Кровь и золото - Райс Энн - Страница 6

Торну не верилось, что ему разрешат здесь помыться.

– Снимай грязную одежду, – велел Мариус. – Ее нужно выбросить. Оставить что-нибудь, кроме ожерелья?

– Нет, не надо, – ответил Торн. – Смогу ли я отплатить тебе за все?

– Уже отплатил, – сказал Мариус.

Он снял кожаную куртку и стянул через голову шерстяную тунику. Грудь его была гладкой, без единого волоска, а кожа поражала той особой бледностью, которая свойственна только самым древним из тех, кто пьет кровь. Но мощное тело отличалось природной красотой и свидетельствовало о том, что перерождение произошло, когда Мариус был в самом расцвете сил. Впрочем, угадать его возраст, будь то в смертной жизни или в бессмертии, Торн не мог.

Мариус снял кожаные ботинки и длинные шерстяные брюки и, не дожидаясь Торна, ступил в горячую воду, жестом пригласив последовать его примеру.

Торн так поспешно сбросил с себя отороченную мехом куртку, что она порвалась, потом дрожащими пальцами стянул превратившиеся в лохмотья штаны. Через мгновение он уже разделся донага и принялся торопливо собирать с пола остатки одежды. Скрутив лохмотья в небольшой сверток, он огляделся по сторонам.

– Ни о чем не беспокойся, – сказал Мариус, едва различимый в клубах поднимавшегося вверх пара. – Иди сюда, в ванну. Согрейся.

Торн послушно ступил в горячую воду, опустился сначала на колени, а потом еще ниже – так, чтобы погрузиться по шею, и почувствовал, как его охватывает полное, самозабвенное блаженство. Он мысленно произнес коротенькую благодарственную молитву, выученную еще в далеком детстве.

Взяв из вазы горсть сушеных лепестков и трав, Мариус рассыпал душистую смесь по поверхности воды.

Помещение мгновенно наполнилось ароматами летнего сада.

Торн закрыл глаза, с трудом веря, что все происходит на самом деле: его пробуждение, долгое путешествие, встреча с Мариусом и теперь вот это восхитительное купание в роскошной ванне прекрасного дома. Ему казалось, что еще немного – и он, жертва Мысленного дара, добровольный изгнанник, очнется в холодной и пустой пещере, обреченный лишь на горькие воспоминания и бесплодные мечты.

Он медленно наклонил голову и плеснул в лицо пригоршню горячей воды – раз, другой, а затем, словно собравшись с духом, с головой окунулся в воду.

Теперь Торн окончательно согрелся, словно и не мерз никогда. Взглянув сквозь пар в окно, он увидел кружащиеся в воздухе снежинки и несметное число огней. Сознание того, что зима так близко и одновременно так далеко, было восхитительным.

Он внезапно пожалел, что вернулся в мир ради столь мрачного замысла.

Почему нельзя служить только добру? Почему нельзя делать только приятные вещи? Нет, ему никогда не удавалось так жить.

Как бы то ни было, следует сохранить тайну: ни к чему обременять его нового друга признаниями и покаянием. Впрочем, не стоит омрачать печальными мыслями и собственное существование.

Он взглянул на своего спутника.

Мариус сидел, прислонившись к деревянной стенке ванны, положив руки на край. Мокрые волосы прилипли к шее и плечам. Он не смотрел на Торна, но всем своим видом давал понять, что не забыл о его присутствии.

Торн снова на миг окунулся с головой, потом вытянул вперед руки, лег на воду – и вдруг стремительно вскочил и обернулся вокруг своей оси, чтобы стекла вода. Восторженно рассмеявшись, он провел пальцами по волосам на груди, опять опустил голову и несколько раз помотал ею в воде, чтобы как следует промыть густые волосы. Наконец он выпрямился и сел с удовлетворенным видом, в точности скопировав позу Мариуса.

Они посмотрели друг на друга.

– Значит, ты живешь среди смертных и чувствуешь себя в безопасности? – спросил Торн.

– Никто не верит в реальность нашего существования, – ответил Мариус. – Что бы люди ни увидели, они все равно станут сомневаться. А за деньги можно купить что угодно.

Голубые глаза смотрят серьезно, лицо безмятежно, словно в душе нет ни одной зловещей тайны, ни следа ненависти. Но внешность обманчива.

