Защитники людей - Корнилов Антон - Страница 67

Костя оттолкнул его:

– В благородство играют, суки! На публику стараются!

– Успокойся!

– Так уйдут же! Не удержим мы их теперь!

– Сдается мне, никуда они уходить не собираются, – проворчал Заяц.

Опомнившись, руковод Кастет шаркнул рукавом форменной куртки по лбу, стирая быстро застывающий на морозе пот, – с такой силой шаркнул, что едва не содрал себе кожу.

«Тяжелых» оказалось трое. Одному остро сколотая деревяшка (видимо, ножка кровати) глубоко вошла в живот; оставаясь в сознании, он тонко вскрикивал, все порываясь ослабевшими руками вытащить из себя инородное тело. Второй, покачиваясь на носилках, хрипел в забытьи, пузыря кровь на губах, – Костя, повидавший в своей жизни ранения, не сомневался, что у него переломаны ребра, осколки которых воткнулись в легкие. Третий, явно в состоянии шока, не лежал на носилках, а сидел, тупо глядя на свои неестественно вывернутые, перебитые ноги правым глазом. Левый же глаз, болтаясь на остатках мышечной ткани, свисал на щеку.

Те дружинники, кто мог идти самостоятельно, выглядели не менее жутко. На телах и лицах их поблескивали в ярком свете парковочных фонарей осколки стекла, врезавшиеся в плоть, раненые на ходу вытаскивали их из себя, роняли под ноги. Коротко остриженные головы многих бугрились шишками. Все без исключения были в крови, и все едва находили сил, чтобы держаться в вертикальном положении, – даже те, чьи раны были только поверхностными, несерьезными. Не столько от телесных повреждений были слабы дружинники, сколько вследствие выплеска энергии, опустошившего их.

Подъезжали и уезжали один за другим автомобили скорой помощи.

– Ну все… – вдруг коротко, как-то зловеще остро выдохнул Костя. – Не стоит искать окольных путей, если можно пройти к цели прямым.

– Ты чего? – вздрогнул стоявший рядом Заяц.

Не ответив ему, Костя подозвал Шатуна, сказал ему несколько тихих слов. Тот удивленно отстранился:

– Да откуда же я тебе?..

– Откуда-откуда! – зло передразнил его Костя. – Это Сибирь, тут каждый второй мужик – охотник. Ты же местный, маму твою!..

– Понял! – тряхнул головой Шатун и исчез, прихватив свою пясть.

– Надо все же голове сообщить, – сказал Заяц, слышавший, о чем говорили Костя и Шатун. – Какие-то они все-таки… Непонятные. Раненых отдали, говорят, что драться не хотят. Может, сообщить голове? Залетные ведь с ним говорить хотели…

– Сполох Капралу сигнализировать хочешь? – прищурился Костя. – Помощи попросить? Мало ли что эти сволочи хотели… Кончилось их хотение. Нужно было на наши условия соглашаться. Не бзди, боец, Дружина и раньше справлялась и теперь справится. Вот так.

– Дружины-то почти не осталось… – негромко произнес Заяц.

Костя пропустил это замечание мимо ушей.

– Все просто, – сказал он. – Они пошли против нас? Пошли. Значит, что надо? Их надо наказать. Даже не то чтобы наказать… Покарать – вот правильное слово…

– Ну как? – спросил Сомик у Двухи, закончив накладывать тому на сломанную руку шину, изготовленную из двух обломков входной двери и разорванного на полосы одеяла.

– Великолепно! – огрызнулся Игорь. – Лучше не бывает! Болит – как еще?.. Глупые вопросы какие-то…

– Попить принести?

– Сам дойду. Ноги-то у меня целы. Пока…

Кряхтя, Двуха поднялся и двинулся к ванной, вкруговую, скрежеща подошвами ботинок об усыпанный разнокалиберным мусором пол, держась неповрежденной рукой за покрытую безобразными выщерблинами – будто из пулемета расстрелянную – стену. Был он бледен, Двуха, так бледен, что рукав белой сомиковой рубахи, перехватывающий иссадненную голову, цветом сливался с лицом; под глазами Двухи темнели синюшные круги, из-под головной повязки на виски при каждом шаге выскальзывала капля пота.

Сомик выглядел не намного лучше. Нос его распух и смотрел набок, нижняя губа была сильно рассечена, и было видно, что два передних зуба наискось сломаны. Только закончив с Двухой, он присел прямо на пол, опершись спиной о стену.

