Изумленный капитан - Раковский Леонтий Иосифович - Страница 25

– Вы идите, а я сама это сделаю!

Возницын выбежал из караульной избы.

Софья вынула из-за пазухи мокрый конверт, сняла ботинки и чулки и разожгла в печке сухую щепу.

Возницын вернулся очень быстро. Он принес полотенце и длинный шелковый халат.

Софья, расплетая косу, с интересом глядела, как Возницын хозяйственно завешивал своей шинелью маленькое оконце караульной избы.

Устроив все, Возницын обернулся к девушке:

– Вот закройтесь на крючок и переодевайтесь! Я буду в сенях. Коли что понадобится, кликните!

Теперь он смело глядел на нее: длинная коса была распущена, и волосы, как плащом, покрывали Софью до колен.

– Спасибо, спасибо! – горячо благодарила Софья, крепко пожимая холодными пальцами руку Возницына.

Возницын вспыхнул до ушей.

– Пустяки, не за что! Согревайтесь! – Он шагнул за порог.

Дверь закрылась на крючок.

Возницын в темноте нащупал скамейку, где стояла кадка с водой, и сел. Он не собирался подслушивать, но невольно ловил каждый звук, доносившийся из-за двери.

Ему не терпелось – хотелось поскорее вновь увидеть ее.

Давешний сон окончательно пропал.

Время тянулось нестерпимо медленно.

Возницыну надоело сидеть. Он вышел из караульной избы на двор.

В лунном свете были хорошо видны ближайшие караулы. У провиантских складов, опершись на мушкет, неподвижно стоял караульный солдат.

– Дремлет, наверное, каналья – подумал Возницын, но не захотел отходить от избы.

Он глянул на самый ответственный караул – у порохового погреба – там караульные не спали.

К пушкарю, стоявшему с пикой, как полагается, у самой двери, как раз подошел солдат, ходивший кругом погреба с обнаженной шпагой в руке. Солдат, должно быть не прочь был покалякать с товарищем, но пушкарь, видевший Возницына, цыкнул на солдата, и он снова пошел в обход.

Возницын вернулся в сени и стал терпеливо дожидаться. Наконец щелкнул крючок. Дверь отворилась.

– Входите! – сказала Софья, отступая в глубь избы.

Возницын вошел.

Теперь Софья была в измятом, но более сухом платьи.

– Посижу на дорогу и пойду домой спать!

Она села на лавку.

Возницын присел поодаль, на краешек.

– Куда же это вы неудачно ездили? – улыбаясь, спросил он.

Софья давно приготовила ответ на этот вопрос.

– Не спрашивайте – смешная и глупая затея, – усмехаясь, ответила она: – Все заснули, а мне не спалось. Я пошла к Волге. Вижу гичка стоит у берега. Дай, думаю, покатаюсь. Не успела доехать до Кремля, – весло сломалось. Я стала грести обломком. Кое-как подъехала к берегу и хотела выпрыгнуть да оступилась и попала в реку… Вы меня проводите из порта? – спросила она, вставая.

– Провожу, – упавшим голосом ответил Возницын – ему не хотелось так скоро расставаться с Софьей. – Жаль – я дневальный, мне далеко уходить нельзя. Я могу только до ворот провожать. А вы где живете? – спросил Возницын, когда они вышли из караульной избы.

– В Белом городе, у Знаменья, где капитан Мишуков…

Четвертая глава

I

Уже две недели Возницын был в отменно-хорошем настроении. Дома он сносил надоедливую болтовню Афанасия и прощал ему то, что денщик потихоньку пьет барский чихирь.

А в канцелярии не замечал нудной секретарской работы.

Поглощенный своими мыслями, Возницын привычно просматривал скудные корабельные табели «о приеме провианту», «о больных людях», «о служителях корабельных и кто с кем в каше» и, подсчитывая офицеров и матросов, людей налицо и «нетчиков», сухари и пиво, уксус и боченки пресной воды и прочее, – привычно составлял «повсядневные ведомости» кораблей.

Мир казался Возницыну прекрасным.

Одно тяготило Возницына: ему не с кем было поделиться своей радостью. Приятели – Андрюша Дашков и князь Масальский – стояли далеко: капитан Мишуков, назначенный вместо фон-Вердена главным командиром над портом, укрыл суда на осень в Ярковской гавани.

