Царица Проклятых - Райс Энн - Страница 64

Сколько раз Хайман видел, как бессмертные обмениваются этим жестом – более молодой как бы изучает жесткость и ткань руки более старого. Разве какой-то христианский святой не потрогал рукой раны Христа, так как ему недостаточно было просто их увидеть? Но тут ему на ум пришло более земное сравнение, заставившее его даже улыбнуться: как будто две злые собаки перед дракой предварительно изучают друг друга.

Далеко внизу Арман с бесстрастным видом рассматривал их обоих. Конечно, он заметил вспыхнувшее вдруг во взгляде Маэла презрение, но не подал виду.

Хайман повернулся, обнял Маэла и улыбнулся ему. Но тот только испугался, и Хайман испытал жестокое разочарование. Охваченный смущением и болью, он вежливо отступил и посмотрел вниз, на Армана. Прекрасный Арман, он встретил его взгляд с полнейшим равнодушием. Но теперь пора сказать то, ради чего он пришел.

– Друг мой, ты должен упрочить свой щит, – мягко объяснил он. – Нельзя допустить, чтобы любовь к этой девушке способствовала твоему разоблачению. Царица не причинит этой девушке зла, но только если ты сумеешь скрыть все свои мысли о ее происхождении и о ее защитнице. Это имя проклято царицей. Так было всегда.

– А где царица? – спросил Маэл, и его страх усилился, но одновременно с новой силой вспыхнул и гнев, способный избавить от любых опасений.

– Очень близко.

– Да, но где?

– Не знаю. Она сожгла их таверну. Она поодиночке выслеживает тех немногих, что не попали в зал. Она не спешит. Обо всем этом я узнал, проникнув в мысли ее жертв.

Хайман заметил, как содрогнулся его собеседник. Он обратил внимание на едва уловимые признаки возрастающего гнева. Это к лучшему. Пламенем гнева будет поглощен страх. Но сколь же воинственно это создание! Его рассудок не искушен в поиске компромиссов и изощренных путей решения проблем.

– А почему ты предостерегаешь меня, – недоверчиво спросил Маэл, – если она может слышать каждое наше слово, произнесенное вслух?

– Не думаю, что она на это способна, – спокойно ответил Хайман. – Видишь ли, друг мой, я принадлежу к Первому Поколению. Среди тех, кто пьет кровь, лишь дальние родственники способны слышать друг друга, как мы слышим смертных. Я не смог бы прочесть ее мысли, даже если бы она стояла сейчас рядом со мной, и можешь быть уверен, что мой разум закрыт для нее точно так же. Так было всегда и у всех нам подобных.

Светловолосоый гигант был явно заинтригован. Значит, Маарет не может слышать Мать! Она не говорила ему об этом.

– Нет, не может, – подтвердил Хайман, – и Мать сможет узнать что-либо о ней, только читая твои мысли, так что постарайся защитить свой разум. Разговаривай со мной человеческим голосом, ибо в этом городе одновременно звучит великое их множество.

Какое-то время Маэл мрачно размышлял над услышанным, пристально глядя на Хаймана из-под сдвинутых бровей. Глаза его горели таким свирепым огнем, что казалось, он готов немедленно нанести удар.

– И это поможет нам победить ее?

– Помни, – сказал Хайман, бросая при этом взгляд в сторону Армана, – иногда избыток чего-либо только вредит делу. Та, кто слышит множество голосов, может не услышать один конкретный голос. И та, кто внимательно прислушается к одному голосу, должна заглушить все остальные. Ты достаточно стар, чтобы знать об этом.

Маэл в ответ промолчал. Однако он, без сомнения, понял, что имел в виду Хайман. Дар телепатии и для него был вечным проклятием, и не важно, осаждали ли его голоса людей или тех, кто пьет кровь.

Хайман слегка кивнул. Дар телепатии. Какое красивое название для того безумия, что снизошло на него целую вечность тому назад, после долгих лет, проведенных под слоем пыли в недрах всеми забытой египетской гробницы, где он прислушивался к вселенскому плачу, ничего не зная ни о том, кем он был, ни о том, чем стал.

– Все правильно, друг мой, – сказал он. – Две тысячи лет ты успешно боролся с голосами, в то время как наша царица вполне могла в них утонуть. Кажется, Вампиру Лестату удалось прорваться сквозь этот гул и привлечь внимание царицы. Но нельзя переоценивать ее возможности, ибо она слишком много времени провела в неподвижности.

