Сын Америки - Райт Ричард - Страница 33

– Все равно, и теперь не подведу.

– Когда ты хочешь это сделать?

– А вот как они поднимут тревогу насчет девушки.

– И ты думаешь, это у нас выйдет?

– Я тебе уже сказал, что я думаю.

– Нет, Биггер! Не пойду я на это. И ты…

Он круто повернулся и пошел прочь.

– Биггер!

Она побежала за ним по снегу и вцепилась в рукав. Он остановился, но не обернулся к ней. Она потянула его за пальто. Под тусклым светом уличного фонаря они молча сошлись лицом к лицу. Вокруг них была ночь и снег; они были отрезаны от мира и знали только друг друга. Он смотрел на нее без всякого выражения и ждал. Ее взгляд, испуганный и недоверчивый, был прикован к его лицу. Он стоял неподвижно, но вся его поза говорила о том, что он наготове и только ждет, оттолкнет она его или притянет. Ее губы раздвинулись в слабой улыбке, она подняла руку и тихонько провела пальцами по его щеке. Он знал, что в ней сейчас с мукой решается вопрос о том, насколько он дорог ей. Она схватила его руку и сжала.

– Биггер, миленький… Не надо. Правда же, нам и без этого хорошо.

Он выдернул руку.

– Я пошел, – сказал он.

– Когда мы теперь увидимся, миленький?

– Не знаю.

Он сделал несколько шагов, но она опять нагнала его и обхватила за шею.

– Биггер, миленький…

– Так как же, Бесси? Говори.

Она жалобно смотрела на него своими круглыми черными глазами. Он все еще выжидал, протянет она ему руку или даст скатиться в пропасть одному. Он наслаждался ее горем, через эту чужую растерянность и отчаяние узнавая цену себе. Вдруг у нее дрогнули губы, и она заплакала.

– Так как же? – повторил он.

– Если я пойду на это, так только ради тебя, – всхлипывая, сказала она.

Он обнял ее за плечи.

– Ну, ну, Бесси, – сказал он. – Не плачь.

Она перестала всхлипывать и вытерла глаза; он пристально посмотрел на нее. Справится, подумал он.

– Мне надо идти, – сказал он.

– Я сейчас домой не пойду.

– А куда же ты пойдешь?

Теперь, когда она стала его сообщницей, он вдруг стал бояться за нее. Для его душевного спокойствия необходимо было знать, что она делает и почему.

– Мне еще выпить хочется.

Нет, все в порядке; она такая же, как всегда.

– Ну, я загляну к тебе завтра вечером, идет?

– Ладно, миленький. Только смотри, будь осторожен.

– Слушай, Бесси, ты брось трусить. Положись на меня. Что бы ни случилось, им нас не поймать. Уж про тебя-то наверняка никто ничего не узнает.

– А если нас начнут искать, Биггер, где мы спрячемся? Ведь мы негры. Мы не можем пойти, куда захочется.

Он оглядел заснеженную, освещенную фонарями улицу.

– Да мало ли мест, – сказал он. – Я всю Южную сторону знаю как свои пять пальцев. Можно спрятаться в одном из тех старых домов, знаешь? Вот как прошлый раз. Туда никто не сунется.

Он показал в конец улицы, где темнел большой нежилой черный дом.

– Ох! – вздохнула она.

– Ну я пошел, – сказал он.

– До завтра, миленький.

Он зашагал к трамваю; оглянувшись, он увидел, что она все еще стоит на том же месте, в снегу. Ничего, подумал он. Справится.

Опять пошел снег; улицы были точно длинные тропинки, проложенные в чаще и освещенные там и сям факелами, высоко поднятыми невидимой рукой. Он прождал минут десять, трамвая все не было. Он свернул за угол и, опустив голову, зарыв руки в карманы, пешком пошел к Долтонам.

Он шел уверенно. За этот день и вечер возникли новые страхи, но новые чувства помогли эти страхи преодолеть. В ту минуту, когда, наклонившись над Мэри, он увидел, что она умерла, страшный образ электрического стула вошел в его плоть и кровь. Но сегодня, за завтраком дома, когда он смотрел на мать, сестру, брата и видел, как они слепы, и позднее, когда он подслушивал разговор Пегги с миссис Долтон на кухне, в нем родилось новое чувство, чувство, которое почти совсем освободило его от страха смерти. Если быть осторожным и знать, чего хочешь, все можно сделать, думал он. А если можно взять жизнь в свои руки и распоряжаться ею по-своему, если от себя самого зависит решение, когда и куда бежать, то и бояться нечего.

