Талтос - Райс Энн - Страница 33

Но ему следовало знать. Он должен был вычислить. Он мог бы это предположить, когда был здесь последний раз. Женщины были старые и больные, они швыряли в него камнями и бросались к нему, чтобы прокричать проклятия ему в уши. Он чуял запах смерти вокруг себя. Он уже чуял ее, но это не был кровавый запах женщин – это был сухой, кислый запах мужчин. Он перевернулся и уткнулся лицом в землю. Его глаза снова закрылись. Он слышал, как маленькие люди суетливо бегают вокруг.

– Где Сэмюэль? – спросил кто-то из них.

– Скажи Сэмюэлю, пусть возвращается!

– Почему ты здесь? Ты освободился от проклятия?

– Не смейте говорить со мной о проклятии! – выкрикнул он и сел. Чары были разрушены. – Не смейте со мной разговаривать, вы, мразь!

На этот раз ему удалось схватить, но не маленького человечка, а пылающий факел. Он поднес его к лицу и почуял несомненный запах горящего человечьего жира. С отвращением он отбросил факел от себя.

– Будь проклята в аду, окаянная чума! – завопил он. Один из них ущипнул его за ногу. Камень порезал щеку, но не глубоко. В него швыряли палки.

– Где Сэмюэль?

– Это Сэмюэль послал тебя к нам?

И тут громкое фырканье Эйкена Драмма заставило всех притихнуть.

– У нас был вкусный цыган на ужин, о да, но Сэмюэль забрал его к Эшлеру!

– Где наш цыган? – вскричал Юргарт.

Смех. Издевательские крики и возгласы, ухмылки и проклятия.

– Пусть дьявол унесет тебя домой по кускам! – вскричал Юргарт.

Барабаны зазвучали снова. А из дудок вырывались дикие звуки.

– А вы, все вы, попадете в ад! – кричал Эш. – Почему бы мне не отправить вас туда сейчас же?

Он повернулся и помчался снова, не представляя сначала, в каком направлении. Но подъем оказался равномерным, и это обстоятельство послужило наилучшим проводником. Слыша хруст под ногами, треск в кустах и слыша свист ветра в ушах, он понял, что спасся и от жутких барабанов, и от несносных дудок, и от издевательств.

Вскоре он осознал, что больше не слышит их музыку и гнусавые голоса. Наконец он остался в одиночестве.

Задыхающийся, с болями в груди, с ноющими ногами и распухшими ступнями, он шел медленно и долго, пока наконец не вышел на твердый асфальт дороги. Словно после глубокого сна он снова оказался в привычном мире – пустом, холодном и безмолвном. Звезды наполнили сиянием небеса. Луна приподняла вуаль и затем опустила ее снова, и легкий ветерок заставил едва заметно трепетать сосны, а потом опустился ниже, как бы позволяя им распрямиться.

Когда он появился в гостинице, Лесли, его маленькая помощница, ожидала наверху. Тихо вскрикнув, потрясенная, она пробормотала несколько слов приветствия и принялась поспешно снимать с него разорванное в клочья пальто. Поднимаясь по лестнице, она держала его за руку.

– Ах, как тепло. Как тепло…

– Да, сэр, и вас ждет теплое молоко.

У кровати стоял высокий стакан. Эш выпил его до дна. Она расстегивала пуговицы на его рубашке.

– Благодарю вас, дорогая. Моя драгоценная помощница, – сказал он.

– Спите, мистер Эш, – отозвалась она.

Он тяжело опустился на постель и ощутил, что его накрывают большим пуховым одеялом, кладут под щеку взбитую подушку. Как мягка и уютна кровать, принявшая его в свои объятия, погружающая в первый сон и тянущая куда-то в глубину.

«Долина… моя долина… озеро… мое озеро… моя земля… Ты предал собственный народ…»

Утром он быстро позавтракал у себя в комнате, пока его служащие готовились к незамедлительному возвращению. Нет, на этот раз он не собирается спускаться вниз, к Кафедральному собору, сказал он. И да, он прочел статьи в газетах. Святой Эшлер, да. Он тоже слышал эту сказку.

Юная Лесли была озадачена.

– Вы хотите сказать, сэр, что не за тем приехали сюда, не для того, чтобы увидеть гробницу этого святого?

Он только пожал плечами.

– Мы еще сюда вернемся, моя милая.

В другой раз, быть может, они совершат эту небольшую прогулку.