Высказанные Хайманом мысли несколько поразили Маэла, но он не мог не признать, что в них присутствует своя логика. Стоящий внизу Арман внимательно слушал.

– Независимо от того, сознает это царица или нет, она отнюдь не всесильна, – продолжал Хайман. – Ей всегда хотелось дотянуться до звезд, но в последний момент она в ужасе отдергивала руку.

– Что ты имеешь в виду? – Маэл придвинулся еще ближе и от волнения заговорил шепотом: – Какая она на самом деле?

– Она была полна мечтаний и высоких идеалов. Она была похожа на Лестата. – Хайман пожал плечами. – На того блондина внизу, который хочет быть хорошим, сеять добро и собрать вокруг себя безумствующих почитателей.

Маэл холодно, цинично улыбнулся.

– Но, во имя дьявола, что она собирается делать? – спросил он. – Ладно, допустим, он разбудил ее своими гнусными песнями, но нас-то ей зачем уничтожать?

– Она преследует какую-то свою цель, в этом можешь не сомневаться. У нашей царицы всегда имелась какая-нибудь великая цель – без нее она не совершила ни единого поступка. А тебе должно быть известно, что время нас не меняет, – в этом смысле мы похожи на распускающиеся цветы: чем дальше, тем больше становимся самими собой. – Он взглянул на Армана. – Что касается ее цели, я могу лишь предполагать…

– Так поделись своими предположениями со мной.

– Этот концерт состоится, потому что так хочет Лестат. А когда он закончится, она уничтожит еще кое-кого из нашего рода. Но не всех – некоторых оставит в живых: одни будут служить ее цели, другие станут свидетелями.

Хайман вновь взглянул на Армана. Удивительно, насколько его лишенное выражения лицо исполнено мудрости в отличие от опустошенного, утомленного лица Маэла. И кто может сказать, который из них понимает больше?

– Свидетелями? – с горькой усмешкой переспросил Маэл. – Я думаю иначе. Мне кажется, все гораздо проще. Она пощадила тех, кого любит Лестат, только и всего.

Такая мысль не приходила Хайману в голову.

– Да-да, посуди сам, – продолжал Маэл на своем резковатом английском. – Разве не жив до сих пор Луи, спутник Лестата? И Габриэль, мать злодея, где-то здесь, поблизости, выжидает подходящего момента, чтобы встретиться с сыночком. И стоящий внизу Арман, которым ты без конца любуешься, – кажется, Лестат не прочь увидеться с ним снова, вот он и жив, как и этот изгой, что стоит с ним рядом, тот, кто издал проклятую книгу и кого остальные разорвали бы на части, если бы только догадались…

– Нет, дело не только в этом. Есть что-то еще, должно быть, – возразил ему Хайман. – Некоторых из нас она убить не может. А тех, кто сейчас направляется к Мариусу, Лестат знает только по именам.

Маэл вдруг изменился в лице, оно вспыхнуло совсем по-человечески, а глаза превратились в узкие щелочки. Хайман догадался, что Маэл, будь у него возможность, сам, не раздумывая, бросился бы к Мариусу этой же ночью, если бы Маарет пришла сюда, чтобы защитить Джессику. Теперь он старался даже мысленно не произносить имя Маарет. Он боялся Маарет, боялся до глубины души.

– Я понимаю, что ты старательно скрываешь все, что тебе известно, – вновь заговорил Хайман. – Но ведь именно об этом ты должен мне рассказать.

– Не могу, – ответил Маэл. Стена поднялась. Непроницаемая. – Мне не дают ответов – только приказания, друг мой. Моя задача состоит в том, чтобы пережить эту ночь и благополучно вывести отсюда мою подопечную.

Хайман хотел было надавить на него, потребовать, но не сделал ни того ни другого. Он почувствовал слабую, едва заметную перемену в атмосфере, незначительную, но явственную, хотя он не мог с уверенностью сказать, уловил ли он движение или звук.

Она приближалась. Она была уже совсем рядом с залом. Он весь превратился в слух… Да, это она. Все звуки ночи усилились, чтобы сбить его с толку, но он все же сумел уловить тихий, находящийся на пределе слышимости звук, который не в силах была скрыть даже она: звук ее дыхания, биения сердца, могущественной силы, движущейся с огромной, сверхъестественной скоростью и неизбежно вызывающей всеобщее смятение.