Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

В Иродовой Бездне (книга 3) - Грачев Юрий Сергеевич - Страница 29


29
Изменить размер шрифта:

Очень благодарю тебя за твои дорогие письма. В минуты, когда вспоминаю волю, просматриваю их и особенно ценю твою любовь, благодаря нашего доброго Пастыря, что Он дал мне такую маму и такого папу.

Как поживает Лиля? Все так же рано встает, поздно приходит? Как хорошо, что вы можете быть покойными за нее, когда она будет учиться. Как живет Леля? Может быть, ей неудобно, что я, отверженный, спрашиваю о ней? «Средь мира дольного, для сердца вольного есть два пути: взвесь силу гордую, взвесь волю твердую, каким идти». Привет Ване с пожеланием стахановских успехов в учении, павловских в жизни и иоанновских в поведении. Что делает Сима?

Дорогой папа, следя по письмам за твоей болезнью и читая, что состояние твое идет на улучшение, надеюсь, что ты опять в труде, хотя, может быть, в твои годы нужен покой. Не знаю, как сложится дальнейшее, увидимся ли мы когда на земле или нет? Будем верить, что Он строит нашу жизнь по наилучшему плану и приведет нас к желаемой пристани. Работаю так же, в свободные минуты сижу за книгами, сейчас изучаю анатомию по ценной книге; большое спасибо, что прислали ее. Мне ничего не нужно, физически здоров. Все хорошо, дух спокоен.

Главное же чистота, чистота во всем. При ней будет бодрость и радость, — это я познал из своего жизненного опыта.

Привет всем близким, дяде Пете. Как он?

Крепко целую. Любящий вас, ваш для Него в надежде Лева».

Однажды к Леве пришел знакомый из УРЧ и сказал, что хочет сообщить ему важную новость. Он наклонился к уху Левы и сказал:

– Вас переводят в самую дальнюю, в самую штрафную колонну.

– Как, почему? — спросил Лева.

– Ничего не знаю, — ответил знакомый и ушел. Тревога охватила душу Левы. Он про себя молился:

– Господи, почему, за что?

А какой-то внутренний голос как бы говорил ему:

— Ты не спрашивай «за что», а поразмысли — для чего. Добрый Пастырь поведет тебя туда, где ты нужен.

Глава 15. На дне

«Если я пойду и долиной смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мною».

Пс. 22, 4

Многие и многие жалели о том, что Лева уезжает. Прибежал знакомый журналист, тоже из заключенных. Он не раз приходил к Леве и беседовал с ним. Журналист протянул ему тетрадь.

— Это я вам дарю, прочтите, что я написал.

Лева открыл первую страницу тетради и прочел:

«Забросив этот медицинский дневник, Вы, Лева, совершите преступление против себя, как медработника — способного и предприимчивого. Дневник — это не просто учет вашей работы, но и обобщение ее. Учтите это и найдите силу вести его систематически и настойчиво.

Двойное преступление будет, если Вы его не начнете совсем. Такая опасность не без основания закрадывается, наблюдая Вас.

Лакунин».

Лева от души поблагодарил журналиста, который здесь работал шахтером, но продолжал бороться за всякую литературную запись. Этот подарок представлял большую ценность, так как с бумагой было очень трудно.

— Я давно хотел делать записи и анализировать свою работу, — сказал Лева. — Я собираю все амбулаторные журналы, карточки больных, и надеюсь в будущем сделать из этого полезные выводы.

— Вот-вот, это хорошо, — сказал журналист, — работайте, записывайте и собирайте каждую бумажку.

Приехал начальник санчасти с новым фельдшером, которому нужно было сдать амбулаторию и стационар.

– Вы, наверное, испугались, Смирнский, что вас направляют в штрафную колонну? — спросил начальник санчасти, поглаживая свою седую, коротко остриженную голову и испытующе поглядывая на Леву.