Не Афанасию же рассказывать обо всем!

А рассказать, как казалось Возницыну, было о чем.

После той памятной ночи Возницын несколько раз встречался, с Софьей. Они уходили куда-либо к Волге и сидели, разговаривая: Софья боялась ходить с Возницыным по городу, чтобы их не увидели вместе. (Ей все еще удавалось обманывать капитаншу: Софья уходя из дому, каждый раз говорила, что идет навестить старицу – вотчинную управительницу Вознесенского монастыря).

Сегодня они тоже условились встретиться – было воскресенье, день, удобный для обоих.

Когда часы на Пречистенских воротах Кремля пробьют четыре пополудни, Возницын должен был с лодкой ждать Софью на Кутуме, против Кабашных ворот Белого города: Софья хотела съездить по какому-то делу в Казанскую слободу.

Время у Возницына тянулось невозможно медленно.

Он давно приготовил лодку, пообедал, приоделся и все еще до срока оставалось около часу.

Возницын взял со стола свои любимые «Краткие нравоучительные повести», подаренные Фарварсоном, перевернул страницу-другую и отложил: сегодня чтение не шло на ум.

Он встал, пригладил перед зеркальцем парик, подкрутил русые усики и, надев треуголку, вышел.

Гребец Лутоня ждал у пристани с лодкой.

– Ступай, я один поеду, – сказал Возницын, прыгая в лодку. Он медленно плыл вверх по Волге до Кутума и все-таки, пока на Пречистенской башне пробили часы, Возницын прождался у берега.

Но вот пробило четыре.

Возницын не спускал глаз с черного провала Кабашных ворот.

Софья не шла.

Он сидел, кусая ногти.

– Не придет! Капитанша задержала!

Наконец в воротах показалась Софья.

Увидев ее, Возницын замахал треуголкой.

– Вы давно ждете? – спросила Софья, подходя к лодке.

– С утра, – пошутил Возницын.

– Бедненький! – сказала Софья, садясь в лодку. Несколько взмахов весел – и они очутились на противоположном берегу.

Софья легко выпрыгнула из лодки.

– Долго задержитесь в слободе?

– Нет, Сашенька, я – скоро. Только передам письмо. А тогда мы поедем кататься. Хорошо?

– Ладно!

Возницын смотрел вслед ей, пока Софья не скрылась за первыми мазанками Казанской слободы.

Подходя, к слободе, Софья вынула из-за корсажа злополучное письмо. Оно было сильно подмочено, печать почти вся облупилась.

– Ну да ничего – чай, водой ехали, а не по сухому пути; всё могло случиться! – подумала она.

Софья взглянула на адрес:

«Георгию Галатьянову – в Казанской слободе, в доме Исакова».

«Какой он, этот управитель: молодой, старый?»

Вспомнилось, как про него говорила мать Серафима: жох!

– Должно быть, молодой.

Она оправила платье.

Из царского аптекарского сада доносились ароматные запахи целебных трав. И в то же время слобода пахла рыбой и солью: все дворы были увешаны рыбой, вялившейся на солнце.

У первого встречного Софья узнала, где находится дом Исакова – он стоял у самого Петухова ерика.

Это была маленькая, как все в слободе, мазанковая избенка – точно в Переведенских слободах в Питербурхе. Только на ее дворе не стояли вешала, а на разостланном ковре сушилось сарацинское пшено.

Дверь мазанки была открыта настежь.

Софья подошла к двери и окликнула:

– Есть кто-нибудь?

– Входите, не бойтесь! – раздался из мазанки голос.

Голос показался Софье странно-знакомым.

Софья боязливо вошла и становилась у порога: в мазанке были завешаны окна.

Она различила только на глиняном полу ковер, подушки, кальян.

Какая-то фигура в пестром халате лежала на ковре.

– Вы кого ищете?

– Управителя Вознесенского монастыря.

Софья забыла, как его звать. Она повернулась к свету и прочла:

– Георгия Галатьянова.

– Это – я, – сказал человек в пестром халате, вставая и подходя к Софье.

Софья взглянула. Перед ней, лукаво улыбаясь, стоял архиерейский толмач, тот самый грек, с которым она встретилась по дороге в Питербурх.