За горным туманом (др. перевод) (ЛП) - Монинг Карен Мари - Страница 51

Она была так не похожа на тех, кого он когда-либо знал. С первого дня, когда он увидел ее, он осознал, что она была настоящей, без фальши или лживых уверток. Хотя она могла иметь свои скрытые глубины, они не были ни злонамеренными, ни корыстными, но появились от страдания и одиночества, а не от обмана. Он понял, что у нее чистое сердце, такое чистое и настоящее и полное возможностей, какими были его цыганские поля, и что оно уже было отдано мужчине, который его не заслуживал! Этому воплощению обмана и странной неискренности. Адаму Блэку.

Всеми правдами и неправдами или в той манере, какая будет необходима, он будет ухаживать за ней и добьется ее. Он заставит ее увидеть ошибку в ее поведении — что она отдала свое сердце неподходящему человеку.

Она была скрыта капюшоном одновременно от него и для него, до тех пор, пока она не научится снова видеть этим чистым сердцем, которое спряталось в укрытие. Он разбудит его, встряхнет его и заставит его выйти наружу и снова взглянуть на мир. И когда она научится видеть его таким, какой он на самом деле, тогда она снова увидит его своими глазами.

Эдриен стояла неподвижно в неуверенности. Это было странно — знать, что он находится в комнате, но не знать, где или что он делает. Он мог стоять перед ней даже сейчас, его тело обнажено и блестит в свете масляных ламп. Она воображала его, освещенного мягким светом свечей. Она любила камины и факелы этого века. Что за романтика в том, чтобы жить и дышать под флуоресцентными огнями ее собственного времени?

Она сожалела о том, что капюшон лишил ее возможности видеть его, но решила, что это к лучшему. Если бы она могла видеть его, это значило, что он мог бы видеть ее глаза, и они несомненно выдали бы ее заинтересованность, если не ее готовность.

Она почувствовала шепот ветерка. Он был слева от нее? Нет, справа от нее.

— Первый раз — для того, чтобы стереть все твои воспоминания о другом мужчине.

Он кружил вокруг нее. Ее сердце оглушительно стучало. С любым другим мужчиной, невозможность видеть ощущалась бы как угроза, но не с Хоком. Потому что не смотря на его ярость, он доказал, что он благороден до мозга костей. Она знала, что хотя он ослепил ее, он сделал это в попытке завоевать ее любовь и доверие — а не для того, чтобы доминировать и подчинить ее. Не было ничего угрожающего в том факте, что он закрыл ее глаза для себя; он открыл ее сердце с помощью его шелкового капюшона. Ее неспособность видеть обострила другие ее чувства до совершенного состояния.

Когда его рука погладила ее стройную шею, она проглотила вздох удовольствия.

Хок продолжал кружить вокруг нее; подходя к ней сбоку, затем сзади, и, казалось спустя вечность, спереди. Ее уши напряженно улавливали его передвижения, ее тело вибрировало от напряжения, удивления, ожидания.

— Второй раз будет для обучения. Я буду обучать тебя тому, что означает быть любимым таким мужчиной как я. Это будет то, что ты никогда не забудешь.

Его дыхание овевало ее затылок, его пальцы подбирали ее свободно свисающие волосы. Она могла слышать только прерывистое дыхание — она не была уверена, его или ее. Она застыла от прикосновения его руки к изгибу ее будра, ощущая себя так, как будто через ее тело прошел мощный разряд электрического тока.

— В третий раз я надену путы и поводок. Я обещаю, что в этот раз приедет конец твоему сопротивлению.

Он провел пальцами по ее шее, по ее грудям, от одного соска до другого, затем вниз по ее упругому животу. Его легкая ласкающая рука проскользнула между ее ног и выскользнула, оставив после себя болезненный голод.

— Но в четвертый раз, ах, в четвертый раз, когда я услышу твои сладкие крики, этот раз будет для меня, девушка. За ожидание и за голод и за агонию желания обладания тобой. Только для меня.

Его руки были на ее плечах, сдвигая вниз шелк ее платья по ее коже. Расстегивая одну за другой маленькие жемчужные пуговки на ее затылке чем-то похожим на… зубы? Ох! Его язык пробежался по чувствительной коже ее затылка, затем двинулся еще ниже.