– Испугался не испугался, — ответил Лева, — как говорится, не первый снег на голову, но все-таки странно: за что? Работал я здесь добросовестно, все силы вкладывал.

– Вот за это-то и попадаешь туда, — сказал, улыбаясь, доктор. — Думали мы, думали, кого послать туда? У нас двадцать колонн с фельдшерами. Есть фельдшера и в больницах, но выбор пал на вас.

– Дело в том, что в штрафной колонне 19 очень неблагополучно, полная антисанитария, контингент самый отчаянный, и там большая смертность. Нужно прекратить смертность. Решили направить вас, как честного, хорошего, я бы сказал — лучшего работника. Принимайте все меры, чтобы прекратить смертность, мы вас поддержим. Развертывайте стационар, отбирайте слабых физически заключенных, вскоре я приеду, буду комиссовать, отберем слабосилку. Я надеюсь, что вы справитесь с этой трудной работой.

На сердце у Левы отлегло. И он невольно в душе сказал, взглянув на видневшийся в окно кусочек неба: «Слава Богу!» Значит, несмотря на то что он признан порочным, отверженным и заклейменным, все же он нужен и ему предстоит то дело, которое достойно звания милосердного самарянина.

– Да, я постараюсь, — сказал Лева, — сделаю все возможное, чтобы укрепить санитарное состояние колонны и содействовать прекращению смертности.

– Желаю успеха, — сказал старый доктор и пожал Леве руку. В амбулатории в это время никого не было.

Подобное рукопожатие со стороны «вольного» начальства заключенному рассматривалось, как преступление.

Леву снабдили на дорогу провизией, выделили спецконвой и, кроме того, вручили ведомость, по которой он получил на складе наволочки — матрасные, подушечные, и одеяла, и простыни для оборудования стационара.

Был февраль, но морозы не сдавали. По трассе всюду виднелись бригады, работавшие на земляных работах. Тайга стояла во всей зимней красоте. Вдали возвышались синеющие горы, местами вилась замерзшая речка, покрытая снегом. Посмотришь направо, посмотришь налево — кругом свободная земля, а ты невольник, не смеешь даже шагу шагнуть в сторону, за тобой бдительно наблюдает часовой с винтовкой. Неволя, сущая неволя — и это устроил человек человеку.

Автомашин тогда было мало, и под вещи Леве выделили лошадку с санями, на ней ехал и он, и охранник. На третьи сутки приехали. В глухой тайге, огороженная проволокой 19-я колонна. Несколько бревенчатых бараков, вышки часовых, барак за зоной для вооруженной охраны, и все.

Лева пришел в амбулаторию. Встретил его небольшого роста старик с длинными седыми усами — фельдшер колонны. Умные большие глаза старика были полны какой-то особенной грустью.

— Вы приехали в место смерти, — сказал он. — Я уже сколько подавал заявлений, чтобы меня убрали отсюда. Наконец, слава Богу, прислали вас взамен.

— Ну как, что у вас? — спросил Лева. Старик безнадежно махнул рукой.

— Гибель, одним словом. Собрали сюда со всех колонн самых отчаянных воров, бандитов. Работать никто не хочет, как с ними ни борется КВЧ. Большинство сидят в карцерах, в БУРе (барак усиленного режима), истощенные, вшивость, умирают, — а я что сделаю?

Старик поник головой.

– А как у вас со стационаром? — спросил Лева.

– А вот только две койки, и то вагонкой, за моей кабинкой, — и он указал рукой на дощатую дверь.

Лева подошел и приоткрыл дверь. На нижней койке лежал худой, истощенный человек. Глаза его были открыты, но, видимо, уже ничего не видели. По характеру дыхания Лева понял, что он агонизирует — умирает.

– Слушайте, — шепнул он фельдшеру, — ведь умирающий! — и, подошедши, пощупал пульс. Пульс был нитевидный.

– Что с ним? — спросил Лева.

– Доходяга, — сказал фельдшер.