На берегу Севана (др. изд.) - Ананян Вахтанг Степанович - Страница 56

— Поди узнай!… То ли в сторону Казаха, то ли в Даралагёз… — развел руками Грикор.

— Это узнать трудно.

— А для чего мы керосин принесли? Вы хотя бы раз об этом подумали? — спокойно улыбаясь, спросил Армен.

— Ох, на самом деле!… Поняла теперь, поняла! — воскликнула Асмик. — Страшно интересно! Значит, вы нальете керосин в эту подводную речку?

Все с уважением смотрели на Ашота Степановича и Армена: умный они придумали способ!

— Нальем-то мы здесь, а вот где выйдет этот керосин — это вопрос важный, — сказал Армен. — На Гилли будет наблюдать за водой пионерское звено Араке — Ачик Арутюнян, Зорик Овсепян, Соня Вартазарян, и другие, наверно, ребята придут. Они будут следить за озером и, если на нем появятся пятна керосина, сообщат нам. С ними будет и ваш учитель Арам Михайлович. Он покажет, кому где стоять и как следить за озером. Все это по его плану и делается, — таинственно улыбаясь, добавил Армен. — По плану Арама Михайловича, — шепнул он на ухо Камо, — действуют и геологи.

— А мне кажется, что они не вмешиваются в наши дела.

— Так только кажется…

— Сэто, как бы это разбить бутыли в той подводной щели, которую ты нашел? — спросил Камо.

— Пять бутылей?… Значит, пять раз нырнуть и пять раз вынырнуть? Да еще разбивать бутыли?… Нет, это невозможно. Ты видел, Камо, меня с трудом вытащили и в первый раз.

— Интересно, какой они найдут выход?… Помолчим… Удивительно пытливый ум у этих ребят! — тихо сказал товарищу Ашот Степанович и любовно поглядел на серьезные лица мальчиков.

— Это верно… — задумчиво ответил Армен Сэто. — К тому же, если разбивать бутыли по одной, керосин расплывется. Нам нужно весь керосин сразу слить в подводную щель, только тогда и будет толк. Вот если бы одна большая посудина была, хотя бы кувшин для воды или баллон на пятнадцать литров…

— Кувшин для воды? — поднял голову дед Асатур. — Кувшин достать легко. Его можно попросить в кочевье у азербайджанцев. Это на той стороне горы, в направлении к Казаху, совсем недалеко от нас.

Пойти за кувшином собрался Камо, но Сэто не дал ему одеться.

— Я же сказал, что должен свой грех перед Асмик загладить! — запротестовал он и, как был полуодетый, помчался к шатрам азербайджанцев.

— Сэто, — крикнул ему вдогонку Камо, — можешь пообещать в обмен за кувшин все наши стеклянные бутыли! Да проси от имени деда Асатура, его кочевники хорошо знают.

Когда Сэто исчез из виду, Камо, обернувшись к товарищам, сказал:

— Какой Сэто стал!

— Это твоя заслуга, Камо, — улыбнулся Армен. — Ты правильную повел с ним политику.

— По твоему совету, — засмеялся Камо.

— А я так прямо поразилась, как Камо, ну прямо в один момент, обезоружил этого злюку. Неужели ты такой сильный, Камо? — спросила Асмик, лукаво на него поглядывая.

Неожиданный комплимент смутил Камо.

— Н-не знаю… — пробормотал он.

— Ну, ты заслужил подарок. Сейчас будет готов. — И Асмик, вскочив, начала собирать цветы.

Геологи шли в это время к обрыву, находившемуся напротив озера. Он начинался на одной из вершинок и спускался к ее подножию.

— Мне кажется, — сказал Ашот Степанович, — что по строению этой горы мы можем решить, куда должна течь вода: то ли по ту ее сторону — к Казаху, то ли по эту — к Севану.

— Конечно, можем… И, правду говоря, не выяснив этого, мы не должны понапрасну мучить ребят.

— Ясно: если вода течет в сторону Казаха, то даже керосин вливать в поток бесцельно, тем более что для этого надо нырять на дно озера.

Позади них послышался веселый голос Асмик.

— Погляди, Армен, — говорила она, срывая цветок за цветком, — какие они красивые, какие ароматные!…

Собрав цветы, Асмик сплела из них венок и с шутливой торжественностью возложила его на голову Камо.

— За исправление Сэто… за спасение нашей фермы… — перечисляла она заслуги Камо. — Но я вижу, — обернулась она к Армену, — что у поэта на куски сердце разрывается. Погоди, сейчас и для тебя сплету.

