Адмирал Ушаков - Раковский Леонтий Иосифович - Страница 50

Калфоглу был почтенный семидесятилетний грек. Он родился в Константинополе и с молодых лет служил при молдавских и валахских господарях. Калфоглу свободно говорил по-турецки, французски и итальянски. Во время русско-турецкой войны он попал в плен к русским.

— Я имел счастье знать графа Румянцова! — сказал он Ушакову, когда его знакомили с главнокомандующим союзным флотом.

На следующий день, после окончания совещаний, Ушаков, по желанию султана, поехал со своими офицерами осматривать турецкую эскадру. Она стояла на якоре в канале у летнего султанского дворца Бешикташа. Русских сопровождал лиман-рейза[80].

Командующий эскадрой реал-бей встретил Ушакова на флагманском корабле с большими почестями: парадный трап был устлан коврами, барабанщики били в барабаны, сам реал-бей в собольей шубе, окруженный многочисленной разряженной свитой, ждал его у трапа.

Увидев Ушакова, он поклонился и начал что-то говорить. Его драгоман тотчас же перевел речь на русский язык. Реал-бей приветствовал «знаменитого между князьями, высокопочтенного между вельможами нации христианской господина адмирала, командующего русским флотом, коего конец да будет благ…».

«Что-то спешишь говорить о моем конце», — подумал Федор Федорович, но благодарил реал-бея и просил разрешения осмотреть его корабль.

Турецкий адмирал повел показывать сам. Его вели под руки два офицера. Пестрая свита двинулась за ними.

Корабль оказался очень хорошей постройки, прекрасно отделан и обшит медью. Артиллерия была дорогая — из меди. Понравилась Ушакову и чистота на корабле.

Федор Федорович тотчас же похвалил:

— Прекрасный корабль!

— Да, по милости аллаха — хорош!

— Кем он построен?

— Не знаю…

— Он оказывает честь вашему превосходительству.

— Дай бог!

— Не очень-то они чтят своих благодетелей-французов! — шепнул Ушакову Веленбаков.

Реал-бей и его офицеры были весьма польщены похвалой такого великого адмирала.

Но от Ушакова не могло укрыться полное отсутствие порядка и воинской дисциплины. Какие-то разнообразно одетые и полуодетые люди сидели на портовых косяках, свесив ноги за борт, и меланхолично курили, сплевывая. На баке лежали и сидели матросы. Одни играли в шахматы, другие пили кофе, третьи просто спали. Разобрать, кто из них старший, было невозможно.

Ушаков обратил внимание на то, что на корабле мало матросов и что все они одеты в свое платье, и только артиллеристы — в форме.

— Мы набираем галионджи перед самым уходом в плавание, потому их сейчас мало, а кумбараджи и топчи — постоянные. Они на особом положении: получают обмундирование, больше жалованья, но зато их обучают стрельбе.

— А разве матросов не обучают строю и стрельбе из ружья? — удивился Ушаков.

— Нет, — улыбнулся драгоман, — турки презирают это, считают насмешкой над собой, говоря: учить можно только медведей, собак или обезьян!

Турецкому контр-адмиралу понравилось, что Ушаков отметил его артиллеристов. Он приказал дать несколько выстрелов из пушки, чтобы показать, как ловко они работают.

После осмотра корабля реал-бей пригласил гостей к себе в каюту.

Вся каюта утопала в коврах. В ней стояли софа, два стола и полдюжины стульев, на спинках которых был изображен полумесяц. На стене висели дамасские сабли, ятаганы, французские пистолеты. На большом столе лежали карта Черного моря, циркуль, линейка и французская зрительная труба. На маленьком столике — Коран и книга Сунны в роскошных переплетах. У портов навалены для запаха груды лимонов.

Реал-бей сел на софу и усадил рядом с собой Ушакова. Остальные сели поодаль.

Подали трубки, кофе — густой, как деготь, и шербет.

Адмирал курил из фарфорового кальяна. Змеистый чубук оканчивался янтарем. Хотя Ушаков не курил, но услыхал: табак не такой противный, как курят его офицеры.

«Наверно, это тот, македонский, о котором говорил Томара».

Слуги опахалами отгоняли мух.

Тут же среди свиты толкался шут адмирала — карлик. Он был в алом кафтане и желтой феске, окаймленной серебряным галуном.

