Витторио-вампир - Райс Энн - Страница 1

Энн Райс

Витторио-вампир. Новые вампирские хроники

Глава 1. Кто я такой, почему я пишу, что должно произойти

В далеком детстве я видел жуткий сон. Мне приснилось, что я держу в руках отрубленные головы моих младших брата и сестры. Они быстро остывали и, онемевшие, с огромными глазами, в которых навеки застыло удивленное выражение, с багровыми щеками, внушали мне такой ужас, что я и сам не мог произнести ни звука.

Сон сделался явью.

Но никто не зарыдал ни надо мной, ни над ними. Вот уже пять столетий они, безымянные, покоятся в земле.

Я – вампир.

Мое имя Витторио. Я родился в северной части Тосканы – красивейшей провинции в самом центре Италии. Здесь я и пишу свое повествование – в самой высокой башне разрушенного замка в горах. В этом замке я когда-то появился на свет.

По любым меркам я – выдающийся вампир, проживший пять сотен лет со времен великого Козимо ди Медичи, и даже ангелы – если, конечно, снизойдут до разговора с вами – могут засвидетельствовать мое могущество. Но вы должны быть очень осмотрительны при этом.

Однако я не имею абсолютно ничего общего с так называемым «Шабашем Ясновидящих», с этой шайкой неизвестных вампиров из Нового Орлеана – самозванцев, уже щедро попотчевавших вас изобилием летописей и россказней.

Не знаю никого из героев этих мрачных историй. И мне совершенно ничего не известно об их соблазнительном рае в топях Луизианы. Вот почему из моего повествования вы не почерпнете ничего нового, не найдете даже малейшего упоминания о них на этих страницах.

Тем не менее именно они вынудили меня рассказать о моем собственном происхождении, поведать легенду о своем перерождении – и опубликовать повесть об этом периоде моей жизни, дабы, так сказать, дать ей возможность, будь то случайно или по воле судьбы, соприкоснуться с их широко распространенными многотомными произведениями.

Столетия своего существования в ипостаси вампира я провел в целенаправленных странствиях, занимаясь научными исследованиями. Все это время я старался по возможности скрываться от своих соплеменников, дабы не провоцировать ни угрозы с их стороны, ни излишнего любопытства или подозрений.

Но не с этими обстоятельствами связаны мои приключения.

Как я уже сказал, речь пойдет о моем происхождении. Уверен, мои откровения станут для вас полной неожиданностью. Возможно, когда я закончу эту книгу и она выпорхнет в мир, я тоже стану персонажем многотомного романа-хроники, начатого другими вампирами из Сан-Франциско или Нового Орлеана. Сейчас это меня не интересует и я об этом не думаю.

Стены замка, в котором я был столь счастлив в детстве, ныне разрушены и совершенно утратили прежние очертания. Проводя безмятежные ночи здесь, в заросших кустарником развалинах, окруженных ежевичными чащобами и пропитанных удушающими ароматами дубовых и каштановых рощ, я пришел к выводу, что должен поведать обо всем, что довелось испытать, ибо, уверен, выпавшая мне на долю судьба в корне отличается от судьбы любого другого вампира.

Я отнюдь не всегда обитаю в этих краях.

Напротив, большую часть времени я провожу во Флоренции – лучшем из всех городов мира. Я увидел Флоренцию еще ребенком – в те времена, когда Козимо Старший, хоть он и был богатейшим человеком в Европе, лично управлял могущественным банком Медичи, – и полюбил ее с первого взгляда.

В доме Козимо ди Медичи проживал знаменитый скульптор Донателло, ваявший из мрамора и бронзы, в нем также находили приют многочисленные художники и поэты, чародеи и сочинители музыки. Великий Брунеллески, создатель купола самого грандиозного собора Флоренции, в то время строил другой собор для Козимо, а Микелоццо не только перестраивал мужской монастырь Сан-Марко, но и начинал возводить для Козимо тот дворец, который впоследствии станет известным всему миру Палаццо Веккио. Люди Козимо по всей Европе отыскивали в пыльных библиотеках сочинения давно забытых классиков Греции и Рима, а ученым Козимо предстояло переводить их на наш родной итальянский – язык, который задолго до этого Данте отважно избрал для написания своей «Божественной комедии».

Именно под кровлей дома Козимо я – тогда еще смертный мальчик, подававший большие надежды, которого ждала в будущем весьма необычная судьба, – своими глазами видел великих гостей, прибывших из далекой Византии, дабы положить конец давней распре между Восточной и Западной церквами. Я был свидетелем того, как Римский Папа Евгений IV, Патриарх Константинопольский и сам император Иоанн VIII Палеолог появились в городе во время ужасной бури с жутким ливнем и тем не менее были встречены с неописуемым триумфом. А позже видел их за трапезой в доме Козимо.

Однако достаточно об этом, можете вы сказать. Согласен. Это вовсе не история дома Медичи. Позвольте только заметить, что любой, кто заявит, что эти великие люди были мерзавцами, – совершенный глупец. Ведь кто, как не потомки Козимо, взяли на себя заботу о Леонардо да Винчи, Микеланджело и бессчетном числе прочих художников? И все только потому, что некий банкир, денежный меняла, если вам угодно, счел достойным и превосходным поступком придать красоту и величие Флоренции.

Я вернусь к Козимо в нужный момент и скажу о нем всего лишь несколько слов, хотя, должен признаться, сталкиваюсь с затруднениями всякий раз, когда стараюсь кратко изложить свои мысли на любую тему. Здесь же добавлю только, что Козимо принадлежит к числу живых.

Я же с 1450 года нахожусь в одной компании с мертвыми.

Теперь пора рассказать, как все началось, но позвольте предпослать рассказу еще одно вступление.

Пожалуйста, не ищите в этом повествовании классического, построенного по жестким канонам английского языка. Возведение стен замка из высокопарных фраз, напыщенных выражений и строго ограниченного лексического запаса не входит в мои намерения.

Я стану излагать свое повествование живым разговорным языком, я буду буквально купаться в словах, ибо влюблен в них. Будучи бессмертным, я на протяжении более чем четырех веков жадно впитывал английскую речь, зачитываясь пьесами Кристофера Марло или Бена Джонсона и внимательно вслушиваясь в резкую, вызывающе грубую манеру речи в фильмах с Сильвестром Сталлоне.

Вы сочтете меня прагматичным, дерзким, временами шокирующим. Но мне не остается ничего другого, кроме как в полной мере использовать весь арсенал имеющихся в моем распоряжении средств описания. К тому же хочу напомнить, что английский ныне не является языком одной страны – и даже не двух, не трех и не четырех, – он стал языком всего современного мира, от захолустий штата Теннесси до самых отдаленных кельтских островов и даже многонаселенных крупных городов Австралии и Новой Зеландии.

Я – человек эпохи Возрождения. А это значит, что я начисто лишен предрассудков, привык глубоко вникать во все, с чем сталкиваюсь, и без предубеждения впитывать в себя любые полученные знания. Этим же объясняется и моя твердая уверенность в том, что всеми моими действиями руководит некая высшая сила.

Что же касается моего родного итальянского… Произнесите мое имя – Витторио – и прислушайтесь к его мягкому звучанию, вдохните этот язык словно аромат, исходящий от других имен в моем повествовании… Этот язык кроме прочего удивительно мелодичен, сравните, например, английское слово stone с его трехсложным аналогом pi-ea-tra.[1] Никогда на земле не существовало более нежного языка. Я до сих пор говорю на всех других наречиях мира с тем итальянским акцентом, который еще и сегодня можно услышать на улицах Флоренции.