Книга-1: Третий Глаз - Рампа Лобсанг - Страница 6

Были у нас и три кошки, постоянно занятые своим делом. Одна жила в конюшне и навела там железный порядок среди мышей. С мышами иначе нельзя – они могут так обнаглеть, что съедят и саму кошку. Другая жила на кухне. Точнее, это был кот, старый и немного простоватый. Он появился на свет преждевременно и выжил один из окота – так перепугал в 1904 году Янгхасбенд своими пушками кошку-мать. Поэтому новорожденному совершенно справедливо дали кличку Янгхасбенд. Третья кошка пользовалась репутацией весьма респектабельной матроны и жила с нами. Это был настоящий образец материнской добродетели – она ни в чем не отказывала своим шаловливым котятам. В минуты, свободные от воспитательной деятельности и материнских обязанностей, она ходила за моей матерью из комнаты в комнату, черная, маленькая, гибкая – ходячий скелет, несмотря на прекрасный аппетит. В Тибете к животным относятся очень трезво. С ними не сюсюкают, но и не рассматривают как рабов. Животное – это, прежде всего, живое существо, выполняющее предназначенную ему миссию и, подобно человеку, имеющее свои права. Буддизм учит, что весь скот, все живые создания обладают душой и достигают все более высоких степеней развития с каждым перевоплощением.

Ответов на приглашения мы ждали недолго. Со всех сторон к нам уже неслись всадники, размахивая палками с посланиями. Эконом каждый раз спускался вниз из своей комнаты, чтобы лично засвидетельствовать почтение посланникам знатных господ. Сорвав с палки послание, всадник тут же без передышки выпаливал и устный вариант. А затем у него подкашивались ноги и он падал на землю, разыгрывая сцену полного изнеможения. Пусть все видят – он сделал все возможное, чтобы скорее прибыть в дом Рампы! Наши слуги, окружив посланника, разыгрывали свою роль:

– Бедняга! Как он быстро скакал! Непостижимо! Да у него может разорваться сердце! Бедный и доблестный юноша!

Однажды я сильно опозорился, не к месту вмешавшись в разговор.

– Не бойтесь за его сердце, – сказал я. – Я видел, как он только что отдыхал поблизости, набираясь сил перед тем, как прискакать к нам во двор!

Из скромности я не буду рассказывать о несколько неловком молчании, которое последовало за моими словами.

Наконец наступил тот великий и страшный день, когда, как я понимал, должна была решиться моя судьба, причем никто не будет спрашивать у меня совета. Едва первые лучи солнца показались из-за гор, как в спальню ворвался слуга:

– Как? Ты до сих пор не встал, Тьюзди Лобсанг Рампа? Лежебока! Уже четыре часа, у нас масса дел. Вставай!

Я сбросил одеяло и вскочил с постели. Сегодня передо мной открывается дорога моей жизни.

В Тибете детям дают два имени. Первое имя – это день недели, когда рождается ребенок. Я родился во вторник, поэтому имя Тьюзди (Вторник) идет впереди имени, данного мне родителями, – Лобсанг. Но когда мальчик поступает в монастырь, ему дают еще одно имя. Будет ли так и со мной? Осталось ждать несколько часов, и я все узнаю. Мне исполнилось семь лет. Я мечтал стать лодочником; мне очень хотелось испытать бортовую и килевую качку на реке Цанг-По, в шестидесяти километрах отсюда. Хотя, впрочем, минуточку… Хотел ли я этого действительно? Все лодочники относятся к низшей касте, поскольку их лодки делаются из шкур яков, натянутых на деревянный каркас. Я лодочник? Я буду принадлежать к низшей касте? Нет, ни за что. Мне хотелось бы стать профессионалом в таком деле, как полеты на змеях. Да, лучше быть свободным и легким, как воздух, лучше летать, чем в каком-то жалком челноке из шкур яка барахтаться посреди бурной реки. Я стану крупным специалистом по полетам на змеях. Я буду делать огромных змеев с большими головами и сверкающими глазами. Сегодня астрологи скажут свое слово. А может быть, еще не поздно выпрыгнуть из окна, убежать куда-нибудь и спрятаться? Отец сразу же пошлет за мной погоню, меня найдут и доставят обратно домой. В конце концов, я один из Рампа и обязан следовать нашим традициям. Как знать, может астрологи все-таки скажут, что я рожден для того, чтобы летать на змеях. Оставалось только ждать и надеяться.

