Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Адмирал Ушаков - Раковский Леонтий Иосифович - Страница 23


23
Изменить размер шрифта:

Екатерина осталась довольна поездкой. Марко Иванович Войнович тогда же получил чин контр-адмирала, а Федор Ушаков — только капитана бригадирского ранга.

К приезду царицы Черноморский флот уже имел в Севастополе три корабля и двенадцать фрегатов, не считая брандеров, мелких посыльных и сторожевых судов. Молодому флоту не повезло в отношении командиров. Трое адмиралов — Шубин, Клокачев и Мекензи — умерли; двое — Козлянинов и Сухотин — затосковали по северу и как-то сумели отпроситься с Черного моря.

Пришлось выбирать из двух недавно произведенных адмиралов: Николая Мордвинова и Марко Войновича. Выбор царицы пал на Марко Войновича. Он был назначен командующим Черноморским флотом.

Войнович не любил, да и не умел заниматься хозяйственными делами и не очень стремился вникать в нужды вверенных ему моряков. Его всегда больше беспокоило состояние адмиралтейских ведомостей и корабельных табелей, чем, как и где живет матрос.

Марко Иванович тоже «строил», но его «строительство» шло в определенном направлении. Возле стоянки своего флагманского корабля «Слава Екатерины» он поставил на берегу гауптвахту, которую моряки называли «абвахтой». Адмирал Войнович признавал ее самым лучшим способом воспитания крепостного человека. И потому не проходило дня, чтобы возле «абвахты» не жарились бы на самом солнцепеке под ружьем и с полной выкладкой несколько матросов.

Кроме того, Войнович позаботился покрасивее отделать городскую Екатерининскую пристань.

Войнович тяготился жизнью на корабле. Он большею частью пребывал в городе, в просторном адмиральском особняке. Здесь, в центре города, стояли дома офицеров порта, поставщиков, купцов, именитых обывателей. Здесь размещалась контора над портом, где охотно бывал адмирал. Здесь в одном из магазейнов он устроил «благородное собрание», и в нем по воскресеньям играла музыка.

И только летом 1787 года, когда запахло войной, адмирал Войнович перебрался на флагманский корабль.

Стамбул никак не мог примириться с потерей Крыма и северных черноморских берегов. И потому Севастополь со своим молодым, растущим флотом и верфь в Херсоне с лиманской флотилией были у турок как бельмо на глазу.

Англия и Пруссия подбивали Турцию к новой войне, чтобы вытеснить Россию с черноморских берегов. Европейские покровители Турции уверили ее, что не допустят, чтобы русская эскадра прошла из Балтийского моря в Средиземное. Это позволило туркам собрать в Черном море все свои силы. Турецкая эскадра появилась у Очакова и без объявления войны напала на русский гребной флот.

II

Капитан должен смотреть, дабы офицеры матросов и прочих служителей корабельных ни чрезвычайно жестоко, ни слабо в команде своей содержали, но по правде и умеренности поступали с ними.

Устав морской.

В один из августовских дней 1787 года контр-адмирал Войнович вызвал к себе всех командиров на совещание.

— Теперь наверное — поход! — вздыхал ушаковский денщик Федор, которого всегда укачивало в море.

Ушаков надел мундир и пошел из каюты.

На батарейной палубе было, как всегда, шумно и людно. Тут, в тени, кипела работа: вили каболки[35], расщипывали паклю, пряли и сучили нитки, вязали маты, клетневали[36] такелаж. Говор, шутки, смех.

Ушаков вышел на шканцы. Над шканцами был растянут тент. Вахтенный лейтенант и мичман стояли и смотрели на сверкающую под ярким солнцем изумрудную бухту, на чаек, которые стаями вились возле кораблей. Тут же стоял ординарец Ушакова, поджидая его.

Спустили трап. Ушаков и ординарец сели в шлюпку. Ординарец, по обыкновению, поместился на носу. Шлюпка отвалила.

Сверху, со «Св. Павла», на них смотрели вахтенный лейтенант и мичман. Мичман едва заметно улыбался.

Ушаков понял его улыбку: все мичманы всегда почему-то презирают ординарцев. Увидят, как ординарец на берегу идет сзади за командиром, непременно скажут: «Гляди, вон ординарец на бакштове[37]!»

А когда ординарцу приходится сидеть вот так на носу гребного судна, обязательно посмеются: «Ишь статуя сидит!»

