Лэшер - Райс Энн - Страница 113

– Прежде всего я должен помолиться, – сказал я брату. – Заедем в собор.

– Нет, – возразил он. – Мы должны не откладывая прибыть в замок. Эшлер, то, что нас до сих пор не схватили и не отправили на костер, настоящее чудо. Но сегодня сочельник. Именно в эту ночь враги католической веры грозились ворваться в долину. И среди жителей Доннелейта есть отступники, отравленные ядом протестантства. Есть такие, кто полагает, будто Кальвин и Нокс являются пророками истины. Особенно много таких среди стариков, подверженных суевериям. Так что между защитниками долины в любую минуту может вспыхнуть междоусобица.

– Хорошо, будь по-твоему, – кивнул я головой. – Поехали в замок.

Однако мне мучительно хотелось войти в собор, предаться воспоминаниями о том далеком Рождестве, когда я впервые увидел ясли и лежавшего в них Младенца Христа, увидел топтавшихся вокруг настоящих животных, ощутил упоительный запах сена и навоза. Ах, какое чудное время – Рождественский сочельник. В этот час ясли еще пусты. Младенец Христос появится в них позже. Если бы я оказался этим вечером в соборе, я мог бы собственноручно опустить Младенца Христа в ясли. И, несмотря на растерянность и смуту, царившие в моей душе, несмотря на холод и непроглядную тьму, я внезапно ощутил, что вернулся домой.

Замок оставался в точности таким, каким он сохранился в моих воспоминаниях. Он по-прежнему представлял собой угрюмую и равнодушную груду камней. Своим уродством он весьма напоминал многие крепости, возведенные семейством Медичи, а также те, что мне довелось увидеть, проезжая через раздираемую войнами Европу. Как только взору моему открылась эта холодная каменная громада, сердце сжалось от тревожных предчувствий. Въехав на подъемный мостик, я придержал коня и оглянулся назад, на темную долину и город, такой маленький и бедный по сравнению с моим любимым Ассизи. Все вокруг внезапно показалось мне диким, чужим и пугающим. Что я буду делать среди этих грубых светлокожих людей с их хриплыми голосами и всклокоченными волосами? Разве мы с ними сумеем когда-нибудь понять друг друга?

Сам не знаю, что я испытывал в те минуты – приступ трусости или тоски по утраченному счастью. Я страстно желал оказаться во Флоренции, в часовне Санта-Мария дель Фьори, где сейчас служили торжественную мессу, насладиться ангельским пением хора. Или вернуться в Ассизи, в свой родной монастырь, и вместе с братьями-монахами встречать паломников. За минувшие двадцать лет то было первое Рождество, которое я проводил не в родном городе святого Франциска!

В темноте смутные очертания города и собора выглядели еще более мрачными и зловещими. Казалось, лес вплотную подступил к городу и замку, словно намереваясь поглотить эти жалкие создания рук человеческих.

В какую-то секунду я заметил пару странных существ, низкорослых, как гномы. Судя по их уродливому, отталкивающему виду, то были вовсе не дети. С редким проворством они выскользнули из внутреннего двора замка, пересекли мост и скрылись в темноте.

Но это случилось так быстро, что я никак не мог поручиться, что видел их наяву.

Я в последний раз обернулся. Несмотря ни на что, красота собора вновь захватила меня. Исполненный готического величия, он был даже более прекрасен, чем церкви во Флоренции. Стрельчатые его арки, казалось, бросали вызов небесам. Его высокие окна были окнами в иной мир.

Что бы ни случилось, необходимо сохранить это чудо из чудес, подумал я, и глаза мои наполнились слезами.

А потом я переступил порог замка, где мне предстояло узнать неприглядную правду.

В главном зале горел огонь, в очаге громко потрескивали поленья, и какие-то люди в темных костюмах с озабоченным видом сновали туда-сюда.

Отец мой, нынешний лаэрд, восседал в кресле с высокой резной спинкой. Завидев нас, он поднялся нам навстречу.

– Уходите прочь! – приказал он всем остальным.

Я узнал его с первого взгляда. Облик этого крепко сложенного, широкоплечего человека по-прежнему дышал могуществом. Он очень походил на своего собственного отца, хотя был вовсе не так стар, как прежний глава клана во время нашей единственной памятной встречи. В волосах отца кое-где мелькали серебристые нити, но длинные пряди все еще были густы и сохраняли насыщенный каштановый оттенок. Глубоко посаженные глаза отца сияли радостью и любовью.

– Эшлер! – произнес он. – Слава богу, ты вернулся домой.

