Плач к небесам - Райс Энн - Страница 27

Тонио кивнул. Он знал, что, если попытается сказать что-нибудь, голос не послушается его. Этот человек, крепко стиснувший его, был так близко. Медленно наклонившись вперед, Тонио коснулся губами щеки брата и услышал, как, обнимая его, Карло снова вздохнул.

– Все это слишком тяжело, – сказала Катрина. Время перевалило за полночь, и дом погрузился во тьму, не считая той комнаты, мимо которой он проходил. По резкому, без полутонов, голосу Карло Тонио догадался, что брат выпил вина.

– Но ты вернулся богатым, ты все еще молод… И боже мой, неужели в этом городе мало того, что может удовлетворить тебя и без жены и детей? Ты свободен…

– Синьора, мне осточертела свобода. Я знаю, что все можно купить. Да, богатый, молодой и свободный, и целых пятнадцать лет я был таким! Но скажу вам: пока он был жив, то был огонь Чистилища, а сейчас, когда он мертв, это адский огонь! Не говорите мне о свободе! Разве я не искупил свою вину достаточно, чтобы теперь жениться и…

– Карло, ты не можешь идти против его воли!

Смуглолицые слуги подметали коридоры. Какие-то молодые люди болтались у дверей покоев Андреа. Марчелло Лизани приехал с утра и теперь завтракал с Карло в столовой.

– Войди, Тонио!

Увидев проходящего мимо дверей брата, Карло махнул рукой и резко поднялся. Стул заскользил по выложенному плиткой полу. Но Тонио, быстро поклонившись, поспешил прочь. А войдя наконец в свою комнату, молча прислонился к двери и какое-то время стоял там, точно обрел убежище.

– Не смирился, нет, все еще не смирился, – покачала головой Катрина, сузив на миг голубые глаза.

Она пришла к Тонио проверить уроки. Просмотрев, вернула их Алессандро. В кожаной папочке у нее лежали бумаги, в которых были расписаны грядущие расходы: сколько заплатить кухарке, сколько – лакею, сколько – учителям, сколько отложить на еду и что там еще понадобится.

– Но ты должен сносить это молча, – сказала она, кладя ладонь на руки Тонио. – Не провоцируй его.

Тонио кивнул. Потерянный и расстроенный Анджело, сидевший в другом конце комнаты, то и дело поглядывал на них, отрываясь от своего требника.

– Так что позволь ему собирать здесь старых друзей, дай возможность разобраться в том, кто сейчас имеет влияние. – Понизив голос, Катрина наклонилась к Тонио и заглянула ему в глаза. – И позволь ему тратить деньги, как его душе угодно, ведь он привез домой целое состояние. Он жалуется на темные шторы и жаждет венецианской роскоши, французских безделушек, нарядных обоев. Дай все это ему…

– Да-да, – согласился Тонио.

Каждое утро Тонио смотрел, как брат уходит из дома. Карло стремительно сбегал по лестнице, бренча ключами и звякая шпагой, прицепленной на боку. Топот его башмаков по мрамору был таким непривычным для этого дома звуком, что Тонио казалось, будто эти башмаки живут какой-то своей собственной, отдельной жизнью. В щелочку двери Тонио видел белые парики на отполированных деревянных головах манекенов и слышал давний шепот Андрея: «Фатовство…»

– Братишка, спускайся, поужинай сегодня со мной. – Иногда Карло возникал из темноты, словно ждал его.

– Пожалуйста, простите меня, синьор, но мое настроение, мой отец…

Откуда-то послышалось пение. Тонио не мог ошибиться: пела мать.

Было около четырех часов пополудни. Алессандро сидел у стола в библиотеке – тихо и недвижно, как статуя. На лестнице послышался звук легких шагов. В открытую дверь вплыл голос матери: она пела печальную песню, очень похожую на церковный гимн. А когда Тонио встал и пошел к ней, то обнаружил, что она куда-то собирается.

С молитвенником в руках, опустив на лицо траурное покрывало, Марианна, казалось, совсем не рада была его видеть.

– Лина идет со мной. Алессандро ей нынче не понадобится.

– Мама. – Тонио пошел проводить ее до дверей. Она что-то бормотала себе под нос. – Ты счастлива здесь, сейчас? Скажи мне!