Сэмюэль ожидал его возле машины. Он был опрятно одет: костюм из твида, свежая накрахмаленная белая рубашка с галстуком – и выглядел маленьким джентльменом Даже его рыжие волосы были достойно причесаны, и лицом он походил на респектабельного английского бульдога.

– Ты оставил цыгана одного?

– Он ушел, пока я спал, – признался Сэмюэль. – Я не услышал. Он ничего не похитил. Не оставил даже записки.

Эш на миг задумался.

– Возможно, это к лучшему. Почему ты не сказал мне, что женщин там не осталось?

– Дурень. Я не позволил бы тебе туда ехать, будь там хоть одна женщина. Ты должен бы это знать. Ты не подумал. Не посчитал, сколько лет прошло. Не поразмыслил об этом как следует. Играл в свои игрушки, в свои деньги, ублажал себя всякими другими прекрасными вещами. И все забыл. Забыл – и потому счастлив.

Машина везла их из аэропорта в город.

– Ты хочешь ехать на свою игровую площадку под небесами? – спросил Сэмюэль.

– Нет, ты знаешь, что туда я не поеду. Нужно найти цыгана, – ответил он. – Я раскрыл тайну Таламаски.

– А как насчет ведьмы?

Эш улыбнулся и повернулся к Сэмюэлю.

– Да, наверное, мне следует отыскать и ведьму. По крайней мере, прикоснуться к ее рыжим волосам, поцеловать белоснежную кожу, ощутить и вдохнуть ее запах.

– И?

– Кто знает… Кто знает, малыш…

– Ну, ты-то знаешь. Ты точно знаешь.

– Тогда оставь меня в покое. Если этому суждено случиться, мои дни наконец будут сочтены.

Глава 6

Было восемь часов, когда Мона открыла глаза. Она слышала, как часы пробили и медленно и звучно. Но разбудил ее не бой часов, а резкий телефонный звонок. Должно быть, он доносился из библиотеки, подумала она. Библиотека была далеко от спальни, и звонили очень долго, чтобы она успела ответить. Мона повернулась, устроилась поудобнее под бархатным покрывалом на диване с множеством мягких подушек и посмотрела в окно, выходящее в сад, залитый утренним солнечным светом.

Солнце уже проникло в комнату и окрасило пол перед входом на боковую веранду в приятный глазу янтарный цвет.

Телефон наконец смолк. Несомненно, кто-нибудь из недавно нанятой прислуги ответил на него: Кален например, новый водитель, или Янси – молодой парнишка, прислуживавший в доме, который вставал, как говорили, в шесть часов утра. Или, быть может, даже Эухения, которая при каждой встрече смотрела на Мону непередаваемо величественным взглядом.

Мона заснула здесь прошлой ночью в новой шелковой пижаме – на том самом диване, где они с Майклом совершили свой грех. И хотя она изо всех сил старалась думать только о Юрии – он звонил и просил Селию передать ей, что на самом деле у него все в порядке и что он вскоре надеется всех их увидеть, – она не могла забыть Майкла и свое троекратное падение. Боже! Это было совершенно непозволительно и притом великолепно, потрясающе и незабываемо.

Нельзя утверждать, что Юрий не был изумительным любовником из ее сновидений, но они вели себя слишком осторожно в отношении друг друга: это была любовная близость, конечно, но самая безопасная из всех, которую можно вообразить. И Моне оставалось пожелать себе большей смелости в осуществлении неукротимых желаний в будущем.

«Неукротимых» – ей действительно нравилось это слово. Оно подходило ей. «Ты совершенно неукротима в своих желаниях», – примерно такими словами могли бы укорять ее Селия или Лили. А она могла бы ответить: «Благодарю за комплимент, но поверь, я знаю, чего хочу».

Господи, если бы она могла сама поговорить с Юрием! Селия посоветовала ему позвонить на Первую улицу. Почему он этого не сделал, Мона так и не узнала.

Даже дядя Райен возмутился: «Мы должны встретиться с этим человеком. Нам необходимо поговорить с ним об Эроне».

Как жаль, что печальную новость сообщила Юрию Селия, ведь, быть может, никто другой во всем мире не знал, что значил Эрон для Юрия, кроме Моны, которой он рассказал обо всем в их первую и единственную ночь. Разговор вместо любовных ласк! Где же он теперь? Что с ним? В те несколько часов Юрий показался ей весьма эмоциональной натурой: сверкая глазами, он рассказывал ей на совершенно великолепном беглом английском – весьма редко встречающемся у тех, для кого он не является родным, – обо всех ключевых событиях своей трагической, но удивительно успешной жизни.