Черная камея - Райс Энн - Страница 33

Тетушка надолго замолкла, обдумывая мои слова, а потом посоветовала не плакать.

«Знаешь, что я думаю, Квинн? – сказала она. – Я думаю, если ты успокоишься и притворишься, что Гоблин тебе не нужен, он сразу вернется».

Так я и поступил. Сначала помог ей и Большой Рамоне разобрать чемоданы, потом играл с камеями, которые тетушка разложила на своем любимом мраморном столике. А вскоре появился и Гоблин. Украдкой заглянув в приоткрытую дверь, он с мрачным видом вошел в комнату.

Тетушку Куин ничуть не раздражало мое бормотание, пока я объяснял ему, кто она такая, что все называют ее мисс Куин, но для нас она тетушка Куин. Большая Рамона попробовала было шикнуть на меня, велев замолчать, но тетушка Куин стала на мою сторону.

«Смотри, Гоблин, больше не убегай», – сказала она.

Несмотря на ее уверения в обратном, я не сомневался, что тетушка видит моего призрака, хотя она заявляла, будто верит мне на слово, когда я говорю, что Гоблин присутствует в комнате.

Тетушка Куин неизменно разговаривала со мной как со взрослым. А вскоре я переехал в ее комнату и спал рядом с ней на кровати. Она велела привезти из города несколько белых мужских футболок большого размера, и я носил их вместо ночных рубашек. Свернувшись калачиком, я прижимался к ней, совсем как к Маленькой Иде, и засыпал так крепко, что даже Гоблину не удавалось меня разбудить, пока тетушка Куин не велела вставать.

Маленькая Ида поначалу расстроилась, ведь мы делили с ней постель с тех пор, как я был младенцем, но тетушка Куин сумела ее успокоить.

Белый полог над нашими головами нравился мне гораздо больше, чем подбитый атласом балдахин в моей спальне наверху.

Позволь мне теперь перейти к другому воспоминанию – скорее всего, того же самого периода.

Мы с тетушкой Куин отправились в Новый Орлеан на ее огромном длинном лимузине. Прежде мне не доводилось ездить в такой машине, но я почти ничего не запомнил, разве только, что слева от меня сидела тетушка Куин, а справа – Гоблин, который изо всех сил старался быть видимым, но то и дело становился прозрачным.

Больше всего мне запомнился тот момент, когда мы высадились на теневой стороне улицы, кирпичный тротуар которой был на всем протяжении усыпан розовыми лепестками, – такой красоты я прежде не видел. Жаль, я забыл, где находится эта улица. Спрашивал у тетушки Куин, но она не помнит.

Даже не знаю, откуда взялись эти розовые лепестки – то ли с длинного ряда лагерстремий, то ли с японских магнолий. Мне почему-то кажется, что это были лепестки лагерстремии, осыпавшиеся после дождя. Никогда не забуду эту дорожку, прелестную тропу из цветочных лепестков, словно кто-то специально их рассыпал, чтобы шагавшие по ней люди попадали из реальности в мечту.

Даже сейчас, когда собственное существование кажется мне невыносимым, я вызываю в памяти тот тротуар, неяркий свет, ощущение покоя и красоту розовых лепестков – и это воспоминание позволяет мне вновь вздохнуть полной грудью.

Все это не имеет никакого отношения к моему рассказу, разве только подтверждает, что я уже тогда был способен замечать такие вещи и чувствовать красоту. А имеет отношение то, что мы пошли в гости к какой-то очень жеманной и неестественной даме, гораздо моложе тетушки Куин, и вся комната у нее была завалена игрушками. Там я впервые увидел кукольный домик. Не зная, что мальчики не должны обращать внимание на кукольные домики, я, разумеется, очень им заинтересовался и предпочел всем другим игрушкам.

Но дама, как я сейчас вспоминаю, быстро взяла ситуацию в свои руки и засыпала меня вопросами, перейдя на жеманное сюсюканье. Почти все ее расспросы касались Гоблина, который угрюмо и злобно на нее поглядывал. Мне не понравился ласковый тон, каким она спрашивала: «Гоблин плохо себя ведет?» или «А тебе не кажется иногда, что Гоблин делает то, что тебе самому хотелось бы сделать, но ты не можешь?»

