Рука мертвеца - Мартин Джордж Р.Р. - Страница 24

Они занимались любовью томно, медленно, гармонично соединяя ритм и модуляцию движений в каждой их мелочи, и в это время Анна-Мария менялась. Бреннан наблюдал, как пропадала кожа и исчезала ее плоть, пока не проступали кружевная сеть покрывавших ее тело кровеносных сосудов, и ее кости, и расположенные вокруг матки с их сыном органы. Но вот и ребенок стал меняться и растаял, и вместе с ним изменилась и Анна-Мария. Она стала больше, сильнее, выросли грудь и бедра, оставаясь невидимыми за исключением пронизывающих их вен и темных сосков. Вдруг поменялась поза, Бреннан оказался лежащим на спине, Хризалис на нем, ее загадочное лицо приобрело выражение мечтательной страстности, ее соски подпрыгивали на своей невидимой основе, в то время как она размашисто, вращая бедрами, насаживалась на него, каждый раз исторгая из него стон.

Он протянул было руки, чтоб ухватить ее за теплые мягкие невидимые груди, но они испарились как дым. Хризалис медленно исчезала, хотя он продолжал чувствовать теплоту и влажность на своих чреслах, затем она медленно, как признак, материализовалась снова, но плоть ее стала темной, груди маленькими и твердыми, тело длинным, худощавым и мускулистым.

– Дженифер, – прошептал Бреннан, а она грустно улыбнулась и пропала, унеся с собой теплоту и оставив его одиноким и нагим. Он рыдал оттого, что его вновь и вновь жалила боль утраты, когда она, в муке и слезах, пропадала из вида.

Бреннан не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, но продолжал их ощущать. Он почувствовал, как человек охватил его предплечье, и тут же ощутил боль, когда в него вонзились в разные места сразу три или четыре иглы. Бреннан открыл было рот, чтоб запротестовать, но ни губы, ни язык его не слушались. Он пробормотал нечто невнятное, сам не понимая, что хочет сказать. Через одну или две секунды Бреннан внезапно почувствовал, что сердце стало биться все чаще и чаще. Зрение запульсировало, меняясь от мутного до предельно отчетливого, будто в свете стробоскопической лампы. Он хотел было подняться, закричать, убежать, но вдруг осознал, что привязан кожаными ремнями к стулу. Он попытался от них освободиться, но ремни держали крепко. Он сжал зубы и дернулся взад-вперед, но стул не шевельнулся, а ремни крепче врезались в тело. Он взвыл, задыхаясь от дикой беспричинной ярости. Ему надо встать, а этот чертов стул не дает! Надо освободиться, надо идти! Он сконцентрировал все свои силы в правой руке и дергал ее вновь и вновь, пытаясь высвободить. Он почувствовал, как по руке бежит кровь, но лишь удвоил усилия.

– Сожалею, – произнес кто-то. – Иногда сложно дать правильную дозу.

Он ободряюще улыбнулся, и внезапно Бреннан ощутил, что от его пожатия в него вливается мир и удовлетворение. Бреннан узнал его. Он его видел у Ласточек днем ранее. Это был Квинси, химик Кина. Квин-Эскимос. У него был очень добрый вид. Когда входил Квин-Эскимос, все были готовы запрыгать от радости. Бреннан взглянул на свою правую руку и удивился, отчего та кровоточит.

– Так-то лучше, – одобрительно сказал Квинси. Он улыбнулся и убрал руку с предплечья Бреннана. При этом Бреннан увидел, что из кончиков трех его пальцев выступают острые иглы. Затем они скрылись, втянувшись в пальцы. – Добро пожаловать в Ксенеду, г-н Йомен.

Бреннан сосредоточился на нем.

– Что я здесь делаю?

Квинси пожал плечами:

– Это лучше вас самого спросить. Один мой механический часовой вас застукал, когда вы прокрались в цветник.

– Гусеница на грибе, – сказал Бреннан, внезапно вспомнив.

– Совершенно верно, – сказал Квинси. – Она из моих любимцев. Стоит целое состояние, пришлось нанять инженеров-аниматоров из Диснейленда, но чем был бы наш храм удовольствий, если бы в нем не было того, чего хочется?

Бреннан помотал головой. Он вдруг вспомнил все. Странную записку, полученную им в «Благородных тузах», цветник, гусеницу, свой сон. Сон.

Он закрыл глаза. Все было так реально. Анна-Мария. Они в последний раз занимались любовью как раз перед тем, как ее и их нерожденного сына убили люди Кина. Хризалис ожила. Дженифер.

