, что волны слыхали…»

— О, они приняли крещение, они идут дальше, слава Господу! Душа Левы ликовала, он благодарил и молился за молодежь, которая встала под знаменем Христовой церкви. Они прислали ему свои фотографические карточки. Это было тоже необыкновенно приятно: Эти листочки он бережно хранил, как драгоценность, и вечером, в свободные минуты, снова и снова перечитывал каждое слово.