Брат Посвященный - Рассел Шон - Страница 59

Она сняла сандалии и ступила на крыльцо. Из-за ширмы, стоящей на крыльце, донесся надсадный кашель, и черты молодой женщины исказила боль, как будто Кицура кашляла сама.

— Отец? — негромко позвала она. Послышалось свистящее дыхание.

— Это ты, Кицу-сум?

Она почти увидела улыбку князя Омавары, и ее лицо, как в зеркальном отражении, тоже осветилось ласковой улыбкой.

— Да, отец. Чудесный вечер, не так ли?

— Чудесный. — Князь замолчал, переводя дух. Кицура разглядывала рисунок на ширме — заросли бамбука у тихого пруда.

— Ты видела туман… в саду… утром?

— Да, отец. Но вам не следовало вставать и дышать холодным воздухом.

Омавара едва слышно засмеялся, и этот смех показался Кицуре лишь слабым отзвуком прежнего смеха ее отца.

— Я не могу… отказаться от мира… вот так сразу… Кицу-сум. — Прозрачный осенний воздух клокотал в его легких, как игральные кости в чашке, и старика снова сразил приступ мучительного кашля. Сердце молодой женщины сжалось, она закрыла глаза, будто желая этим прекратить ужасный звук.

— Я позову брата Тессу, отец? — спросила она, имея в виду монаха-ботаиста — домашнего лекаря семьи Омавара.

Терзаемый кашлем князь не ответил, но когда дочь уже поднялась, чтобы позвать слугу, он проговорил:

— Не надо. Это пройдет через… — Он снова закашлялся.

Вскоре приступ прошел. Князь лежал, тяжело дыша.

Его дочь ждала, молча вглядываясь в ширму, которая позволяла отцу не терять достоинства перед грозным недугом, постепенно высасывающим его силы. Если бы только можно было перенести отца в то место, изображенное на ширме, подумала Кицура. Нарисованный пейзаж излучал безмятежность. Да пребудет с князем милость Ботахары, он столько страдал в этой жизни.

Наконец дыхание князя Омавары стало ровным. В тот самый момент, когда Кицура решила, что отец уснул, он заговорил снова:

— Ты… поедешь во дворец… на праздник?

— Да, отец. Я заберу Нисиму-сум, и мы отправимся на праздник вместе.

— Вот как. Передай ей… привет… от меня.

— Непременно, отец. Она несколько раз изъявляла желание навестить вас и все время справляется о вашем здоровье.

— Она… добрая девушка. — Последовала долгая пауза, прерываемая только клокотанием в груди князя. — Ты… должна сказать ей, что… я очень люблю ее… но увидеться…

— Понимаю, отец. Я все объясню.

— А что слышно о… Мотору-сум? Он… уехал… в Сэй?

— Я отругаю слуг, отец, за то, что они беспокоят вас такими вещами.

Из-за ширмы снова послышался почти беззвучный смех.

— Раз уж вы все знаете г то — да, князь Сёнто отправился в Сэй дней десять назад.

— Я… волнуюсь.

— Князь Сёнто мудр, отец. За него не нужно беспокоиться.

— Опасность… серьезнее, чем… кажется. Ущелье… Дендзи… Сэй… — Омавара умолк.

— Князь Сёнто всегда очень бдителен, мой господин. Нам лучше побеспокоиться о чем-нибудь другом.

— Ты права… Кицу-сум… А где твоя мать?

— Она всегда рядом с вами, мой господин. Вы — ее счастье. Что с ней может случиться?

— Она… совсем не отдыхает… тревожится…

— Иначе она не может, отец, вы ведь знаете.

— Она переживает… что ты… — князь закашлялся, но не сильно, — не нашла себе жениха.

— Отец, я не похожа на старую деву! — заразительно рассмеялась Кицура. — У меня в запасе еще много времени.

— Да, но… Кицу-сум… у императора только три сына.

— Какая жалость, что у него нет четвертого. Может, хоть этот был бы достойным внимания!

Снова послышался смех, перешедший в хрип.

— Я воспитал тебя так… что твои требования к людям… слишком высоки.