ГЛАВА 2 КОНЕЦ ДЕТС ТВА

Ай, Юлджи, ты мне вырвешь все волосы! Постой же! Ты хочешь, чтобы я стал плешивым, как монах?

– Тише, Тьюзди Лобсанг. Твоя коса должна быть прямой и хорошо умащенной, иначе твоя достопочтенная мать спустит с меня шкуру.

– Нельзя ли поосторожнее, Юлджи? Ты же мне шею свернешь.

– Ничего, потерпи. Я и так спешу.

Я сидел на земле, а здоровенный слуга возился с моей косой, ухватившись за нее, как за дверную ручку. Наконец эта ужасная штука стала дыбом, как смерзшаяся шкура яка, зато блестела, словно лунная дорожка на чистом озере.

Мать не приседала. Она так быстро перемещалась по дому, что могло сложиться впечатление, будто у меня несколько матерей. Она принимала мгновенные решения, отдавала последние распоряжения, и все это делалось на повышенных тонах. Ясо, всего-то двумя годами старше меня, ходила взад и вперед с сосредоточенным видом сорокалетней женщины. Отец устранился от всей этой кутерьмы, запершись в кабинете. У меня было большое желание присоединиться к нему!

Мать почему-то решила свезти всех нас в главный храм Лхасы – Джоканг. Несомненно, это решение было принято с единственной целью – придать религиозный оттенок всему приему. Около 10 часов утра (тибетское время – субстанция весьма эластичная) трехголосый гонг возвестил о сборе. Мы сели на пони – отец, мать, Ясо и еще пятеро попутчиков, среди которых был и ваш покорный слуга, не испытывавший в тот момент ни капли энтузиазма. Наша группа пересекла дорогу Лингхор и свернула влево, миновав подножие Потала, настоящей горы из зданий высотой до 130 метров и длиной 400 метров. Мы проехали через всю деревню Шо и, спустя еще полчаса езды по долине Джичу, подъехали к храму. Вокруг храма группами теснились маленькие домишки, магазины и конюшни, ожидавшие своих клиентов из числа паломников. Построенный тринадцать веков назад, Джоканг никогда не пустовал, богомольцев становилось все больше и больше. Каменные плиты мостовой во дворе храма местами были стерты на глубину стопы – по ним прошли неисчислимые тысячи молящихся. Паломники с благоговением двигались по внутреннему кругу, вращая ручки молитвенных мельниц и повторяя без устали мантры: «Ом! Мани падме хум!»

Огромные деревянные столпы, почерневшие от времени, подпирали крышу. Тяжелый запах благовоний, курившихся непрерывно, расползался по храму, как летние облака над вершинами гор. Вдоль стен стояли позолоченные статуи божеств нашей религии. Массивные решетчатые ограды из железа в крупную клетку предохраняли их, не скрывая от взора молящихся, чья алчность могла оказаться и сильнее благочестия. Самые почитаемые божества были наполовину засыпаны драгоценными камнями и жемчугом, приношениями набожных душ, которые просили у них милости. В массивных золотых подсвечниках постоянно горел воск – пламени не давали погаснуть в течение тринадцати веков. Из темных углов храма до нас доносился звон колокольчиков, звуки гонга и приглушенный стон скрытых в стене раковин. Мы прошли по внутреннему кругу, как того требует традиция.

Выполнив все ритуальные обязанности, мы поднялись на плоскую крышу храма. Сюда допускалось небольшое число привилегированных; отец, как один из попечителей храма, был вхож сюда всегда.

Наши правительства (да, во множественном числе), возможно, заслуживают внимания читателя.

Во главе государства и церкви стоял Далай-лама, он же – наш верховный судья. К его помощи мог прибегнуть каждый житель страны. Если требование было законным или необходимо было исправить допущенную кем-то несправедливость, Далай-лама лично следил за тем, чтобы прошение было удовлетворено и несправедливость устранена. Не будет преувеличением сказать, что его любили и уважали все без исключения. Это был неограниченный властелин. Он употреблял свою власть и авторитет на благо всей страны и никогда – в угоду собственным интересам. Задолго до вторжения китайских коммунистов он предвидел это событие. Знал он также, что подавление свободы – дело временное, поэтому небольшая горстка людей проходила специальную подготовку, чтобы не было забыто искусство наших священников.