Цена любви - Ранн Шейла - Страница 14

— Извините, сеньора.

Во время ленча ко мне подошли испанцы из съемочной группы — электрик и бригадир осветителей.

— Мы тут решили, — бригадир с трудом подбирал английские слова, — пожалуйста, не сочтите нас навязчивыми… кажется, мы вас знаем.

«Невероятно, — подумала я. — Мой единственный коммерческий фильм здесь только-только начали демонстрировать. Откуда бы им меня знать?»

— Это было очень давно. — Бригадир осветителей изучал мое лицо, желая убедиться, что он прав. — Здесь, в Барселоне.

Он смущенно посмотрел на своего товарища.

— Тогда мы тоже работали с американцами. В съемочной группе была девушка, американка, она здесь жила. Не сочтите нас навязчивыми. Очень славная девушка, много работала, все ее любили. Я замерла.

— Нет! Это была не я.

Вероятно, они ошиблись. Они имели в виду какую-то другую госпожу. Здесь работало много американцев.

— Извините за беспокойство, сеньора. — Бригадир смущенно потянул за собой товарища. — Вот видишь, — продолжил он на испанском. — Я же говорил тебе, что это не она. Та была другая, тоненькая, балерина.

Они вернулись к съемочной группе, но я слышала их голоса. Понимала их речь.

— Говорю тебе, это она. Посмотри на ее ресницы.

— В Америке немало женщин с такими ресницами. Зачем ей лгать?

— Ты забыл тот ужасный случай, что с ней приключился?

— Да? О чем ты?

Бригадир уселся на бампер грузовика и развернул пакет с сандвичем.

— Матадор… помнишь? Сумасшедший Цыган, влюбленный в нее? Ко всем ревновавший! Мужчины боялись к ней приближаться.

— О… да… он тоже был знаменитостью.

Подумав немного, бригадир продолжил:

— Теперь вспоминаю. Все девушки из группы только о нем и болтали, но она любила другого парня, танцора, тоже цыгана. Он обращался с ней, как негодяй; говорили, что бьет ее, преследует, а она к нему возвращается. Молодые люди — настоящие безумцы.

— Помнишь тот день? Они оба пришли на съемочную площадку. Танцор ей что-то сказал, возможно, попросил вернуться к нему. Девушка говорила с ним не более минуты, ей было некогда — она работала. Но матадор, обезумев, схватил танцора за шею, ударил о каменную стену. Все произошло так быстро! Танцор оказался гораздо слабее матадора. Мы пытались разнять их, но матадор был слишком проворен. Он разбил голову танцора о землю. Кровь хлынула изо рта, ушей, головы. Когда мы оттащили матадора, танцор напоминал тряпичную куклу.

— О да, я помню, как все кричали, а «скорая» долго не приезжала. Девушка билась в истерике, мы пытались ее успокоить, оттащить от тела. Она сама превратилась в тряпичную куклу. Все руки перепачкала в крови. Прибыла полиция. Мы клятвенно заверили, что балерина тут ни при чем, все любили ее. Она обладала какой-то особенной невинностью.

— И что случилось с танцором?

— Он умер по дороге в больницу. Все-таки головой удариться о мостовую… Матадора в конце концов отпустили. Кажется, у танцора нашли нож, он пытался пырнуть им противника. Никто из нас ножа не видел, но ведь все произошло так быстро.

— Кто знает? Матадор-то был знаменитый; эти люди известнее танцоров. У них более могущественные покровители.

— Говорили, что в крови танцора обнаружили следы наркотиков. Как знать? А что же девушка?

— Она больше не появилась на работе. Не пришла даже за зарплатой.

— А должна была бы прийти. Американцы хорошо платили. И любили ее, все знали, что она не виновата.

— Наверно, танцовщица уехала домой и вышла замуж за какого-нибудь американца.

Электрик снова посмотрел на меня.

— Ручаюсь, это она. Такие глаза не часто встретишь.

— Ну, видимо, ей удалось выйти замуж за весьма богатого американца, — сказал бригадир. — Одета очень даже ничего… У той девушки с деньгами было негусто…

Прораб американской съемочной группы наконец избавил меня от страданий, крикнув своим людям:

— Эй, ребята, приступаем. Сколько можно есть сандвич?

Электрик с бригадиром осветителей вернулись на съемочную площадку.

Я быстро зашагала прочь. Годы ушли на то, чтобы стереть из памяти картину смерти Луиса. Теперь она снова живо встала передо мной, словно растущее прямо на глазах чудовище. Я слышала свои вопли, странные, детские вопли из прошлого. Видела Луиса, изо рта его текла кровь. Мои руки потянулись к нему, чтобы остановить кровотечение, и вопли стали еще громче. Но никто ничего не слышал. Я кричала, лежа на земле; потом меня оттащили в сторону.

— Эй, как поживаете?

Ассистент режиссера догнал меня прежде, чем мне удалось выбраться из толпы.

— Помните меня? Я вам ассистировал два года назад, когда вы снимали в Большом Каньоне.

— Да, — чуть слышно ответила я, хватаясь за любую мысль, способную отогнать воспоминания о Бетти.

— Я и не знал, что вы здесь, — продолжил мужчина. — Вы сейчас над чем-то работаете?

— Собираюсь снимать фильм.

Элизабет прибавила шагу.

— Я видел ваш фильм «Фирензе».

Он следовал за мной, почтительно сохраняя дистанцию в несколько футов и стараясь поддерживать дружескую беседу.

— Потрясающе! Там есть все. Великолепные сцены насилия. Брюс Уиллис, вероятно, вам завидует.

Я остановилась. Бежать бесполезно. Вопли носились в воздухе. От запаха крови Луиса меня замутило, пробрала дрожь.

— Прекрасный стиль, — не унимался ассистент. — А кто для вас делал голубую неоновую подсветку?

— Паола Бонинни…

«Говори о чем угодно, — приказала себе я, — только не поддавайся панике».

— По-настоящему стильная работа! Удивительно, что мне никогда не доводилось о ней слышать. Знаете, я частенько работаю в Италии, хорошо бы с ней познакомиться.

— Я тоже не знала ее прежде. Просто повезло.

Пришлось вслушаться в слова ассистента… чтобы закрепиться в настоящем. Окровавленный Луис преследовал меня. Я цеплялась за фразы своего собеседника, радуясь этой соломинке.

— Знаете, — добавил, подмигнув, мужчина, — никто и не предполагал, что вы способны создать столь динамичный, насыщенный действием фильм. Попасть в самую точку. Создать зловещую атмосферу. Но ведь вы всегда снимали картины о любви?

— Они не имели успеха…

«Держи себя в руках, говори о настоящем… Элизабет».