Мой дедушка — памятник (илл. А.Елисеева) - Аксенов Василий Павлович - Страница 15

Скромный мужественный путешественник был изображен скульптором как бы на капитанском мостике, но одновременно и на коне. Его гордую голову, с лицом, исполненным благородного гнева, венчал крылатый шлем. Правой рукой Страттофудо поражал акулоподобного Рокера Буги, а левой защищал пышную улыбающуюся деву, символизирующую эмпирейскую свободу!

— О ужас! И это мой прапрапра… — прошептал Геннадий, вспомнив добродушный и даже несколько застенчивый взгляд фамильного портрета.

— Представляете, что здесь начнется, если обнародовать ваше происхождение, Геннадий? — засмеялся капитан.

— Умоляю вас не делать этого, Николай! — воскликнул мальчик. Скромность всегда была его отличительной чертой.

Рикошетников промолчал. До поры до времени он решил не волновать друга, не говорить ему о том, что он вместе с Хрящиковым и Шлиером-Довейко решили обнародовать его происхождение на завтрашнем футбольном матче, и сделать это было решено для расширения и углубления дружеских контактов.

Друзья поднялись по мраморной лестнице и скрылись в здании сената. Они уже не видели, как через пять минут на площадь с грохотом ворвались два десятка мрачных, затянутых в черную кожу хулиганов на мотоциклах. Они не видели, как хулиганы начали зловещее кружение вокруг памятника, поливая его желтой краской и отвратительной хулой, забрасывая яйцами и тухлыми крабами. Они не видели, как толпы возмущенных эмпирейцев пресекли эту неожиданную вылазку жителей Карбункла (а это были именно они) и покрыли их головы позором.

В Чем же была суть этото странного инцидента? Оказалось, что на Карбункле вдруг вспыхнула яростная компания против футбольного матча. Жители Карбункла, для которых ранее один их жалкий клукс был дороже всего мирового футбола, которые до сего утра не слышали даже имен Пеле и Гершковича, вдруг выступили с яростными нападками на футболистов «Алеши Поповича» и послали лучших своих хулиганов для осквернения памятника русскому адмиралу.

А Геннадий и капитан Рикошетников сидели тем временем в галерее для гостей и наблюдали заседание сената Республики Большие Эмпирей и Карбункл.

Спикер сената возвышался над всем собранием, сидя по традиции на огромной бочке знаменитого «Горного дубняка». Одет он был также традиционно: бархатный камзол, драные ботфорты, красная пиратская косынка на голове. Оба его глаза крест-накрест закрывали традиционные черные повязки. В руке он держал кремневый пистолет XVIII века, выстрелами из которого пресекал шум в зале.

Сенаторы же, их было ровно две дюжины, одеты были кое-как. Правая оппозиция, шесть представителей Карбункла, все были в черных суконных тройках, а остальные — в расстегнутых жилетах, в рубашках, иные так просто в майках. Президент республики Токтомуран Джечкин, явившийся на заседание прямо с тренировки, был в доспехах футбольного вратаря.

Среди этого странного общества изысканностью и строгостью наряда выделялась красивая статная дама с длинными черными волосами и лицом, словно вырезанным из слоновой кости.

— Кто эта дама, месье? — спросил Рикошетников оказавшегося по соседству вертлявого француза.

— Это женщина-сенатор мадам Накамура-Бранчевска, — зашептал сосед. — Вчера я удостоился быть приглашенным к ней на прием. Поверьте, месье, такой обаятельной и импозантной дамы не встретишь ни в Лондоне, ни даже в Париже. Говорят, что она происходит из рода де Клиссон…

Спикер выстрелил в потолок, вынул изо рта традиционный кляп и глухим голосом возгласил:

— Слово предоставляется господину президенту.

Токтомуран Джечкин, подтягивая черно-бело-лиловые трусы, поднялся на трибуну.

— Господин спикер, господа сенаторы, господа! Вчера народ Эмпиреев приветствовал в своем порту советский фрегат «Алёша Попович»! Любимец нашего народа лучший футболист вселенной Рикко Силла первый коснулся борта этой бригантины.