– Ох, зачем ты меня спрашиваешь об этом? – откликнулась она беспечно, но тут же, выпростав руку из-под тонкого черного покрывала, с неожиданной силой схватила сына за запястье.

На мгновение он почувствовал боль и рассердился.

– Если ты здесь несчастлива, то могла бы переехать к Катрине, – сказал он, ужасаясь тому, что, если она и впрямь решит съехать, ее комнаты тоже опустеют и станут чужими.

– Я в доме моего сына, – ответила она и повернулась к слуге. – Откройте двери!

Ночью он не мог заснуть и лежал, вслушиваясь в тишину. Весь мир за дверями его комнаты казался ему чужой территорией. Коридоры, знакомые комнаты, даже сырые и заброшенные закоулки. Вдруг снизу донесся смех. Слабый, почти неощутимый звук человеческого присутствия в доме. Никто бы не смог его услышать, но он услышал.

Где-то в ночи истерически кричала женщина. Тонио повернулся на бок и закрыл глаза, мимолетно подумав, что, кажется, крик звучал внутри дома.

Он заснул. И ему снилось, как будто, открыв дверь, он снова увидел их внизу. Тот же старый спор. Резкий, высокий голос Катрины. А брат… Неужели он плакал?

Был ранний вечер. Издалека доносились слабые отзвуки октябрьского карнавала. В расположенном всего в двух шагах огромном палаццо Тримани давали бал. Тонио стоял один в длинной столовой. Не отводя руки от тяжелой шторы, он смотрел, как внизу подплывают и уплывают лодки.

Мать, в сопровождении Лины и Алессандро, стояла прямо под окном на пристани, ожидая гондолу. Длинное черное покрывало спускалось до самого подола. Ветер прибивал тонкую материю к лицу Марианны, очерчивая профиль.

«А где он? В этом доме?»

Большая столовая казалась морем кромешной тьмы.

Но не успел Тонио насладиться тишиной и спокойствием момента, как услышал первые звуки. Кто-то двигался в темноте. Потом в воздухе растекся мускусный запах восточных духов, скрипнула дверь, и кто-то, мягко ступая по каменному полу, начал приближаться к нему.

«Пойман в открытом море», – подумал он, не отрывая глаз от мерцающих вод канала. Вдали, над площадью Сан-Марко, полыхало небо.

Он почувствовал чье-то присутствие уже у себя за спиной, и волосы у него на затылке зашевелились.

– В прежние времена, – прошептал Карло, – все женщины ходили в таких покрывалах, и они придавали им особую прелесть. Это была тайна, которую они носили с собой по улицам, тайна, в которой присутствовало что-то от Востока…

Тонио медленно поднял глаза и увидел брата совсем близко от себя. Белая кружевная оторочка на черном камзоле Карло казалась скорее тусклым миражом, чем тканью, а великолепно завитый, высоко поднимающийся ото лба и похожий на настоящие волосы парик слегка поблескивал.

Брат подошел к оконной раме и глянул вниз. Их сходство вновь потрясло Тонио, как потрясало всегда, когда он осознавал его. При слабом свете свечи кожа Карло казалась безупречной. Единственным признаком возраста были мелкие морщинки в уголках глаз, появлявшиеся всегда, когда он широко улыбался.

И сейчас эта улыбка смягчила его лицо, выявив искреннюю теплоту. Невозможно было поверить, что между братьями вообще существует какая-либо враждебность.

– Вечер за вечером ты избегаешь меня, Тонио, – сказал Карло. – Но давай все же сейчас пообедаем вместе. Стол уже накрыт.

Тонио снова обернулся к воде. Матери уже не было видно. В ночи не осталось ничего, кроме медленно плывущих по каналу лодочек.

– Мои мысли с моим отцом, синьор, – сказал он.

– Ах да, с твоим отцом!

Но Карло не отвернулся. В сумерках заскользили молчаливые турки, зажгли свечи в многочисленных канделябрах повсюду и в том числе на самом столе, на буфетах, расположенных прямо под той ужасной картиной.

– Садись же, братишка!

«Я хочу полюбить тебя, – думал Тонио, – что бы ты ни сделал. Я надеюсь, это можно будет как-то преодолеть».

Свесив голову, Тонио сел во главе стола, как часто делал и раньше. Лишь после этого он сообразил, что натворил, и, подняв глаза, посмотрел на брата.