– За чистотой в доме следят смертные, – сказал Мариус. – А я плачу им деньги за ту работу, которую они выполняют. Достаточно ли ты успел познакомиться с современным миром, чтобы понять, как такие места обогреваются, проветриваются, как обеспечивается безопасность?

– Да, наверное, – ответил Торн. – Но ведь никто из нас не может считать себя в безопасности, когда спит, – разве не так?

Мариус горько улыбнулся.

– До сих пор смертные не причиняли мне вреда.

– Ты говоришь о царице и о тех, кого она уничтожила?

– Об этом и не только. Всякое бывало.

Безмолвно, пользуясь лишь Мысленным даром, Мариус сообщил Торну, что сам он охотится только на преступников.

– Таким образом я остаюсь в мире с человечеством, – объяснил он уже вслух. – Только так и удается выжить. Мысленный дар позволяет мне без труда отыскать убийцу. В больших городах их хватает.

– А я предпочитаю отпивать всего по нескольку глотков, – сказал Торн. – Поверь, обжорство не в моем обычае. Я отпиваю от многих, но никто не умирает. Так я прожил несколько веков среди Снежного народа. В первые годы после перерождения я не обладал таким умением: стремился поскорее насытиться и часто вел себя слишком безрассудно. Но потом научился. На моей совести нет ни одной погубленной души. Обычно я заходил в переполненные таверны и отпивал то от одного, то от другого – как пчела, перелетающая с цветка на цветок.

Мариус улыбнулся.

– Хороший обычай. Ты проявлял удивительное для сына Тора милосердие. – Улыбка стала шире. – Истинное милосердие.

– Презираешь моего бога? – настороженно спросил Торн.

– Дело не в этом, – ответил Мариус. – Я говорил, что утратил веру в римских богов, но, по правде говоря, ее у меня и не было, ибо я слишком хладнокровен по натуре. Не поклоняясь богам, я отношусь к ним скорее как к героям эпических сказаний. О Торе, например, насколько мне известно, упоминают многие предания, повествующие о кровопролитных войнах, о бесконечных битвах, о громе небесном. Так?

Торн даже не пытался скрыть, какое удовольствие доставляет ему беседа. Мысленный дар не допускал столь тесного общения, к тому же речи Мариуса не только радовали Торна своим звучанием, но и заставляли его думать и рассуждать.

– Да, предания, поэтические сказания, – кивнул Торн, – но не было для меня ничего более ясного и реального, чем раскаты грома, раздающиеся в горах, когда Тор опускает молот. И по ночам, когда я один выходил из отцовского дома навстречу дождю и ветру, когда бесстрашно взбирался по сырому склону, чтобы услышать гром, я знал, что бог рядом. Но я был далек от поэзии.

Он помолчал, вспоминая родные места и свою юность, а потом тихо произнес, не глядя на Мариуса:

– Я слышал и других богов. Громче всех остальных звучал голос Одина, возглавлявшего неистовую охоту в небесах. Да, я видел, как они, словно бесплотные духи, проносились мимо, и никогда их не забывал.

– А сейчас видишь?

Мариус задал вопрос не из желания поддразнить Торна, а из неподдельного интереса и, быть может опасаясь, что тот неправильно истолкует его намерение, поспешил добавить:

– Надеюсь, что да.

– Не знаю, – ответил Торн. – Это было так давно. Никогда не думал, что смогу вновь обрести такую способность.

Но перед его мысленным взором они предстали словно наяву. Сидя в теплой ванне, успокоившей кровь, изгнавшей из тела жестокий холод, он видел перед собой морозную долину, слышал грозовые раскаты, взирал на пролетавших высоко над головой призраков – утраченных мертвых, спешащих по небу за богом Одином.

«Идите за мной, – велел тогда Торн своим спутникам, юнцам, тайком покинувшим вместе с ним зал. – Мы отправимся в рощу и постоим среди деревьев, пока грохочет гром».

Священная земля пугала их, но они не смели выказать страх.

– Ты истинное дитя викингов, – тихо сказал Мариус.

– Так называли нас бритты, – ответил Торн. – Насколько я помню, сами мы это слово не употребляли и узнали его только от врагов. О, как они кричали, когда мы взбирались на стены их укреплений, когда забирали золото с алтарей их храмов. Я и сейчас слышу эти вопли.