О небеса, это чувственное прикосновение его языка может привести ее к окончательной гибели. Шершавый бархат его языка проследовал полностью по ее позвоночнику, затем еще ниже. Она задрожала.

Ее колени ослабли, она молча пошатнулась. «Ты не должна издать ни звука», — напомнила она себе. Ни одного одобрительного звука, во всяком случае. Только протестующие.

И когда она была уверена, что она не сможет хранить молчание ни одной секундой больше, он отошел от нее, и она ощутила легкое движение воздуха от его перемещения. Она повернулась, пытаясь молча выследить его.

Ее платье на спине было расстегнуто, ее кожа была влажной от его поцелуев. Она ждала в безмолвном предвкушении. Где же он?

Здесь, подумала она, когда внезапно ощутила, как он ухватился за ткань ее платья. Он стянул платье вниз и оно в шелесте шелка упало на пол. За ним последовала сорочка, и затем на ней остались только чулки, кружевной корсет и туфли.

Хок был благодарен тому, что она ослеплена капюшоном и не могла видеть как дрожат его руки, когда он опустился на колени и медленно снимал ее один чулок, стоя на коленях перед ней и скатывая его вниз дюйм за дюймом. Он покрывал благоговейными поцелуями всю ее длинную шелковистую ногу. От податливого бедра до тыльной стороны ее колена, до ее аккуратной лодыжки он осыпал ее ноги, одну за другой горячими поцелуями, старясь не пропустить ни одного притягательного дюйма ее белоснежной как сливки плоти, которую он умирал от желания попробовать.

Она даже ни разу не застонала, но он раскусил ее игру. Так как она ненавидела его, она несомненно постарается не издать ни одного звука удовольствия, только если он не сможет вырвать этот звук из ее горла. И чтобы сделать это, он должен сохранять ясную голову. Он не должен терять контроль и начинать думать об этих мерцающих завитках в соединении ее сладких бедер, находящихся всего лишь в дюймах от его рта, или о шелковистом бугорке, который находился за ними, в самом центре ее страсти. Находясь у ее ног он наслаждался каждой плоскостью и каждым изгибом ее совершенного тела. Его глаза скользили по ее крепким бедрам, вверх по ее упругому, немного закругленному животу, по сливочным грудям к алебастровой колонне шеи, где они встречались с черным шелковым капюшоном.

Эдриен знала, что если в ближайшем времени что-то не случиться, то ее ноги просто подогнутся под ней и она упадет прямо на его лицо. Не плохая идея, сообщил ее разум. Она была шокирована. Ошеломлена. Но, возможно….

Она слегка качнулась вперед.

Хок застонал, когда ее мерцающие кудряшки прикоснулись к его небритой щеке. Стоя на коленях у ее ног, он зажмурил глаза, чтобы отогнать видение, оттолкнуть потребность, не осознавая что его язык облизывает губы и его рот требует…

Покачиваясь он зарычал и вскочил на ноги, а затем его руки прикоснулись к ее телу и он понял, что у него значительные неприятности. Куда к черту делся Хок? — удивлялся он, когда грубо бросил ее обратно на постель. Где же Лотарио? Легендарный мастер самоконтроля, который собирался дразнить ее, пока это станет невыносимым и разрушить ее оборону? И в какой ад провалилась его воля? Какая воля? Задавался он вопросом, потому что он заблудился на зеленом поле невинности, более приятном и роскошном, чем он когда-либо знал.

Эдриен застонала, когда его тело накрыло ее, прижимая ее к мягкой кровати. Каждый его дюйм представлял собой горячего, требовательно мужчину. О, небеса, промурлыкала женщина внутри нее. Ей захотелось крикнуть: «Возьми меня». Но не так просто, она не сдастся слишком быстро.

Быстрым движением Хок сорвал капюшон с ее головы и поцеловал ее, погрузив руки в ее волосы. Он целовал ее так глубоко, что она не смогла дышать и потеряла последние остатки своего страха.

Она целовалась с несколькими мужчинами прежде. Больше чем с нескольким. Робкие поцелуи, страстные поцелуи. Поцелуи Эберхарда, которые оставляли ее холодной. Мужчина не целуется вот так, если только он не слишком сильно влюблен.