Советская каравелла, господа, занимается в океане наукой, но это нас, слава богу, не касается. Мы будем счастливы встретиться с легоперами этой далекой и, как утверждают, большой страны, команда которой заняла пятое место на так называемом первенстве мира в Англии.

Господа, вы знаете, что сила удара левой ноги Рикко, Силлы равна одной, тысяче пятистам килограммам, тогда как, удар пресловутого, но уважаемого всеми нами Пеле весит всего лишь восемьсот килограммов. Какое же может быть первенство без команды Больших Эмпиреев?

Трибуны для публики взорвались бешеным восторженным ревом. Спикер выстрелил в потолок.

— От себя, лично, господа, — продолжал президент, — я заявляю. В завтрашнем матче я парирую восемь пенальти и вытащу столько же мячей из «девятки». Лозунг Рикко Силлы вам известен. Уверен, что сенат единогласно одобрит встречу наших легоперов с советскими футболистами, прибывшими к нам на галеоне «Алеша Попович». Я кончил, господа!

Спикер снова пальнул в потолок.

— Слово имеет старейшина Совета Копальщиков острова Карбункл достопочтенный кавалер Ордена Счастливой Лопаты полковник Бастардо Мизераблес ди Порк-и-Гусано.

На трибуну поднялся высокий мощный мужчина лет сорока с бананообразным носом, лохматыми гусеницами бровей, похожим на утюг подбородком и странными на этом фоне тоненькими усиками. Лицо этого господина показалось знакомым Геннадию и Рикошетникову, но вспомнить его они не смогли. Как-то очень уж не связывались между собой сенат далекой неведомой страны и милый сердцу, проступающий сквозь снег вид Ленинграда… Кировский мост, Петропавловка, памятник Суворову…

Бастардо Мизераблес ди Порк-и-Гусано грохнул страшным кулаком по трибуне и завопил на карбункулском наречии эмпирейского языка:

— Вжыл жыз всплых сиплствоу! Черчелянто ри фларт! Газзо азаф Карбункл жрав Эмпирея гам, га фула, брегадл!..

Грубая речь его была почти непонятна нашим морякам. Уловить можно было лишь отдельные бранные слова: трусы, предатели, лентяи, провокаторы, идиоты, коварные происки и тому подобное. Ясно было одно: кавалер Ордена Счастливой Лопаты яростно протестовал против дружеского спортивного поединка, обвинял и угрожал.

Никто не ожидал такого поворота дела. Изумленные сенаторы левого крыла и центра вскочили, размахивая руками. Шум на галереях для публики поднялся невообразимый. Круглый, как мяч, седоватый сенатор в красной футболке с цифрой «3» одним прыжком взлетел на трибуну и закричал:

— Позор недостойным копальщикам Карбункла! Вам не поссорить нас со славными ребятами, не дрогнувшими даже перед лицом бандитской подлодки! Занимайтесь своим делом, копите свои грязные клуксы и не лезьте в чистый футбол! Да здравствует дружба! Да здравствуют посланцы страны нашего героя Серхо Филимоныч Страттофудо!

Шум усилился еще больше. Полдюжины черных сюртуков сиплыми глотками рявкали какую-то гадость. Спикер палил уже из двух пистолетов. И тогда, слегка поправив свои дивные волосы, встала мадам Накамура-Бранчевска. Все мгновенно затихли. Видимо, вес этой женщины в эмпирейском обществе во много тысяч раз превышал ее собственный вес, вполне соответствующий изящным парижским стандартам.

— Господа, — мягким глубоким голосом сказала женщина-сенатор, — Никто из присутствующих не упрекнет меня в презрении к футболу. Все помнят, что именно я открыла счет в матче с командой австралийского авианосца «Кукебурре». В это же время остров Карбункл отлично знает, с каким уважением я отношусь к его трудолюбивому мужественному населению. По этим двум причинам я воздерживаюсь от голосования и приглашаю всех присутствующих на мой сегодняшний вечер «Вальс незнакомых цветов».

Очаровательно улыбнувшись, она села. В зале царило недоуменное молчание. Позиция влиятельной дамы явно всех озадачила.

— Начнем голосование? — сквозь традиционный кляп еле слышно произнес спикер.