– Голова кружится, – общо пожаловался он. – В тело как будто бетон залили, кажется даже, что чувствую, как он там хрустит, застывая, когда двигаюсь. А дальше, между прочим, будет только хуже.

– Без тебя знаем! – отозвался добравшийся уже до ванной Двуха. – А то никто из нас раньше в боевой режим не входил…

– Нам отдохнуть необходимо…

– Волга впадает в Каспийское море, – сказал на это Игорь. – Лошади кушают овес и сено… Ты прямо гений очевидности, Сомидзе. Только, чувствуется, отдых нам не светит.

Он скрылся в ванной, где тотчас зашумела вода.

Через изуродованный дверной проем в номер из коридора шагнул Олег.

– Как обстановка? – осведомился у него Женя.

– Как и следовало ожидать, – Олег притронулся к набухшей над бровью продолговатой шишке, поверхность которой пересекала ломаная линия глубокого пореза, запекшаяся уже густой черной кровью. – Постояльцев из гостиницы убрали, входы-выходы охраняются.

– Ну, положим, прорваться наружу все-таки реально, – стал рассуждать Сомик. – Только вряд ли имеет смысл. К машине нам не подойти, а пешком скрыться не получится. Догонят. Так что, братцы, отступать нам некуда.

– Отступать нам и незачем, – поправил Трегрей. – Мы назначили Капралу встречу, и рано или поздно он здесь появится.

– Может, и появится, – проворчал Сомик. – Только нас тут не застанет. Знаешь, Олег, еще один штурм мы вряд ли переживем. Если эти самые руководы сюда еще подкрепление подтянут… Мы и сейчас-то еле ноги передвигаем…

Он перевел взгляд на упитанную тушку Гарика Рысака-Подбельского, большим плющевым медведем недвижимо лежащую в углу.

– А все из-за него, – добавил Женя без злости в голосе, равнодушно. – Если б он нам не подвернулся, мы бы в это… гибельное положение не попали. Я вообще думаю, большая часть зла в мире происходит по вине таких вот… рысаков. Плывут по течению, не думая барахтаться. Наоборот – загребают потихоньку. И абсолютно им по барабану, как их поступки на судьбах других людей отзовутся. Не привыкли они, течением увлекаемые, рассуждать: правильно или неправильно живут. И как деяния их соотносятся с интересами окружающих… с нормальной человеческой совестью. Да и деяния-то их деяниями называть неприлично. Делишки. И, главное, не он один такой, все такие. Люди, которые никак не могут приучиться окурки плевать в урну, а не рядом, в вещах поважнее уж точно себя по-другому вести не будут.

– Давай отдадим его, – предложил Олег. – И все кончится.

– Он бы так поступил не задумываясь. Как любой нормальный человек. Мы-то другие… Ненормальные.

– Вот и ляжем тут, – включился в разговор вышедший из ванной Двуха. – Плохие-хорошие, нормальные-ненормальные – все равно ляжем… А здорово ты все-таки сообразил шибануть ворога… неживой материей. Если б не это… – не закончив, он покрутил головой.

– А за то, что про «вспышку» вспомнил, – отдельное спасибо, – добавил Сомик.

Баюкая висящую на перевязи руку, Игорь пошел через комнату. Проходя мимо окна, он мельком выглянул во двор и, ахнув, бросился наземь. Снаружи один за другим прогрохотали несколько выстрелов – две пули цвиркнули через оконный проем, заряд дроби стегнул зашипевший воздух, разбрызгал по стенам сноп крохотных щербин.

– Что и требовалось доказать, – проговорил, вздрогнув, Женя. – Какие теперь предложения будут?

– Надобно менять позицию, – сказал Олег, присевший на корточки в тот самый момент, когда Двуха принял горизонтальное положение.

Не вставая, Трегрей вытянул руку к тускло мерцавшей в разбитой люстре единственной лампочке. Лицо его стянуло мгновенным напряжением, жилка на виске конвульсивно дернулась – и лампочка, щелкнув, погасла.

– Журналиста я захвачу, – проговорил Олег в темноте, разбавленной жидким светом из-за окна. – Следуйте за мной.

– Ну что?

– Сделано! – доложил руковод Шатун руководу Кастету. – Во-он, погляди, – он обернулся, чтобы указать на пятиэтажку напротив гостиницы, – второй справа подъезд, третий этаж… На балконе его посадил. Там на гостиничные окна обзор хороший. Стрелок классный, пусть кто-нибудь из этих… только высунется – враз снимет.