Хоть я и был мал, но сразу понял, куда она клонит, поэтому совсем не удивился, когда на обратном пути тетушка Куин позвонила Папашке прямо из лимузина и сказала, не обращая внимания ни на меня, ни на Гоблина, сидевшего рядом: «Томас, это просто воображаемый дружок. С возрастом все пройдет. Он смышленый мальчик, а друзей у него нет. Поэтому у нас и появился Гоблин. Беспокоиться абсолютно не о чем».

Вскоре после моей прогулки по красивой дорожке, усыпанной лепестками, и встречи с женщиной-психологом Папашка отвез меня в новую школу. Я сразу ее страстно возненавидел, как и все прежние, громко, не замолкая ни на минуту, разговаривал с Гоблином и еще до обеда был отправлен домой.

Через неделю Папашка предпринял дальнюю поездку, отвез меня в Новый Орлеан, в еще более престижный детский сад, но с тем же результатом. Гоблин строил рожицы детям, а я их всех ненавидел. А еще меня раздражал голос учительницы, которая разговаривала со мной как с идиотом, так что вскоре явился Папашка на грузовичке и отвез меня обратно туда, где я и хотел быть.

Тут у меня начинаются очень яркие, правда обрывочные и сумбурные воспоминания.

Меня заперли в какую-то больницу. И вот я то сижу в маленькой квадратной комнатушке, а то вдруг снова оказываюсь в огромном помещении для игр, где тоже стоит кукольный домик, и знаю, что из-за зеркала за мной наблюдают какие-то люди – об этом мне сообщил Гоблин. Это место Гоблину очень не понравилось. Люди, которые потом пришли и задавали мне вопросы, держались так, словно они мои самые близкие друзья, хотя, конечно, ими не были.

«Где ты выучил все эти трудные слова?»

«Ты говоришь, что больше всего радуешься независимости. А ты знаешь, что означает слово “независимость”?»

Конечно, я знал и не замедлил объяснить: это когда я сам по себе, ни в школе и не в этом месте, откуда я вскоре и вышел с чувством, что заработал свободу благодаря одному только упрямству и отказу вести себя хорошо. Но этот случай очень сильно меня напугал. Помню, я истерично разрыдался и бросился в объятия Милочки, а она все всхлипывала и всхлипывала.

Не помню, было ли это в первый вечер после моего возвращения домой или через некоторое время, знаю только, что вскоре тетушка Куин уверила меня, что я больше никогда не окажусь в таком месте, как та «больница».

А через несколько дней я узнал, что все эти поездки организовала тетушка Куин, потому что Пэтси в моем присутствии начала громко укорять ее в этом. Я растерялся – ведь мне очень хотелось любить тетушку Куин.

И когда она, покачав головой, призналась, что совершила ошибку, я испытал огромное облегчение. Заметив это, тетушка поцеловала меня и поинтересовалась, как поживает Гоблин, а я ответил, что он рядом со мной.

И снова я мог бы поклясться, что она его увидела, я даже заметил, что Гоблин как-то приосанился и начал красоваться перед нею. Но тетушка только сказала, что если я люблю Гоблина, то она тоже его полюбит. Я разрыдался от радости, и Гоблин тоже залился слезами.

Мое следующее воспоминание о тетушке Куин связано с тем, как она, сидя рядом со мной за детским столиком в этой самой комнате, учила меня писать слова карандашом – длинный список вещей, находившихся в спальне: кровать, стол, стул... – а потом терпеливо наблюдала, как я передавал все эти премудрости Гоблину.

«Гоблин помогает тебе запоминать, – совершенно серьезно сказала мне тетушка. – Мне кажется, Гоблин и сам по себе очень умен. Как ты думаешь, а он знает какое-нибудь слово, неизвестное нам? Из тех, что мы еще не изучали».

Я вздрогнул от неожиданности и хотел было ответить «нет», но Гоблин опустил свою руку на мою и коряво вывел: «Стой», а потом другие слова: «Уступи дорогу» и «Школа».

Я рассмеялся, гордясь своим приятелем. Но Гоблин на этом не остановился, и вскоре на бумаге появились новые каракули: «Река Руби».

Я услышал, как тетушка Куин тихо охнула.

«Объясни мне значение каждого из этих слов, Квинн», – попросила она.

Я вспомнил, что «Стой» и «Уступи дорогу» – это знаки, которые мы видели на шоссе, но слова «Школа» и «Река Руби» не сумел даже прочитать.