Грезы любви - Райс Патриция - Страница 111

Элисон замерла и напрягла слух, но голоса затихли, когда, женщины спустились ниже. Рори никогда не упоминал, что его английский кузен находится в своем поместье, и она решила, что он один из тех отсутствующих землевладельцев, которые предпочитают жить в Лондоне, Теперь же угроза Рори в один прекрасный день разобраться с Драммондом приобрела новый смысл. Может, он уже побывал у него и предложил выкупить поместье?

Она хотела задать ему этот вопрос, но, утомленная дневными заботами и новыми потребностями собственного тела, заснула, так и не дождавшись его прихода. Вернувшись поздно вечером домой, Рори не стал беспокоить жену и постелил себе в комнате напротив, а когда она проснулась утром, он уже ушел.

Подобное равнодушие к ее проблемам бесило Элисон, однако никто не догадался бы об этом, глядя на ее безмятежное лицо, когда она советовалась со слугами относительно хозяйственных нужд. Ладно, пусть Рори исправляет окружающий мир. А она займется домом.

Не прошло и недели, как начали прибывать вещи, которые можно было приобрести в ближайшей округе. Элисон с удовлетворением наблюдала, как шкафы и комоды заполняются прекрасными шерстяными одеялами и бельем отличного качества. В пустовавших ранее кладовых и погребах появилось вяленое и копченое мясо, картофель, мешки с овсяной мукой и другие припасы. На будущий год к ним добавятся джемы и компоты, сваренные из фруктов, о которых рассказывала бабушка. Ну а пока это роскошь, которую придется закупить на стороне. Элисон подписала очередной счет за доставленные товары и адресовала его мистеру Фарнли. Пусть он займется им вместе со списками необходимых вещей, которые она отправила раньше.

Судя по объемистым пакетам, поступавшим на имя Рори из Лондона, он все еще вел ее дела, но Элисон была слишком горда, чтобы задавать вопросы. Раз он не желает обсуждать с ней финансовые проблемы, пусть узнает о ее покупках от мистера Фарнли. Она не собирается клянчить у него собственные деньги.

Постепенно Элисон выучила имена слуг и оценила способности каждого. Все они знали ее историю, включая тот факт, что она была незаконнорожденной дочерью английского моряка, но это не мешало им уважать Макгиннесов и относиться с опаской к памяти ее бабушки. Элисон часто ловила на себе подозрительные взгляды, когда молча проходила по комнате, погруженная в свои мысли. Но по мере распространения слухов о ее беременности, бдительность слуг ослабла. На смену настороженности пришли добродушные улыбки, когда Элисон издавала изумленный возглас, сталкиваясь с очередным аспектом своей новой жизни.

Никто, однако, не улыбался в тот вечер, когда дождь превратился в мокрый снег, и Элисон открыла для себя еще одну пугающую сторону здешней жизни. Бушевавшая за окнами метель приводила ее в дрожь, несмотря на то, что плотники смастерили на окна деревянные ставни, а нанятая ею швея сшила и повесила тяжелые занавески. В каждом очаге горел огонь, но даже приветливое пламя не могло прогнать холод из каменных стен и заглушить завывание ветра снаружи. Охваченная беспокойством за Рори, Элисон неприкаянно бродила по комнатам, не в состоянии утешиться теми улучшениями, которые она успела произвести в старом замке.

Шум снаружи был таким сильным, что она не сразу расслышала слабый стук в огромную дубовую дверь. Поскольку замок нависал над скалой, в башне имелся единственный вход. Рори не стал бы стучать в собственные ворота.

Слуги собрались в теплой кухне, оставив Элисон сражаться с массивной дверью. Впрочем, стоило ей приоткрыть небольшую щель, как остальное довершил ветер. Внезапный шквал распахнул тяжелые створки, отбросив Элисон назад и явив ее взору две жалкие фигурки, одна из которых прижимала к груди младенца, завернутого в старую шаль.

Изумленно уставившись на двух оборванных женщин, Элисон поспешно впустила их внутрь и захлопнула дверь. На них не было ни плащей, ни накидок, чтобы защититься от ледяного ветра, только припорошенные снегом, задубевшие от холода пледы, обмотанные вокруг головы и плеч. В тепле снег начал таять, стекая ручейками с их одежды, и Элисон ахнула от ужаса, увидев, что на ногах женщин ничего нет, кроме тряпичных обмоток. Ее взгляд метнулся к лицу старшей женщины, носившему следы усталости и беспросветной жизни.

– Мы слышали, будто Маклейн вернулся, – вымолвила та, едва шевеля посиневшими от холода губами. Она говорила с сильным шотландским акцентом, и Элисон с трудом разбирала ее слова. – Он здесь?

– Должен скоро вернуться. Проходите и обогрейтесь.

Взгляд Элисон то и дело обращался к молодой женщине, прижимавшей к груди младенца. С момента их появления ребенок не шелохнулся и не издал ни звука. Никогда прежде Элисон не приходилось ухаживать за малышами, держать их на руках, и ее руки сами тянулись к крошечному свертку. Лицо молодой матери хранило застывшее выражение, но она двинулась к пылающему камину, повинуясь жесту Элисон.

С их одежды стекала вода, оставляя лужицы на каменном полу. Тряпки, в которые был замотан ребенок, промокли в не меньшей степени, Повинуясь безотчетному порыву, Элисон сняла с плеч шаль и подошла к молодой женщине. Обернув сверток с ребенком теплой шерстью, она забрала его из рук матери так быстро, что та не успела возразить. Глазами, казавшимися огромными на истощенном лице, женщина беспомощно смотрела, как Элисон баюкает ее ребенка.

И только откинув промокшую шерсть, закрывавшую лицо младенца, Элисон осознала ужасную истину. Взглянув через плечо молодой матери, жалобно просившей вернуть ребенка, на старшую женщину, она встретила взгляд, полный неизбывной печали.

– Тише, Мэри. Леди отнесет Джейми в кухню, чтобы он согрелся. Теперь все будет хорошо.

Элисон уловила предостережение, прозвучавшее в тщательно произнесенных словах. Благодарная за любой предлог, который позволил бы ей уйти, она чуть ли не бегом выскочила из комнаты.

Слезы катились по ее щекам, когда она вошла в кухню. Она открыла рот, но не смогла, произнести ни слова. Сидевшие вокруг очага слуги обернулись, вопросительно глядя на свою хозяйку, которая безмолвно стояла перед ними со свертком в руках, завернутым в ее прекрасную шерстяную шаль. Они уже привыкли к ее рассеянным манерам, но ее обычно безмятежное лицо теперь поражало выражением горестной беспомощности. Первой опомнилась домоправительница. Поднявшись на ноги, она окликнула юную горничную, которая прислуживала хозяйке.