Очищение - Харрис Роберт - Страница 36

— Катилина вынужден был уехать. Его отъезд равносилен признанию в совершении преступлений, в которых его обвиняют. Ты его победил. — Квинт, который бежал вверх по холму с хорошими вестями, обиделся на такую осторожность.

Медленно проходили дни, а о Катилине ничего не было слышно. Казалось, что на этот раз Квинт прав. Но, несмотря на это, Цицерон отказался ослабить режим комендантского часа в Риме: напротив, он принял еще больше предосторожностей. В сопровождении десятка охранников хозяин выехал из города, чтобы встретиться с Квинтом Метеллом, у которого все еще был военный империй, и попросил его отправиться в каблук Италии и занять там провинцию Апулия. Старик был разочарован, но Цицерон поклялся, что после этой его последней миссии ему будет гарантирован триумф, и Метелл — втайне радуясь тому, что у него появилось хоть какое-то занятие, — немедленно выступил в Апулию. Еще один бывший консул, тоже рассчитывающий на триумф, Марк Рекс, отправился на север Фезулы. Претор Помпей Руф, которому Цицерон доверял, отправился в Капую поднимать войско. В то же время Метелл Целер продолжал набирать армию в Пицениуме.

В это время военный вождь восставших, Манлий, прислал в Сенат послание: «Мы призываем богов и людей в свидетели, что взяли в руки оружие не для того, чтобы захватить страну и причинить зло ее жителям, а для того, чтобы защитить от зла себя. Мы бедные, несчастные люди — ростовщики своим поведением довели нас до того, что большинство из нас стало бездомными, нищими бродягами, потерявшими свое доброе имя». Манлий потребовал, чтобы долги, сделанные серебром (а таких долгов было большинство), были выплачены медью, при этом сама сумма долга должна была оставаться неизменной, — это сразу же уменьшало долги на три четверти. Цицерон предложил послать твердый ответ, что никакие переговоры невозможны до тех пор, пока мятежники не сложат оружие. Предложение прошло в Сенате, но на улицах многие шептались о том, что восставшие правы.

Октябрь закончился, и наступил ноябрь. Дни стали темными и холодными, жители Рима выглядели утомленными и впадали в депрессию. Комендантский час положил конец множеству развлечений, с помощью которых люди обычно боролись с приближающейся зимой. Таверны и бани закрывались рано, в магазинах было пусто. После объявления награды за информацию о бунтовщиках многие стали пользоваться этим, чтобы отомстить своим соседям. Все подозревали друг друга. Ситуация стала настолько серьезной, что Аттик наконец решился обсудить ее с Цицероном.

— Некоторые жители говорят о том, что ты намеренно преувеличиваешь опасность, — предупредил он своего друга.

— И зачем мне это надо? Они что, считают, что мне доставляет удовольствие превратить Рим в тюрьму, в которой я оказываюсь самым охраняемым пленником?

— Да нет, но они считают, что Катилина стал для тебя манией и ты потерял чувство реальности; что твой страх за свою собственную жизнь делает жизнь в городе невыносимой.

— И это все?

— Народ считает, что ты ведешь себя как диктатор.

— Правда?

— Люди также называют тебя трусом.

— Ну, тогда пусть они все катятся в преисподнюю, — воскликнул Цицерон, и впервые в жизни я увидел, что его отношение к Аттику изменилось.

Он отказался продолжать разговор, односложно отвечая на все попытки Аттика возобновить беседу. Наконец его другу надоел этот холодный прием, он посмотрел на меня, закатил глаза в отчаянии и покинул дом.

Поздним вечером, шестого ноября, после того как ликторы уже ушли, Цицерон сидел с Теренцией и Квинтом в столовой. Хозяин читал доклады от чиновников на местах, а я подавал ему письма на подпись, как вдруг залаял Саргон. Этот звук заставил нас всех подпрыгнуть от неожиданности: к тому времени нервы у всех были натянуты до предела. Три охранника Цицерона мгновенно вскочили на ноги. Мы услышали, как входная дверь открылась, раздался взволнованный мужской голос, и неожиданно в комнату вошел бывший ученик Цицерона Целий Руф. Это был его первый визит в наш дом за многие месяцы — особенно удивительно, поскольку в начале года он перешел на сторону Катилины. Квинт вскочил на ноги, готовый к борьбе.

— Руф, — спокойно сказал Цицерон. — Я думал, что ты стал для нас чужим.

