Изумленный капитан - Раковский Леонтий Иосифович - Страница 29

V

В первое воскресенье после отъезда Возницына Софья, как всегда, отпросилась у капитанши навестить старуху-управительницу.

Итти в город у Софьи не было желания, но приходилось хоть на первых порах продолжать старую уловку, чтобы не навлечь подозрения.

Софья вышла из дому, не зная, куда направиться.

Так тоскливо было ходить одной и знать, что у кирпичных городских ворот или из-за лачуг астраханских жителей не выглянет знакомая, высокая фигура.

Она знала, что Возницын уже далеко, а все-таки невольно присматривалась ко всякому моряку – точно надеялась встретить Сашу.

Софья пошла к индийскому двору посмотреть на персидские шелка.

У каменных ларей, сделанных наподобие монастырских келий, подогнув под себя ноги, сидели на коврах красивые индийцы.

В глубине ларей виднелись яркие шелка, пестрые кафтаны, шальвары, разноцветные кушаки, черкесские бурки.

Спереди на лотке лежали стопки золота и серебра в самой разнообразной монете.

Софье рассказали этот обычай индийских купцов раз в год выкладывать на лоток все наличные деньги, чтобы покупатели могли оценить состоятельность купца.

Белозубые индийцы провожали Софью жадными глазами.

У одного ларя Софья увидела любопытную сцену: грязный казаченок лет восьми держал ворону. Он тискал птицу, и ворона пронзительно кричала.

По гостиному двору проходили русские, калмыки, персы, кабардинцы, армяне – никто не обращал внимания на отчаянные вороньи вопли. Только молодой высокий индиец, покраснев от злости, кричал:

– Пусти, зачем тебе птица?

Казаченок продолжал тискать бедную ворону и торговался с индийцем:

– Дай алтын – пущу!

Софья как раз поравнялась с казаченком. Она схватила его за шыворот.

– Пускай ворону, не мучь!

Казаченок, зло вытаращив глаза, вырвался, ругаясь.

Софья хотела уже отпустить его, чтобы не слышать этой непристойной ругани, но индиец швырнул монету:

– На алтын!

Казаченок подбросил ворону вверх, а сам кинулся подымать деньги.

Ворона, взмахнув крыльями, улетела к Спасскому монастырю.

Индиец с благодарностью посмотрел на Софью.

Выйдя из индийского двора, Софья не знала, куда себя девать.

Она не раз говорила капитанше, что вотчинная старица живет в слободке за Кутумом, и потому решила посидеть на берегу Волги, чтобы хоть возвращаться с той стороны.

Софья вышла к берегу и села на песок.

Софья сидела, вспоминая, как совсем недавно, еще неделю тому назад, она с Возницыным гуляла здесь.

Софье взгрустнулось.

И надо же было Адмиралтейств-Коллегии вызвать мичманов в Питербурх! Пожили бы здесь хоть до весны, а там вместе бы поехали: капитан Мишуков клянется, что дальше весны не останется в Астрахани.

С противоположного берега кто-то переезжал на лодке в город.

Человек был в лодке один. Он сидел на веслах, и Софья видела только его малиновый кафтан и красную турецкую феску.

Софья мельком взглянула на лодку и на красную феску и снова задумалась о своей жизни.

За эти несколько недель, что она прожила в Астрахани, Софье все уже здесь надоело.

Хотелось уехать отсюда куда-либо еще. Хотелось новых впечатлений. Хотелось – и сама не знала чего…

Софья теребила конец шарфа.

– Кали? гимэ?ра сас! Добрый день! – раздалось вдруг над самым ухом.

Софья даже вздрогнула от неожиданности и оглянулась: в двух шагах от нее стоял, улыбаясь одними масляными глазами, черноусый управитель вотчинами, Галатьянов.

Он был в фиолетовом атласном кафтане и красной турецкой феске.

– Добрый день! – безразличным тоном ответила Софья.

– Что вы здесь одна скучаете? – сказал Галатьянов, опускаясь рядом с ней на песок.

Но не успел он сесть, как Софья вскочила на ноги.

Теперь Галатьянов глядел на нее вверх и смеялся:

– Вот уж это напрасно: вы сидели, я – стоял; я сел – вы встали. Посидите, поговорим!

Софье почему-то был противен этот человек.

– Нам не о чем говорить, – сказала она и, повернувшись, быстро пошла к воротам.

Галатьянов, взбешенный, вскочил на ноги.

– А с длинноногим мичманом находилось говорить о чем? Брезгуешь? Уходишь? Па?ни студиаба?лу [29]. Погоди! – кричал Галатьянов.

Софья ускоряла шаги.

Пятая глава

I

Соборный протопоп Никита вышел из алтаря, держа в руках какую-то бумагу.

Герасим Шила, считавший у свечного ящика денежки и полушки, вырученные за обеднею, приостановился: не иначе будет читать царицын указ. Может, что-либо о подушных деньгах или снова про штраф с неисповедывающихся.

Протопоп стоял, отдуваясь – ожидал, пока народ подойдет поближе к амвону. Потом возгласил, читая точно акафист, нараспев:

Герасим Шила не стал дальше слушать – ведь холопов он не имел, в рекруты ему ставить было некого. Он принялся снова считать выручку.

– Эх, опять воровская деньга! – подумал он, разглядывая монету. – И как это я не приметил, кто ее мне сунул? – досадовал он.

Пересчитав деньги, Шила запер их в сундук, привесил замок и стал за свечным ящиком, ожидая, когда протопоп окончит чтение царицына указа.

А протопоп все еще гудел:

– Ну вот ладно, кончает! Можно итти домой, – подумал Шила и взялся за шапку.

Но протопоп, окончив, один указ, стал читать второй.

Герасим Шила уже подошел к двери, когда протопоп прочел:

Шила встрепенулся – это ему было интересно. Он повернул назад и мелкими, частыми шажками подошел к толпе, сгрудившейся у амвона.

Шила внимательно прослушал до конца указ и пошел из собора раздумывая:

«Ишь, хитроумный чорт! Недаром месяц тому назад сам оставил откупа. Чуяла его душа! Поташом да льном занялся. Ну да постой, голубчик, сейчас всего довольно будет – с драгунами за рубеж доставят!» – радовался Шила, вспоминая о своем старом враге, откупщике Борухе Лейбове, который все еще занимался в Смоленске торговыми делами.