Теперь рассмеялась Кицура.

— Почему вы так говорите, отец? Только потому, что я считаю сыновей императора ниже себя? Сказать по правде, я бы не позволила ни одному из них жениться даже на моей служанке!

— А-а. Раз так, то… в покоях принцев, должно быть… царит страшный беспорядок.

Кицура улыбнулась.

— Я утомляю вас, отец. Брат Тесса снова меня отчитает.

— Да… я… устал.

— Мне пора, отец.

Занавеска в ширме всколыхнулась, и в отверстие просунулась бледная, иссохшая рука. Княжна Кицура стиснула в ладони холодные пальцы князя. Эта рука — вот все, что она видела при встречах с отцом уже более четырех лет.

Стоя у ширмы, ведущей на балкон, княжна Нисима смотрела на праздник — сплошной водоворот ярких цветов. Члены императорской свиты и другие приглашенные прогуливались в трех больших залах и на открытой террасе. Император сидел на возвышении; его окружали придворные, которые слыли знатоками музыки. Высочайший соизволил выступить судьей в музыкальном конкурсе.

Рядом с ним, на краю возвышения, сидела княжна Кицура Омавара. Она также была в числе экспертов, и почти все свое внимание император уделял именно ей. Нисима видела, что кузина старается быть любезной и в то же время держаться на расстоянии от Сына Неба. Нисима понимала, что император ведет себя непристойно, однако чем-либо помочь Кицуре она не могла. Императрица покинула торжество, однако ее супруг этого, по-видимому, и не заметил. Где-то в зале промелькнула юная танцовщица-сонса, недавний предмет обожания императора. Сегодня он даже не смотрел в ее сторону, и выглядела бедная девушка соответственно. Княжна Нисима стояла на балконе и с тоской думала о спокойной жизни госпожи Окары — ах, если бы…

Молодые аристократы представляли на суд высокого жюри свои лучшие произведения. Все знали, что победителей ждет щедрое вознаграждение, поэтому собравшиеся в этой части зала гости внимали исполнителям в полной тишине. До Нисимы долетали обрывки мелодий, но сегодня музыка почему-то не поднимала ее настроение.

В следующем зале, Зале Поющей Воды, Чуса Сейки собрала вокруг себя самых многообещающих учеников, а также несколько придворных. Все вместе они сочиняли цепочку стихов. В искусственном водоеме плавала чаша с вином; каждый по очереди брал ее в руки, отпивал глоток вина и декламировал трехстишие, которое должно было перекликаться со строчками предыдущего поэта, иметь связь с классическим стихотворением и содержать в себе что-то новое. Нисима также получила приглашение, однако, увидев среди участников состязания принца Вакаро, вежливо отказалась. Кроме того, сейчас ее голова была занята другими мыслями, и она чувствовала, что не готова поддержать свою репутацию талантливой поэтессы. Этим вечером приглушенный свет фонариков не вызвал у нее прилива чувств.

Она уже собиралась спуститься к гостям, когда вдруг у нее над ухом зазвучал мужской голос:

— Спасибо вам за цветок синты, княжна Нисима.

— Не стоит благодарности, генерал.

Она ощущала его присутствие. Он стоял позади нее, как тигр в ночи. Дыхание княжны стало прерывистым, а спина напряглась, вот-вот ожидая прикосновения.

— Если память мне не изменяет, однажды мы говорили о благодарности, — промолвил он.

Нисима уже хотела обернуться к нему, но после этих слов замерла на месте.

— Полагаю, в разных кругах существуют разные понятия о благодарности, генерал Катта.

— О, простите. Я не имел в виду то, о чем вы подумали. Это я испытывал и продолжаю испытывать к вам глубокую благодарность. — Яку Катта сделал паузу, точно прислушиваясь, а затем шепнул: — У меня есть сведения, полезные для тех, в чьем саду растет синта.

Княжна кивнула, по-прежнему глядя вниз, на праздничную суету.

— Осмелюсь попросить вас выйти со мной на балкон, княжна Нисима. Мне нужно сказать вам два слова. — Генерал шагнул к открытым сёдзи.