История Похитителя Тел - Райс Энн - Страница 112

Не угасай, свечка, ни во тьме, ни на солнце.

Да, за меня.

Глава 32

Вы думали, на этом история и закончилась? И четвертый том «Вампирских хроник» подошел к концу?

Да, пора завершать мою повесть. И на самом деле ей лучше было бы закончиться, когда я зажег ту свечку, но это не так. Что я и понял на следующую ночь, едва открыв глаза.

Прошу вас перейти к тридцать третьей главе, чтобы выяснить, что же произошло. Или можете закрыть книгу сейчас, если хотите. Возможно, в результате вы пожалеете, что этого не сделали.

Глава 33

Барбадос.

Он все еще был там, когда я нагнал его. В отеле у моря.

Прошли недели, хотя почему я упустил столько времени, не знаю. Доброта здесь ни при чем, трусость тоже. Тем не менее я ждал. Я наблюдал за реставрацией великолепной квартирки на Рю-Рояль, шаг за шагом, пока в ней не появилось хотя бы несколько изысканно обставленных комнат, в которых можно было проводить время, обдумывать все, что случилось и что еще могло произойти. Луи вернулся, чтобы поселиться вместе со мной, и занимался поисками письменного стола, максимально похожего на тот, что стоял в гостиной более сотни лет тому назад.

Дэвид оставил у моего человека в Париже массу посланий. Он скоро уезжает на карнавал в Рио. Ему меня не хватает. Он хотел бы, чтобы я присоединился к нему.

С его поместьем все устроилось прекрасно. Он стал Дэвидом Тальботом, молодым кузеном старика, который умер в Майами, и новым владельцем дома своих предков. Этого добилась Таламаска, восстановив состояние, что он им оставил, и назначив ему щедрую пенсию. Он ушел с поста Верховного главы ордена, но оставил за собой свой кабинет. Он навсегда останется под их крылом.

Если мне нужно, у него появился для меня небольшой подарок. Медальон с миниатюрой Клодии. Он его отыскал. Изящный портрет; тонкая золотая цепочка. Он у него с собой, если я захочу, он мне его пришлет. Или, может быть, я сам приеду навестить его и сам приму подарок из его рук?

Барбадос. Он чувствовал искушение вернуться, так сказать, на место преступления. Погода стоит чудесная. Он писал, что опять перечитывает «Фауста». У него столько ко мне вопросов. Когда я приеду?

Он больше не видел ни Бога, ни дьявола, хотя перед отъездом из Европы провел немало времени в разнообразных парижских кафе. На поиски Бога или дьявола он эту жизнь тратить тоже не собирался.

«Только ты знаешь, каким я стал, – писал он. – Я по тебе скучаю, я хочу с тобой поговорить. Неужели ты не можешь вспомнить, что я помог тебе, и простить мне все остальное?»

Именно этот морской курорт он мне и описывал – красивые здания, покрытые розовой штукатуркой, расползающиеся во все стороны крыши бунгало, мягкие ароматные сады и бесконечные виды на чистый песок и искрящееся прозрачное море.

Я пошел к ним только после того, как побывал в садах на горе, постоял на тех же утесах, что посещал и он, окинул взглядом поросшие лесами горы и прислушался к ветру, обитавшему в ветвях шумно щелкающих кокосовых пальм.

Рассказывал ли он мне о горах? О том, что можно посмотреть вниз прямо на глубокие мягкие долины, что соседние склоны кажутся такими близкими, что их можно потрогать рукой – а на самом деле они далеко-далеко.

Кажется, нет, но цветы он описал прекрасно – похожее на креветку растение с крошечными цветками, орхидеи на дереве и рыжие лилии, неистово-красные лилии с нежными дрожащими лепестками, папоротник, приютившийся в глубоких прогалинах, восковые «райские птицы» и высокие жесткие ивы с сережками, и крошечные, с желтой шейкой бутоны трубной лозы.

Мы сходим туда вместе, говорил он.

Ладно, так мы и поступим. Тихий хруст гравия. О да, нигде высокие покачивающиеся пальмы не бывают так прекрасны, как на этих утесах.

Я ждал, минула полночь, и тогда я спустился к раскинувшемуся у моря отелю. Во дворе, как он и сказал, было полно розовых азалий, больших восковых слоновьих ушей и темных глянцевых кустов.

