Хозяин таёжного неба (СИ) - Лукин Андрей Юрьевич - Страница 8

– Где? – тряхнув её за плечи, негромко рявкнул молодой опер.

Дилетант бы непременно начал с дурацкого вопроса: «Что случилось?» Какая разница, что случилось! Ты пальцем покажи, а специалист разберётся.

Подействовало.

– Там!.. – в ужасе всхлипнула она, указывая на входную стеклянную дверь.

– Пошли!

– Нет!!! – Секретарша упёрлась со взвизгом.

– Где именно? Быстро!

– В арке…

Без сомнения, в виду имелась та арка, что располагалась впритирку со входом в Дом литераторов. Под мышкой, так сказать.

Выскочить первым на улицу не удалось – в дверях увязли рвущиеся наружу студийцы. Пришлось эту гоголевскую пробку таранить. Вновь возглавив гонку, Славик вбежал в прямоугольный тоннельчик, ведущий с улицы во двор и вскоре споткнулся в темноте о что-то мягкое. Упал, вскочил, выхватил связку ключей с фонариком-брелоком, нажал кнопку. Пушистый синеватый полусвет сделал увиденное особенно зловещим. Оказавшиеся шустрее всех две студийки шарахнулись и взвизгнули – переливисто, как тормоза на перекрёстке. Тело, о которое споткнулся молодой оперативник, принадлежало старому сатиру – тому самому, что недавно пытался лапать в приёмной смешливую блондинистую секретаршу.

Удручающе знакомая картина. Пробитый затылок, расстёгнутая до пупа рубашка, на груди кровоточивые руны: «АФЕРА». Однако что-то показалось Славику необычным. Что-то на этот раз было не так. Внезапно сообразив, присел на корточки, посветил в упор, вгляделся.

Вот оно что!

Точек над «ё» – не было.

Вместо пятой главы

Главную свидетельницу опрашивали в осиротевшем кабинете под неподкупным нордическим взглядом беломраморного Пушкина. В помещении пахло корвалолом и грязными носками. Валериана. Те же самые ароматы витали в приёмной, в коридоре, даже в актовом зале – там приводили в чувство двух самых шустрых студиек.

– Вы точно никого не заметили? – хмуро вопрошал Мыльный. Казалось, он только-только побывал в салоне красоты – звонок Славика вынул старшего оперуполномоченного из ванны, и короткая стрижка, высыхая, свалялась как попало.

Зарёванная секретарша Руся шмыгала носом и трогала скулы влажным платочком. Губы её разбухли совершенно по-негритянски.

– Никого там не было…

– Не было или не заметили?

Славик тихо сидел поодаль и тоже изображал свидетеля.

– Откуда я знаю! Темно было… Я об него… об него… споткнулась…

Секретаршу вновь сотрясли рыдания.

Сведений пока удалось извлечь немного. Надавав по блудливым рукам ныне покойному Исаю Исаевичу, Руся убедила его идти домой, после чего отключила оргтехнику, надела плащик, заперла кабинет, приёмную и, покинув Дом литераторов, свернула в арку. Где и споткнулась о труп.

– Стало быть, убийцу спугнули не вы…

– Да почему вы решили, что его кто-то спугнул?!

– Потому что, вырезая на груди потерпевшего слово «афёра», он не успел поставить точки над «ё». Впервые.

Руся отняла платочек от скулы и в злобном изумлении уставилась на старшего оперуполномоченного. Истерики – как не бывало.

– Слово «афера», – отчеканила она, – пишется через «е», и только через «е»! Никакого «ё» там отродясь не бывало!

Несколько секунд Мыльный пребывал в неподвижности.

– Йо-о… – только и смог выдохнуть он наконец.

В отличие от благообразного полковника Непадло старший оперуполномоченный впадал в бешенство крайне редко. Но если уж впадал… Крепче всего влетело, конечно, редкозубому блондинчику – за психологический профиль. Буквы «е» и «ё» в речи Алексея Михайловича так и мелькали, так и мелькали. Припомнил он ботанику прежние промахи, нынешние, выписал чертей и за грядущие. Ишь! «Вырезая на груди жертвы правильный вариант слова, убийца испытывает наслаждение, возможно, даже оргазм…» Ты сначала проверь, козёл, правильный это вариант или неправильный, а там уж об оргазме толкуй!