— Для тебя я чужим никогда не буду.

Он сделал шаг вперед, но Квинт уперся ему рукой в грудь и остановил его. «Руки вверх!» — скомандовал он и кивнул охранникам. Руф испуганно поднял обе руки, и Тит Секст тщательно его обыскал.

— Думаю, что он пришел, чтобы шпионить за нами, — сказал Квинт, который никогда не любил Руфа и часто спрашивал меня, почему его брат мирился с присутствием этой шпаны.

— Я пришел не шпионить, а предупредить. Катилина вернулся.

Цицерон ударил рукой по столу.

— Я так и знал! Опусти руки, Руф. Когда это произошло?

— Сегодня вечером.

— И где он сейчас?

— В доме Марка Леки, на улице кузнецов.

— И кто с ним?

— Сура, Цетег, Бестий — обычная компания. Я только что оттуда.

— И что?

— На рассвете они тебя убьют.

Теренция зажала рот рукой.

— Как? — спросил Квинт.

— Два человека — Варгунт и Корнелий — придут к тебе на рассвете, чтобы поклясться тебе в верности и сообщить о том, что они расстались с Катилиной. Они будут вооружены. За ними будет еще несколько человек, чтобы разоружить твою охрану. Ты не должен их впускать.

— Не впустим, — сказал Квинт.

— А ведь я бы их впустил, — сознался Цицерон. — Сенатор и всадник — конечно, впустил бы… И предложил бы им руку дружбы. — Казалось, он был удивлен тому, как близко подкралась к нему беда, несмотря на все принятые меры.

— А откуда мы знаем, что этот парень не врет? — спросил Квинт. — Это может быть обманный маневр, чтобы отвлечь наше внимание от реальной угрозы.

— В том, что он говорит, Руф, есть своя логика, — заметил Цицерон. — Ведь твоя верность постоянна, как флюгер.

— Это чистая правда.

— И, тем не менее, ты поддерживаешь их?

— Идею — да, но не методы. Особенно после сегодняшнего.

— А что это за методы?

— Они договорились разделить Италию на военные регионы. Как только тебя убьют, Катилина отправится к армии заговорщиков в Этрурию. Некоторые районы Рима подожгут. На Палатине вырежут сенаторов, а затем городские ворота откроют перед Манлием и его бандой.

— А Цезарь? Он знает об этом?

— Сегодня его там не было. Но мне кажется, что он посвящен в эти планы. Он очень тесно общается с Катилиной.

Это был первый раз, когда Цицерон получил информацию о планах Катилины, что называется, из первых рук. На его лице было написано отвращение. Он наклонил голову, потер виски костяшками пальцев и прошептал:

— Что же мне теперь делать?

— Мы должны вывести тебя сегодня из этого дома, — предложил Квинт. — И спрятать так, чтобы тебя не могли найти.

— Можно спрятаться у Аттика, — предложил я.

— Туда они направятся в первую очередь. Единственный выход — убежать из Рима. Теренция и Марк могут уехать в Тускулум, — покачал головой Цицерон.

— Я никуда не уеду, — отчеканила Теренция. — И ты тоже. Римляне могут уважать разных лидеров, но никогда не будут уважать трусов. Это твой дом и дом твоего отца. Оставайся здесь, и пусть они попробуют что-то сделать. Я бы так и сделала, будь я мужчиной.

Она посмотрел на Цицерона, и я испугался, что сейчас начнется один из тех скандалов, которые часто обрушивались на этот дом, как буря. Но Цицерон только кивнул.

— Ты права. Тирон, пошли записку Аттику и напиши, что нам срочно требуется подкрепление. И надо забаррикадировать двери.

— А на крышу отнести емкости с водой, — добавил Квинт. — На случай, если они попытаются выкурить нас отсюда.

— Я останусь и помогу вам, — заявил Руф.

— Нет, мой молодой друг, — сказал Цицерон. — Ты свое дело сделал. И тебе надо немедленно убираться из города. Отправляйся в дом своего отца в Интерамнии и сиди там до тех пор, пока все не разрешится. Так или иначе. — Руф начал протестовать, но Цицерон прервал его. — Если Катилине завтра не удастся убить меня, он может заподозрить, что ты его предал; если же все пройдет успешно, тебя просто затянет в этот водоворот событий. В любом случае, тебе пока лучше держаться подальше от Рима.