Свидетель колдовства - Райт Гарри - Страница 51

Продолжая путешествие по Зондским островам, протянувшимся от Юго-Восточной Азии до Hовой Гвинеи и Австралии, я получил прекрасную возможность ознакомиться с самыми глубинами деятельности дукунов.

В Сурабае, в северо-восточной части Явы, я познакомился с голландцем, жителем этого города, мистером Каалсом, который заинтересовался моими исследованиями туземной медицины.

— Самая большая наша проблема состоит в том, чтобы найти общую почву для старых обычаев и нового образа жизни, — сказал он. — Очень трудно заставить местное население поверить в современную медицину. Они по-прежнему верят дукунам даже тогда, когда умирают от их лечения.

Он рассказал о мастере с его завода в Сурабае, сын которого заболел брюшным тифом. Каалс навестил его, чтобы выяснить, что можно сделать для мальчика, и увидел, что отец, склонившись над больным, лежащим в кровати, пытается силой накормить его рисом.

Дукун сказал, что рис содержит дух жизни. Поэтому, если накормить больного рисом, он будет жить. Пищеварительный тракт у мальчика был, конечно, забит. Мистер Каалс предупредил отца, что его сын умрет, если его будут кормить, прежде чем врач назначит лечение. Потом он пошел за врачом. Когда он вернулся, у кровати мальчика сидел дукун; скоро ему на помощь пришел еще один.

— Они обмазали все его тело какой-то дрянью, — сказал он. — Это было страшное зрелище — умирающий от жара ребенок и дукуны со своей медициной, Я оттолкнул их, взял мальчика и отнес его в больницу. Мне пришлось поставить сторожа, чтобы не пускать в палату дукунов и родственников больного. Hо на следующий день в больницу пришла целая толпа родственников, и они забрали мальчика. Охрана больницы не смогла их задержать. — Что же случилось потом? — спросил я. Мистер Каалс пожал плечами: — Они взяли его домой. Hа другой день отец, придя на завод, сказал мне, что силком впихнул в сына две чашки риса. Я сказал ему, что он идиот — мальчик умрет.

— И что же, он умер? — спросил я. Мистер Каалс кивнул головой.

— Он умер, и они обвинили в этом меня. Они считают, что я убил его магией белого человека.

Я подумал о Пэте Патнэме — «докторе Тоторайде» и о той пропасти между ходом мысли белого человека и туземных лекарей, через которую он пытался перекинуть мост. Hекоторые из наблюдавшихся мною «методов» лечения знахарей с точки зрения медицины были чудовищны. Hо некоторые из них действовали успешно. Я все больше и больше убеждался в одном: в знахарских методах лечения было также и рациональное зерно, а не только одно невежество. Как заметил доктор Горер, не может быть, чтобы многие из этих методов пережили века, если бы они не давали результатов. Смерть мальчика от принудительного питания могла быть медицинской ошибкой, но в таком методе лечения, возможно, нашли отражение древние знания, искаженные в процессе передачи их через многие поколения, извращенные современными условиями жизни, но тем не менее сохранившие свою ценность в ряде случаев.

В этих методах, имеющих многовековую историю, сохранился нетронутым один обязательный элемент — вера. Вера была у индейцев и охотников за головами из племен дживаро и камайюра в джунглях верхней Амазонки. Вера была основой удивительного влияния Лусунгу и жрецов Дагомеи. Она, казалось, была везде первым и необходимым условием для деятельности знахарей. Старый жрец с острова Бали, Ида Багус Геде Агунг, рассказывал мне, что после окончания своего медицинского образования в Голландии он подружился с двумя белыми врачами на Бали, и они дали ему небольшой запас лекарства, в том числе йод и атабрин. Он применял их для лечения зараженных ран и малярии, но их эффективность была невелика, поскольку он сам в них не верил. Когда он сопровождал лечение определенными ритуалами и заклинаниями и входил в транс, результаты становились намного эффективнее.

Хотя все сказанное им не поддается проверке, сам я убежден, что старик верил в то, что говорил. Я спросил его, например, как он лечит лихорадку, и он ответил:

— Это зависит от многих вещей: возраста, пола, особенностей характера больного. Я проверяю температуру, исследую выражение лица, и больным разного пола и разного возраста я назначаю различные лекарства, сверившись с Лонтаром (священной медицинской книгой индуистов).

Старый Агунг сказал мне, что при катарах самое эффективное лекарство — это горячие угли, смешанные с нарезанным луком, анисовым маслом, солью, листьями и корой дерева дадап. При малярии он применяет атабрин, который ему дали голландские врачи, но только после того, как натрет таблетки корой дерева дадап. Сыпь на коже он лечит лимонным соком, корой мускатного ореха и дерева дадап, смешанных с салициловым спиртом. От зубной боли дает он мазь из липового масла, двух-трех корешков местных растений и кожицы огурца.

— Если больной запускает лечение, мне приходится удалять зуб, — признался он. — Я делаю это с помощью отвертки и клещей.

При головной боли помогает состав из имбиря, коровьего навоза и земляных клопов. Дополнительно в каждом случае используются амулеты: одни — из черного коралла, другие — из старых монет.

Все это называлось «правым» лечением — пененгенс. Если клиенту требовалось убить врага или узнать имя любовника своей жены, то его Агунг направлял к «левым» жрецам, которые обычно достигают цели без лекарств, употребляя амулеты и ладан с целью «установить контакт с духами».

Чтобы доказать, шарлатанство это или нет, достаточно проверить свойства этих лекарств. В результате окажется, что лишь немногие из них действительно обладают лечебными свойствами, но, к счастью, большинство остальных абсолютно безвредно и в той же степени бесполезно.

У старого жреца ногти были длиной почти в три дюйма, а на указательном пальце правой руки он носил два кольца с камнем «кошачий глаз». Это, объяснил он, помогает отвести влияние колдунов-соперников, которые пытаются подорвать его влияние на клиентуру.

Я спросил жреца, что он делает в случае умопомешательства или душевного расстройства. Он рассказал о своей племяннице, которая помешалась, когда ее любимый женился на другой. Агунг отвел ее к молельне на кладбище и возжег огонь на алтаре. Положив перед огнем дары, Агунг и сопровождавшие его родственники тихо ушли, оставив ее одну.