Отец устремился ко мне и заключил в объятия. Я вспомнил, как увидел его впервые, осознал, что отец – единственный человек на свете, который знает обо мне все и при этом взирает на меня с неизменной любовью. Сердце мое едва не выпрыгивало из груди.

– Садись к огню и выслушай меня, – сказал отец.

Он поведал мне о том, что Елизавета, нечестивое отродье Анны Болейн, правит теперь Англией, однако главную угрозу для нас представляет вовсе не королева Джон Нокс, неистовый пресвитерианин, вернулся из ссылки и теперь разжигает религиозную войну, пламя которой вот-вот охватит всю страну.

– Воистину, эти люди лишились разума! – горестно возгласил мой отец. – Они хотят уничтожить статуи Пресвятой Девы, хотят сжечь церковные книги. Без всяких оснований они упрекают добрых католиков в идолопоклонничестве, тогда как сами они – гнусные еретики. Слава Богу, наш Эшлер снова с нами и поведет нас к спасению.

Услышав эти слова, я невольно вздрогнул.

– Ты прав, отец, – произнес я. – Упреки наших врагов не имеют под собой оснований. Мы далеки от греха идолопоклонничества. И я отнюдь не являюсь идолом. Я всего лишь священник, смиренный служитель Господа. Какую помощь я могу оказать в суровую годину войны? За годы, проведенные в Италии, я немало слышал о жестокости еретиков. И я могу лишь молиться, чтобы Господь наставил их на путь истинный, а нам даровал победу. Но возможности мои не столь уж велики.

– Не столь уж велики! Да ты – наше главное упование! Нам, правоверным католикам, сейчас более всего необходим предводитель, который поможет выдержать все грядущие испытания. В любое время протестантские войска могут набраться храбрости и, пользуясь своим численным превосходством, устремиться на штурм главного въезда в долину. Еретики уже имели наглость заявить, что, если мы осмелимся отслужить в соборе Рождественскую мессу, они снесут город с лица земли. Но мы способны выдержать длительную осаду. У нас достаточно припасов, зерна и баранов. Если мы продержимся все двенадцать дней Рождества, враги, без сомнения, поймут, что нам помогает сам Господь, и уйдут прочь.

Сегодня ночью ты возглавишь крестный ход, Эшлер, – продолжал отец. – Ты будешь запевать праздничные гимны, ты опустишь Младенца Христа в ясли, рядом с Девой Марией и святым Иосифом. Ты приведешь в стойло животных, которые поклонятся Христу, явившемуся, дабы спасти этот мир. Будь нашим духовным пастырем, Эшлер, и делай все, что полагается делать доброму пастырю. Моли за нас Господа, призывай милосердие Господне, и да будет твоя молитва услышана!

Разумеется, я знал, что идею, во власти которой пребывал мой отец, протестанты считают устарелой и безосновательной. Согласно этой идее мы, избранные, возведенные в духовный сан, обладаем некоей чудесной способностью вступать в прямое общение с Господом, способностью, которой лишены обычные люди.

– Отец, обещаю, я выполню свой долг духовного наставника и священнослужителя, – сказал я. – Но что, если мы не сумеем выдержать осаду в течение двенадцати рождественских дней? Что, если и после Рождества наши враги не отступят? Рано или поздно наши запасы подойдут к концу, силы наши иссякнут. Что тогда помешает протестантам ворваться в долину?

– Рождество – это время, которое еретики особенно ненавидят, Эшлер, – пояснил отец. – Ведь именно этот праздник Римско-католическая церковь отмечает с особой торжественностью. В рождественские дни католические священники надевают роскошное облачение, в храмах курится ладан и горит множество свечей. В рождественские дни служат Великую мессу. Но в Шотландии очень живучи старые предрассудки и суеверия, Эшлер. В языческую пору Рождество считалось порой ведьм, порой, когда не знающие покоя души мертвых бродят по миру и творят зло. Не случайно ближайшая к нашей долине гавань называется Гаванью ведьм. В крови у нас, представителей клана Доннелейт, есть немалая примесь ведьминской крови. Недаром многие из нас наделены колдовским даром. Говорят, что наша долина – пристанище маленького народа, злобных нечестивых тварей, которые держат в плену души умерших. Папизм и черная магия – вот два главных обвинения, которые бросают нам протестанты. Для них эти два понятия неразделимы. Сами же они готовы отдать жизнь, лишь бы ниспровергнуть каноны и установления Истинной церкви, доказать, что вино и хлеб не могут превращаться в Тело и Кровь Христову! В своем ослеплении они твердят, что молиться Пресвятой Деве – великий грех.