Они шли уже вдоль фрегатов. Вот от «Крыма» отвалила шлюпка с его капитаном — курносым Пугачевским.

Ушаков неодобрительно приметил: гребцы «Крыма» не умеют грести — держат одно плечо выше другого, сгибают спину.

«Каков поп, таков и приход», — подумал Ушаков.

Ушаковская шлюпка поравнялась с «Марией Магдалиной» — фрегатом капитана Тизделя.

На баке фрегата было оживленно. Слышались мерные шлепки, чей-то голос бесстрастно считал: «Четыреста осемьдесят один, четыреста осемьдесят две», но его заглушали человеческие вопли:

— Ой, не могу! Ой, дяденьки, довольно!..

Лица гребцов стали сумрачными. Ушаков зло нахмурил брови.

Все знали, что это такое: у капитана Тизделя, как и у самого адмирала Войновича на его «Славе Екатерины», в большом ходу линьки и шпицрутены.

Шлюпка подошла к «Славе Екатерины».

Когда Ушаков вошел в каюту Войновича, контр-адмирал восседал в кресле, напыщенный и важный, в шитом золотом мундире. Перед ним стоял и что-то говорил длинный, белобрысый, точно его выварили, командир фрегата «Мария Магдалина» капитан 1-го ранга Вениамин Тиздель, фамилию которого матросы произносили на свой лад.

Тиздель был большим приятелем Войновича: оба они, иностранцы, вступили в русский флот, оба презрительно относились к русским, и оба были плохими моряками.

Ушаков поздоровался и сел рядом с героем Чесмы, стариком Кумани, командиром фрегата «Кинбурн». Ушаков служил вместе с Кумани еще на «Трех иерархах». Кумани, родом грек, поступил на русскую службу мичманом в 1768 году. Было ему тогда сорок лет. Кумани знал кроме греческого и русского английский, французский, итальянский, турецкий и арабский языки.

Федор Федорович уважал старого моряка.

Адмирал окончил разговор с Тизделем, окинул всех ничего не выражающими бараньими глазами и начал:

— Господа капитаны!

Войнович в некотором волнении погладил рукой свои иссиня-черные волосы, кашлянул и продолжал:

— Сегодня в ночь я получил приказ князя Потемкина: всей эскадре выйти в море, найти турок и драться. Надо помешать им оказывать помощь Очакову. Вот что пишет князь.

Войнович взял со стола бумагу — листок дрожал в его толстых, волосатых пальцах — и стал читать:

— «Подтверждаю вам собрать все корабли и фрегаты и стараться произвести дело, ожидаемое от храбрости и мужества вашего и подчиненных ваших. Хотя б всем погибнуть, но должно показать свою неустрашимость к нападению и истреблению неприятеля. Сие объявите всем офицерам вашим. Где завидите флот турецкий, атакуйте его во что бы то ни стало, хотя б всем пропасть!»

Он положил листок на стол и начал вытирать лицо платком, — адмиралу было душно.

«Вот трус. Войновичем называется, а так войны боится!» — с презрением подумал Ушаков.

Секунду молчали.

— Коротко и узловато! — вполголоса сказал Кумани.

— Да, болшой садача! — пропищал Тиздель.

— Турецким флотом командует знаменитый капудан-паша Эски-Гассан! — прибавил Войнович.

— Мы его знаем, он при Чесме командовал «Капуданией», — усмехнулся Кумани.

— За лихость Эски-Гассана зовут «крокодилом морских битв», — продолжал расписывать контр-адмирал.

— Плавать он мастак. Если бы не бросился за борт, когда мы сцепились с его кораблем на абордаж, «крокодилу» несдобровать бы! — вполголоса говорил Кумани.

— Когда же уходим? — спросил Ушаков.

— Я полагаю… ждать нельзя. Надо бы сегодня, но сегодня понедельник — несчастливый день, — пыхтел Войнович. — Придется завтра на рассвете.

— Куда пойдем?

— К Варне.

— А не лучше ли прямо к Очакову? Там наверняка найдем турок…

— Нет, к Варне!

вернуться

35

Каболка — пеньковая нить, из которой плетется трос.

вернуться

36

Клетневать — обертывать старой парусиной трос, чтобы предохранить его от перетирания.

вернуться

37

Бакштов — толстый трос, выпускаемый за корму судна. За трос крепятся гребные суда.