Он чувствовал себя теперь хозяином своей судьбы. Он жил интенсивнее, чем когда-нибудь; все его внимание, все его мысли были сосредоточены, направлены к одной цели. Первый раз в жизни он двигался между двумя четко обозначенными полюсами: он уходил от смертельной угрозы, от жизни, похожей на смерть, давшей ему это чувство стеснения и горячего удушья в груди, и шел к ощущению той полноты, которая так часто, хоть и неопределенно, манила его с экрана и с журнальных страниц.

Стыд и страх и ненависть, обострившиеся в нем от встречи с Мэри и Джаном и мистером Долтоном, от роскоши этого большого дома, перестали душить его и жечь. Разве он не совершил то, на что они никогда не считали его способным? Его черная кожа, его место на самом дне мира – все это он теперь смел превозмочь благодаря вновь рожденной в нем силе. Сознание, что он убил Мэри, стало для него тем, чем раньше служили револьвер и нож. Пусть потешаются над ним за то, что он черный и смешной: он может смотреть им прямо в глаза и даже не чувствовать злобы. Исчезло постоянное ощущение невидимой стены, давящей со всех сторон.

Выйдя на бульвар Дрексель и направляясь к дому Долтонов, он думал о том беспокойстве, о том неутолимом голоде, которые вечно снедали его. В какой-то мере он уже сегодня вечером справился с этим; дальше все станет еще легче. Ощущение свободы и покоя явилось в его теле после близости с Бесси. Добившись ее согласия помогать ему в деле с письмом, он закрепил свою власть над ней. Теперь она связана с ним узами более тесными, чем узы брака. Теперь она – его; страх ареста и казни привяжет ее к нему на всю ее жизнь; точно так же, как то, что он сделал вчера, силой всей его жизни привязало его к его новому пути.

Он вошел в ворота, прошел весь двор, спустился в котельную и через ярко освещенные щели заглянул в топку. Он увидел красную груду тлеющих углей и услышал ровное гудение в трубе. Он повернул рычаг, прислушиваясь к тарахтенью в желобе и глядя, как угли из красных становятся черными. Он повернул рычаг обратно, нагнулся и отворил дверцу зольника. Там было полно золы. Завтра утром нужно будет выгрести ее всю лопатой и посмотреть, не осталось ли где несгоревших костей. Он закрыл дверцу и, обойдя котел, направился уже в свою комнату, как вдруг услышал голос Пегги:

– Биггер!

Он остановился, и, прежде чем успел ответить, щекотная горячая волна прошла по всему его телу. Пегги стояла на площадке лестницы, у двери, ведущей в кухню.

– Да, мэм.

Он подошел к лестнице и поднял голову.

– Миссис Долтон хочет, чтоб вы поехали на вокзал за сундуком.

– За сундуком?

Он ждал, что Пегги ответит на его удивленный вопрос. Может быть, не надо было спрашивать?

– Да, с вокзала звонили и сказали, что никто за ним не пришел. А из Детройта мистеру Долтону была телеграмма. Мэри там нет.

– Да, мэм.

Она сошла вниз и оглядела котельную, словно чего-то искала. Он застыл на месте; если она увидит что-нибудь и станет спрашивать его о Мэри, он возьмет железную лопату и проломит ей голову, а потом сядет в машину и помчит что есть силы.

– Мистер Долтон беспокоится, – сказала Пегги. – Понимаете, Мэри оставила в шкафу все новые платья, которые она купила нарочно для этой поездки. А бедная миссис Долтон целый день бродит из угла в угол и все звонит по ее знакомым.

– Что же, никто так и не знает, где она? – спросил Биггер.

– Никто. Она сама вам велела взять сундук, как он есть?

– Да, мэм, – сказал он, чувствуя, что перед ним первое серьезное препятствие и нужно его брать. – Он был заперт и стоял в углу. Я его снес вниз и поставил вот здесь.

– Пегги! – раздался голос миссис Долтон.

– Я здесь, мэм, – ответила Пегги.

Биггер посмотрел вверх и увидел миссис Долтон; одетая, как всегда, в белое, она стояла на площадке, доверчиво приподняв лицо.