Я прошел через пустую неосвещенную столовую, длинное открытое крыльцо и спустился на пляж. Я зашел далеко на мелководье, чтобы увидеть бунгало с крытыми верандами на расстоянии. Я сразу его нашел.

Двери в маленький внутренний дворик были открыты нараспашку, желтый свет, исходящий из помещения, заливал небольшую мощеную площадку, расписной стол и стулья. Он сидел внутри, как на освещенной сцене, лицом к ночи и к воде, и печатал на маленьком переносном компьютере; в тишине упруго щелкали клавиши, заглушая даже ленивую, мягко пенящуюся волну.

Из одежды на нем ничего не было, за исключением пары белых пляжных шорт. Кожа приобрела темно-золотистый оттенок, словно он целыми днями спал на солнце. В темно-коричневых волосах просвечивали золотые полосы. Его голые плечи и гладкая безволосая грудь слегка светились. Мускулы на талии очень твердые. Бедра отливают золотистым блеском, а на тыльной стороне рук – редкие волоски.

Пока я был жив, я эти волоски даже не замечал. Или, может быть, они мне не нравились. Правда, не знаю. Теперь они мне нравились. Нравилось и то, что он выглядел в этом теле чуть худее, чем я. Да, все кости тела выделяются заметнее, в соответствии, полагаю, с неким современным стилем здоровой жизни, который утверждает, что необходимо следовать моде и недоедать. Ему это шло, шло и телу; полагаю, шло им обоим.

Комната за его спиной выглядела очень аккуратной и простоватой, в стиле островов, с балками до потолка и выложенным розовой плиткой полом. Кровать накрыта пестрым, пастельных оттенков покрывалом с неровным геометрическим индийским узором. Шкаф и тумбочки – белые, разрисованные яркими цветами. Освещение щедрое, благодаря большому количеству незатейливых ламп.

Я не мог не улыбнуться, видя, как он сидит среди этой роскоши и самозабвенно печатает, – Дэвид-ученый, глаза пляшут от наплыва идей в голове.

Приблизившись, я обратил внимание, что он очень чисто выбрит. Ногти подстрижены и отполированы – вероятно даже профессиональным маникюристом. Волосы остались прежней густой копной, с которой я так небрежно обращался, находясь в этом теле, но их тоже подстригли и придали им куда более приятную форму. Рядом с ним лежал экземпляр «Фауста», открытый, на нем – ручка, многие страницы загнуты или отмечены маленькими серебристыми скрепками.

Я все еще неторопливо производил осмотр, отметив стоящую рядом бутылку шотландского виски и хрустальный бокал с толстым дном, пачку маленьких тонких сигар, когда он поднял глаза и увидел меня.

Я стоял на песке вдалеке от крыльца с низкими бетонными перилами, но при свете меня вполне можно было разглядеть.

– Лестат, – прошептал он. Его лицо просветлело. Он немедленно поднялся и направился ко мне знакомой грациозной походкой. – Слава Богу, ты пришел.

– Думаешь? – спросил я. Я вспомнил тот момент в Новом Орлеане, когда я смотрел, как суетливо выбегает из Кафе дю Монд Похититель Тел, и решил, что с другим человеком внутри это тело сможет двигаться, как пантера.

Он хотел обнять меня, но когда я застыл и чуть-чуть отодвинулся, он остановился и сложил руки на груди – жест, принадлежавший, казалось, всецело этому телу, так как я не помнил, чтобы видел его до Майами. Эти руки были тяжелее, чем его прежние руки. И грудь шире.

Она выглядела ужасно голой. А глаза – чистыми и неистовыми.

– Я скучал по тебе, – сказал он.

– Правда? Несомненно, ты здесь не отшельником живешь.

– Нет, с остальными я, на мой взгляд, встречаюсь даже слишком часто. Чересчур много званых ужинов в Бриджтауне. Несколько раз приезжал и уезжал мой друг Эрон. И другие члены здесь бывают. – Он сделал паузу. – Я не могу выносить их общество, Лестат. Я не могу находиться в поместье Тальботов со слугами и притворяться, что я сам себе кузен. В том, что произошло, есть нечто отвратительное. Иногда я не могу смотреть в зеркало. Но об этой стороне мне говорить не хочется.

– Почему же?

– Это временный период, период адаптации. Шок в конце концов пройдет. У меня еще столько дел. Как же я рад, что ты пришел, я чувствовал, что ты придешь. Сегодня утром я чуть не уехал в Рио, но у меня появилось отчетливое чувство, что вечером придешь ты.