Шут вдруг перекувырнулся на ковре и сел перед Ушаковым. Он что-то сказал по-турецки, а потом задрыгал ногой, точно лягал кого-то.

Реал-бей засмеялся, свита улыбалась. Драгоман поспешил перевести гостям слова шута:

— Вот как перевернется французский адмирал перед твоим победоносным громом, а я вот чем буду его приветствовать — ударом ноги.

Ушаков тоже улыбнулся и, достав из кармана рубль, протянул шуту.

Шут щелкал языком, плясал от радости.

Довольный реал-бей подозвал шута к себе, взял его за ухо и что-то сказал. Шут ответил.

Драгоман перевел:

— «Русский великий адмирал пригвоздит твое ухо к дверям своей каюты!» — сказал шуту турецкий адмирал. «Тогда дурак будет слышать тайны мудрецов!» — ответил шут.

«Хорошо подготовились», — насмешливо подумал Ушаков.

Он хотел осмотреть еще другие суда и адмиралтейство и потому сидел недолго.

Ушаков раздал подарки и деньги офицерам и артиллеристам и уехал. Реал-бей провожал его с большим почетом.

Когда шлюпка Ушакова отваливала от флагманского корабля, реал-бей приказал дать залп холостыми из пушек левого борта.

Воздух потряс мощный салют в честь непобедимого Ушак-паши.

IV

Вернувшись вечером после осмотра турецкого флота и адмиралтейства на «Св. Павел», Ушаков отправил в Севастополь судно «Ирина» с донесением Павлу обо всех соглашениях с турками и о плане совместных военных действий.

В этот же вечер Ушаков послал первое письмо Нельсону. Он поздравил английского адмирала с победой при Абукире и сообщил, что постарается с помощью турок освободить от французов Ионические острова, принадлежавшие Венеции.

Несколько следующих дней ушло на приготовления к отходу.

Из Терсаны[81] привезли легкие пушки для будущих десантных операций и два новых руля, взамен поврежденных во время перехода из Севастополя в Константинополь. Потом сам капитан порта привез к Ушакову опытных лоцманов, а султан прислал шесть тысяч рублей нижним чинам русского флота.

Матросы остались довольны султанским подарком: как-никак по восьми гривен на человека!

Можно было отправляться в путь, но Ушаков ожидал бури.

И он оказался прав.

В Буюк-дере пришел из Синопа новый 74-пушечный турецкий корабль. Он выдержал на Черном море сильную бурю, потерял бушприт и все стеньги.

К вечеру подул сильный северо-восточный ветер. Он превратился в шторм. Даже здесь, в тихом проливе, трещали и ломались стеньги. Шторм продолжался двое суток и окончился страшной грозой. Наутро 8 сентября от него остался легкий северо-восточный ветерок.

Русский флот, простоявший в Буюк-дере две недели, наконец снялся с якоря и при попутном ветре начал спускаться по проливу.

Привыкнув за две недели к красотам Босфора, русские не ожидали, что их поразит Константинополь. Но перед ними открылся чудесный город, раскинувшийся на семи холмах.

Среди зелени садов, окруженных кипарисами, ослепительно белели стены султанского сераля. А дальше шло живописное нагромождение разноцветных домов, горевших красными черепичными крышами, султанских, мечетей с огромными куполами и высокими минаретами, облепленными ажурными балкончиками и сверкающими на солнце золотыми полумесяцами.

Голубое море внизу, и голубое небо вверху.

Все снова высыпали на палубу, прильнули к портам:

— Царьград!

— Вот красота-а!

Замолчали, пораженные.

И вдруг кок-москвич, словно очнувшись, радостно сказал:

— Братцы, а ведь наша-то Москва лучше, ей-богу!

— Ну, конечно, лучше!

— Кто же с ней сравнивает? — посыпалось со всех сторон.

У Бешикташа турецкая эскадра салютовала русскому адмиралу. Ушаков отвечал тем же. Дальше показался дворец султана.

Томара предупредил Ушакова, что султан будет смотреть на прохождение русского флота. Ушаков приказал эскадре, шедшей в линию, поставить команду по вантам. Караул матросов, одетых во все новое, отдавал честь ружьями, барабаны били поход, трубачи трубили. С корабля «Св. Павел» салютовали из тридцати одной пушки и шесть раз прокричали «ура».