Родник - Тайц Яков Моисеевич - Страница 34

— Вот он, беглец, — сказала мама. — Заходи, заходи.

— Здравствуйте, Кира Петровна!

— Здравствуй, Ваньков!

Кира Петровна протянула ему руку. Владик никогда ещё не здоровался с учительницей за руку. Он неуклюже пожал её узкую, тонкую кисть. Он в эту минуту сам себя очень уважал. Шутка ли — с ним здороваются, как со взрослым! «Сейчас она начнёт меня отчитывать», — подумал Владик и прислонился к столу.

Но Кира Петровна ласково спросила:

— Поел? Отлично. Теперь давай поговорим. Скажи мне, Ваньков, только откровенно, почему ты сегодня пропустил школу?

— А мне надо было закончить… одно срочное дело.

— А какое дело? Секрет?

— Нет, ничего не секрет. Вот я сейчас…

Владик побежал к себе, притащил ящик с панорамой и стал его показывать маме и учительнице. Панорама им обеим очень понравилась.

— Это ты для музея сделал? — спросила мама. — Почему же они не взяли её? Плохо вышло, да?

— Нет, не плохо, — обиженно отозвался Владик.

— Тогда почему же?

— Потому что… Ну, всё… всё из-за этой единицы.

— Вот об этом-то я и хотела поговорить с тобой, — сказала Кира Петровна.

Она стала расспрашивать, как это вышло, что он получил единицу. Владик подробно ей рассказал про Тамару Степановну.

Потом она стала расспрашивать про журнал и про испорченную страницу. Тут Владик сразу замолчал, словно воды в рот набрал. Хмуро, исподлобья он поглядывал на Киру Петровну, не отвечая на её расспросы. Да и что он ей мог сказать? Не может же он ей сказать, что это сделал его друг Петя Ерошин! Не может же он выдать товарища!

Кира Петровна долго беседовала с Владиком, долго допытывалась, где правда, но он упрямо отмалчивался. Наконец она поднялась:

— Имей в виду, Ваньков, подозрение падает на тебя.

— Пускай падает…

— Завтра на педсовете будет стоять вопрос о Краснодоне. И похоже, что ты не поедешь.

Владик поднял голову, хотел что-то сказать, по пересилил себя, стиснув зубы, и стал обводить пальцем вышитые на скатерти огромные шёлковые ромашки.

— А мне хочется, чтоб ты поехал, понимаешь! Не верю я, что ты способен на такую гадость, на всякие подчистки. Вот не верю, и всё! — Кира Петровна взяла Владика за руку. — И если ты завтра на педсовете докажешь, что ты тут ни при чём…

— Ты слышишь, Владик? — вмешалась мама. — Ведь это дело серьёзное.

Владик попрежнему молчал и всё быстрей и быстрей водил пальцем по ромашкам.

Кира Петровна взяла свою сумочку, достала беленький платочек — в комнате сразу тонко запахло сиренью, словно весной — и приложила его ко лбу.

— Подумай, Ваньков, подумай. У тебя ещё целая ночь впереди и завтра полдня. — Она спрятала платочек, щёлкнула замком. — Итак, Нина Васильевна, к трём часам в учительской… А ты, упрямая душа, больше не прогуливай, слышишь?

— Слышу, Кира Петровна.

Мама проводила учительницу, пошепталась с ней ещё немного в передней, потом закрыла дверь, вернулась в комнату, подошла к Владику и за подбородок приподняла его голову:

— Ну, сын, что же это с тобой будет, а?

— Ничего не будет, мама, — сказал Владик. — Ничего не будет. Не поеду в Краснодон, и всё. И пускай! И ладно!

Он побежал к себе, лёг и уткнулся носом в подушку. Мама хотела было зайти к нему, но он сказал:

— Не надо, мама. Не надо сейчас!

Мама постояла за дверью и молча пошла к себе.

Двадцать шестая глава. Педсовет

Когда бывал педсовет, вся школа словно подтягивалась.

Сегодня педсовет — и нянечки старательнее подметают классы и коридор.

Сегодня педсовет — и мальчики тише сидят на уроках.

Сегодня педсовет — и директор дольше засиживается у себя в кабинете, готовясь к выступлению…

Педсовет начался сразу после уроков. Школа опустела. Опустел и пятый «Б». Кто пошёл домой, а кто отправился в пионерскую, на совет отряда. Там собрались Толя Яхонтов, Митя Журавлёв, Игорёк Резапкин, Сева Болотин… Пришёл и вожатый Лёва Шумской. История с журналом взбудоражила весь отряд.