Под горячую руку попало и Славику:

– Филолог хренов! Чему тебя там полтора года учили?..

– Алексей Михалыч! Меня ж отчислили…

– И правильно сделали!!!

А с другой стороны, досталось и Мыльному.

– Что ж ты? – не удержавшись, молвил ему с упрёком Герман Григорьевич. – Сам говорил, в словарь заглядывал…

– Я насчёт «жёлчи» в словарь заглядывал, – огрызнулся тот. – А насчёт «афёры» не заглядывал. И я не эксперт! Я – опер… Какой с меня спрос?

– Слушай… – сказал полковник, озабоченно потирая волевой подбородок. – А тот, который к тебе с повинной приходил… Может, вызвать да ещё раз допросить? Он же все слова через «ё» читал – где надо и где не надо. А первые два убийства тоже через «ё»…

– А с третьим что делать? Третье-то на него не повесишь! Он в это время ещё у нас в СИЗО сидел. Да и с первыми двумя… Нет, ну, если прикажете, конечно…

Да, рухнула версия. Осела со всхлипом, как мартовский сугроб. Казалось бы, можно ли придумать что-нибудь хуже гуляющего на воле серийного убийцы? А вот можно, оказывается! Как вам, допустим, понравятся два заочно враждующих маньяка, один из которых пишет на трупе «афёра», а другой в пику ему – «афера»?

Даже если предположить, что преступник всё-таки один, веселее от этого не станет. Нет, конечно, век живи – век учись. Но не на таких же прописях, чёрт возьми!

И, что самое печальное, в связи с очевидной безграмотностью как минимум одного серийного убийцы круг подозреваемых расширялся до прежних размеров.

Однако обнаружилось и нечто вообще не вписывающееся ни в ту, ни в другую версию. Это нечто представляло собой желтоватую половинку машинописного листа, найденную в рабочем столе покойного Исая Исаевича. Явно фрагмент черновика, поскольку некоторые слова были зачёркнуты или переправлены.

«Я, Исай Исаевич Кочерявов, – значилось на нём, – секретарь СП, лауреат премии „Родная речь“, автор романов „Пляши, парторг“ и „Дочь мелиоратора“, отвечаю, что слово „афёра“ пишется через…»

Дальше всё было оторвано.

– В каком же это смысле «отвечаю»? – хищно помыслил вслух Герман Григорьевич. – Отвечаю на ваш запрос или в уголовном смысле?

– Давненько писано… – заметил Мыльный. – Или бумагу старую взял. Может, на экспертизу отдать?

– Отдай. А интересная бумаженция, правда? Я вот думаю, не найдётся ли чего похожего у первых двух? У Лаврентия и у этого… Как его? Пешко?..

Не нашлось.

А ну как убийца женщина? И не просто женщина, а именно секретарша Руся? Последняя видела живым. Первая увидела мёртвым. И мотив налицо – по рукам била. Знает, правда, где «е» пишется, где «ё», но могла ведь и нарочно ошибиться, чтобы следы запутать. Со всеми тремя убитыми знакома лично, за одним даже замужем побывала. Имела время припрятать орудия преступления. Крови на плащике и на юбке, правда, не обнаружено, что, впрочем, ни о чём не говорит, кроме как об аккуратности, свойственной большинству секретарш.

К счастью, сотрудники убойного отдела в отличие от нас с вами, дорогой читатель, к фантазиям не склонны и сомнительную эту версию разрабатывать не стали. Иначе бы неминуемо выяснилось, что любой инструмент, оказавшись в руках Руси, если и становился смертельно опасен, то в первую очередь для неё самой. Попытка самостоятельно забить некрупный гвоздь во что бы то ни было кончалась, как правило, травмой средней тяжести. Точнее и неприличнее всех об этой Русиной способности выразился слесарь, попросивший её однажды что-то там придержать газовым ключом. «Да-а… – с уважением молвил он после того, как ключ сорвался и натворил дел. – Для таких рук и п… варежка».

Кроме того, забегая вперёд (далеко вперёд, аж за черту эпилога), шепну по секрету, что секретарша Руся и оперуполномоченный Мыльный в конце концов поженились, но, поскольку эта амурная история никак не вписывается в данный детектив, я её со спокойной совестью пропускаю. Как, кстати, и отдельные бытовые подробности из жизни оперов. Ну там распитие спиртных напитков на рабочем месте и всё такое.