Асмик сплела еще один венок и надела его на голову Армену.

— Ах, как ты похорошел, Армен! Хотя… ты всегда был хорошеньким, — шутила девочка.

В этот день удивительно болтливой была Асмик.

— А Грикор?… Бедный мой пастух! Погоди, тебе я нарву нарциссов… На, вот тебе мой подарок! Но, если ты не будешь лечить ногу, как обещал, я тебя перестану любить… А ты, мой добрый дед, что заскучал? На этот букет тебе. Видишь, какие у тебя хорошие внучата!

Дед поцеловал Асмик в голову и вздохнул. Места, где он бродил в молодые годы, пробудили, по-видимому, у старика волнующие воспоминания, и, глядя на озеро, он запел. Это была какая-то восточная, полная грусти песня. И старик спел ее так хорошо, что ребята расчувствовались.

— Эх, Дали-даг!… Сколько, сколько таких, как мы, приходили к тебе, дышали запахом твоих чудесных цветов и уходили… Никто не знает, откуда приходят люди, куда уходят, человеку непонятны тайны природы…

Старик встал. Он был глубоко взволнован:

— Ну, пойду, ребята, на охоту. Дали-дага я больше не увижу, это в последний раз… Пойду погляжу, зорок ли еще мой глаз!

Дед встал и, слегка покряхтывая, поднялся на ближайший гребень скалы.

Он долго стоял здесь, внимательно вглядываясь в даль.

По ту сторону гребня, в лощинке, мирно паслось несколько диких баранов.

Дед вскинул ружье. Вожак увидел его, тревожно фыркнул, и бараны, делая огромные прыжки, стремительно понеслись вниз по кремнистой горе.

Раздался гулкий выстрел. Прожужжала пуля, и красавец муфлон упал на голову, перевернулся и покатился по склону, оставляя на снегу пятна крови.

Вскоре старый охотник с ружьем в руках вновь появился на гребне. Он прикрыл ладонью глаза и долго смотрел на Севан, на чудесные горы, а потом запел снова. Это была песнь его юности — «Песня пастуха». Пел он грустно, всем своим взволнованным сердцем говорил «прости» любимым горам…

Несколько научных подсчетов

Убитый дедом баран был большой и тяжелый. Камо с Грикором, впрягшись в рога, не без труда подтащили тушу к берегу озера. Блестящая, темная, с рыжим отливом шкура животного, по мере того как оно остывало, все больше тускнела.

— Такой красивый! Неужели не жаль убивать было? — говорила Асмик.

— Жаль-то жаль, — сказал дед, — да ведь и для науки иной раз кровь проливать приходится. На днях председатель охотничьего союза говорит мне: «Дед Асатур, зоологическому институту дикий баран требуется. Хотят поглядеть, какой у него желудок, легкие, печень». Не знаю, для чего это им — нет ли болезней каких, что ли?… Ну вот и пошлем им нутро, пускай поглядят, а мясо мы съедим. Хорошо, что под пулю мою самец попал!

— Нашему деду за такой выстрел! — сказал Армен и протянул ему листок бумаги.

На нем было всего четыре строки:

В душе моей останется навек,

Как светлый сон, воспоминанье -

Стремительный муфлонов бег,

Гром выстрела и сердца ликованье.

Асмик восторженно захлопала в ладоши.

— Дедушка, а зачем у него такие огромные рога? — спросил Грикор, приподнимая гигантские узловатые рога барана. — И что это за кольца у него на рогах?

— Рога барану нужны и для защиты и для нападения. В борьбе побеждает тот, у кого и голова и рога крепки, а сам он молод и силен… А кольца на рогах показывают возраст — я уже говорил вам об этом.

— Значит, ему двадцать лет? — сосчитал Грикор.

— Нет, они так долго не живут. В восемь — десять лет баран уже старик. Они живут лет двенадцать-тринадцать, не больше. Эти мелкие кольца не считай. Вот те, крупные, показывают года.

В то время как дед Асатур свежевал барана, прибежал запыхавшийся Сэто с большим глиняным кувшином на плече.

Узнав, что мальчик из села Личк, в азербайджанском кочевье охотно исполнили его просьбу.

Из жаркой прикуринской равнины колхозники-азербайджанцы каждое лето приходят в армянские горы и встречают здесь сердечный прием. С особым уважением относились азербайджанцы к старому охотнику.