Лёва яростно дёргал себя за пышный чуб и, по привычке привставая на цыпочки, говорил:

— Вся беда в том, что наш отряд плохо объединён, вот что.

— Почему плохо? — вскочил Толя. — Мы учимся вместе, в одном классе, в одном отряде…

— Мало этого, мало! — шумел Лёва, всё сильнее дёргая свой чуб, словно хотел его совсем оторвать. — Надо вам крепче спаяться, чтобы не было «отдельных».

— Каких таких «отдельных»? — спросил Митя.

— Бывают такие ребята, особняком держатся. Вот я таких и называю «отдельные». И, конечно, испортить журнал мог только «отдельный». А когда вы все, так сказать, крепче спаяетесь…

— А кто ж это у нас «отдельный», кто? — закричал Игорёк.

— Есть такие.

— Нет у нас таких!

Спор в пионерской разгорелся не на шутку.

А в пустом пятом «Б» в это время сидели два ученика — Владик Ваньков и Петя Ерошин.

Петя собрался было после уроков идти домой. Он вышел в коридор вместе со всеми и стал ждать своего приятеля. Но Владик не выходил. Тогда Петя вернулся в опустевший класс. Владик, подперев голову кулаком, одиноко сидел в углу за партой.

— Ты что, Владька, почему сидишь? Пойдём.

Владик не отвечал.

Петя потряс его за плечо:

— Владька, ты что, не слышишь?

Владик рывком обернулся:

— Что тебе надо?

— Пойдём домой.

— Не пойду.

— Почему?

— Так.

— Тогда и я не пойду, — сказал Петя. — Ты так, и я так.

Он сел рядом с Ваньковым. Владик стал его выталкивать. Старенькая парта так и затрещала. Тут открылась дверь, и в класс вошёл… папа Владика — Сергей Сергеевич Ваньков.

Владик не поверил своим глазам. Уж очень странно было видеть рослого, грузного папу в классе, возле чёрной доски с плохо стёртыми меловыми линиями, возле шатких школьных счётов и низеньких парт. Здесь папа казался выше и крупнее, чем дома, он выглядел прямо как великан. Владик подбежал к нему:

— Папа, папа, почему ты? Я думал, мама придёт.

Папа поздоровался с Петей Ерошиным и прошёл к партам. На нём был чёрный костюм, который он надевал только в самых торжественных случаях, на груди топорщился новый галстук. У папы был очень парадный вид.

Он хотел было сесть за первую парту, но никак не мог втиснуться в промежуток между сиденьем и крышкой. Петя принёс ему учительский стул.

— Спасибо, — сказал папа и повернулся к сыну: — Мне мама всё рассказала, и я решил сам присутствовать. Вот, отпросился с работы, сказал, что по важному делу. — Папа посмотрел на часы: — Когда сказали — к трём? Скоро три. Пойдём, что ли?

— Пойдём.

Они пошли по школьному коридору — папа, Владик и Петя Ерошин.

— А ты куда? — спросил Владик. — Тебя не вызывали.

— Пускай! — отозвался Петя.

Они подошли к учительской. Там уже собирались педагоги.

Пришла Анна Арсентьевна, пришёл Игнатий Игнатьевич и сразу же стал длинными пальцами мять тонкую папироску. Вошла Тамара Степановна и села, строго поблёскивая очками на тихого Абросима Кузьмича.

Наискось от Тамары Степановны уселся Антон. Рядом с ним — Кира Петровна.

Педагоги прибывали один за другим. Это были люди, которые все свои силы отдавали школе. Целый день, с самого раннего утра, они занимались со своими учениками, терпеливо объясняя, спрашивая, диктуя. После уроков они обычно задерживались в школе на совещаниях, на собраниях, для проверки тетрадей, для беседы с родителями.

По вечерам — в театре ли, на концерте, в гостях ли — они большей частью думали о своих учениках.

И сейчас, сидя в учительской за длинным, крытым зелёной материей столом, они вполголоса беседовали всё о том же: об учениках, уроках, отметках…

Вдруг, опираясь на палку, в учительскую вошла закутанная в тёплый шерстяной платок учительница. Когда она размотала платок, все с удивлением увидели, что это Елена Ивановна.

Педагоги кинулись к ней. Кто принимал её белый шерстяной, покрытый снежком платок, кто подавал ей стул, кто стал растирать сё озябшие морщинистые руки с голубыми прожилками.