– Так чего же вы хотите? – спросил Квинси.

Бреннан открыл глаза.

– Убийцу Хризалис.

– Ого, – сказал Квинси. – Хорошо, но здесь вы его не найдете. Это мой храм удовольствий. Сюда редко приходит насилие.

Бреннан осмотрелся. Они были одни в комнате, которая выглядела в стиле фантазий на тему тысячи и одной ночи. Яркие красочные ковры устилали пол, обои из парчи и шелка с рисунками, изображающими попеременно стройных юношей и девушек в греческих одеяниях либо нагих, резвящихся в парах и группами. Многочисленные скульптуры в том же духе украшали собой дорогую изящную мебель, кровать под балдахином покрывали шелковые и бархатные подушки, там и сям разбросаны декоративные подушечки.

– Но, боюсь, – задумчиво сказал Квинси, – сейчас наступил именно такой редкий момент. Мне осталось лишь нанести последние штрихи, чтобы закончить важный проект. Мы не можем вам позволить здесь вынюхивать. Извините, сделаю звонок.

Из кончиков пальцев опять выдвинулись иглы. Они были белыми, как кости, – которыми, возможно, и являлись, – и полыми. Через мгновение, когда из центральной начала сочиться прозрачная жидкость, он опять их вонзил в руку Бреннана.

– Больно будет лишь мгновение, – заверил он.

Когда Джэй вернулся в поминальную залу, там стояла глубокая тишина. Он с удивлением обнаружил, что Джори покинул свой пост у двери. Его место занял Вальдо Косгроув, который потирал потные ладошки и вид имел очень скорбный. Джэй миновал его, вступив в атмосферу напряженного ледяного молчания. Провожающие явственно отпрянули от двух стоящих в центре людей, внимательно за ними наблюдая.

Джори стоял в проходе между рядами складных стульев с потемневшим от гнева лицом.

– Что вы сказали, сэр? – спросил он.

Пришедший стоял у гроба, являя собой воплощенную смерть. Высокий и стройный, он был облачен в плащ с капюшоном поверх черного шерстяного костюма. Сначала Джэй решил, что он в маске, удивительно, кстати говоря, безвкусной маске. Но вот он заговорил, и Джэй понял, что вот это, с желтоватым черепным оскалом обнаженных зубов, безносое, тронутое мертвенной зеленью, это и есть настоящее лицо.

– Я утверждаю, – повторил джокер глубоким холодным голосом, – это не Хризалис. – И он указал на гроб затянутой в перчатку рукой.

От его слов что-то внутри Джэя запрыгало. Если в гробу не Хризалис, если он почему-то ошибся, когда обнаружил тело, значит, она, может быть, где-то живая, а голос в телефоне…

– Я не спрашивал вашего мнения, – сказал Джори, его акцент усилился под действием момента. – Сэр, вы вызываете беспокойство, я был бы вам признателен, если бы вы ушли.

– Не согласен, – ответил человек в черном плаще. – Я пришел, чтобы в последний раз увидеть Хризалис, чтобы сказать ей последнее прости. И что я вижу? В гробу – какая-то мечта натурала, а собравшимся запрещают произнести ее имя.

– Ее звали Дебра-Йо, и она была мне дочерью! – На шее у Джори запульсировала вена.

– Ее звали, – холодно ответил джокер, – Хризалис.

К нему подошел отец Сквид.

– Чарльз, он из Оклахомы, он не все знает. Следует уважать его скорбь.

– Так пусть он уважает нашу.

– Он не хочет никого оскорбить, – сказал священник. – Это не делает фарс менее оскорбительным. – Глаза джокера, глубоко сидящие на череповидном лице, не отрывались от Джори.

К ним нервно устремился Вальдо Косгроув.

– Господа, господа, не ссорьтесь, пожалуйста. Не время и не место, так ведь? Наша горячо любимая Хризалис, ох, ах, Дебра-Йо то есть, ну, конечно, не хотела бы…

– А вот я бы хотел, – вдруг сказал Джори, – чтобы вы вышвырнули этого мерзкого сукина сына, Косгроув. Вы слышите? Либо вы обеспечите здесь то, что положено по закону, либо я, но эта жопа окажется на улице.

Вальдо беспомощно оглядывал залу, пытаясь понять, как положить конец смятению. Джэй даже пожалел его. Наконец директор похоронного заведения повернулся к джокеру и произнес: